Трудный ребенок 2 - Томпсон Джон - Страница 25

— Вам нужна я?

— Мисс, мы приехали, чтобы забрать вас в клинику.

— Меня? Забрать? Да еще в смирительной рубашке? Ну-ка попробуйте, возьмите живьем.

Надо отдать должное профессионализму американских санитаров: парни не дали себя укусить и ловко укутали мисс Дюмор в смирительную рубашку. Для верности один из них защелкнул на ногах Луанды наручники, лишая ее последней возможности оказывать физическое сопротивление: но морально сломить хозяйку банка санитары не сумели бы, будь их даже шестеро.

— Вы что? Вы что делаете? Хулиганы! По какому праву?

— Инспекция здравоохранения. У вас бешенство, девушка.

— Чего? Какое бешенство? Не крутите мне руки — со мной так нельзя. Я вам говорю: со мной так нельзя поступать. Я богатая, я из хорошей семьи. Очень. У меня не может быть бешенства.

— А вот об этом поговорим в больнице. Чао, девушки, до скорой встречи!

Когда за нахалами в серой униформе захлопнулась дверь, в кабинете директора не сразу прервалось молчание. А это, согласитесь, весьма необычно, если учесть, какие болтливые подружки собрались у мисс Дюмор.

«Масштабная атака новейшими медикаментами в сочетании с иглотерапией и интенсивным промыванием желудка уже к вечеру позволила кардинально улучшить состояние больной Д., поступившей в 15.00 с явными признаками острого бешенства. Лузис характеризуется следующими признаками: дыхание из прерывистого стало нормальным, пена исчезла, пульс восстановился (70 ударов в минуту), температура упала (36,6). Речь внятная, осмысленная. Аппетит не проявлялся. После того, как был взят повторный анализ крови, больная ненадолго уснула.

Проба показала отсутствие вируса бешенства в крови. Таким образом, установлено, что трибешнодром в сочетании с промыванием желудку является эффективным средством борьбы с болезнью и дает просто фантастические результаты.

В 17.00 следующего дня к больной открыт был доступ посетителей.

— Луанда, как ты себя чувствуешь?

Предупрежденные о возможности рецидивов непредсказуемого поведения больной, присутствующие не рисковали повышать голос и слишком близко подходить к укутанной в смирительную рубашку мисс Дюмор. Та лежала на койке и рассматривали первых посетителей, допущенных в палату.

Проведать первую леди Нортвила изъявили желание многие, но доктор пока пропустил только ближайших родственников. Недопущенные не расходились, лелея смутную надежду истовой верностью своему кумиру попасть в завещание мисс Дюмор. И, скорей всего, зря. Вошедшие воочию убедились, что кроме романтичной бледности, ничто не говорит о перенесенной недавно Луандой тяжелой болезни. Ну, может еще, мисс Дюмор без причины капризничала: подумаешь, одели в смирительную рубашку. С кем не бывает?

— Как я себя чувствую? Как я себя чувствую… Меня привязали к этой койке!

— Но, Луанда, мы не можем тебе пока помочь…

«Мы» в данном случае в устах мистера Хилли включало допущенных в палату № 32 и Большого Бена с Джуниором, а также мистера Смитта. Секретарь мисс Дюмор, в этот раз отрекомендовавшийся ее племянником, робко стоял в уголке, не зная, куда положить огромный букет роз. На лице мистера Хилли было написано сострадание, на лице Большого Бена — досада, на лице Смитта — обожание, и только Джуниор всем своим видом излучал торжество.

Желая закрепить успех своей проделки, мальчуган достал из пакета и продемонстрировал, решив позлить Луанду, ее портрет.

Можно вообразить себе, какие веские доказательства в пользу своей теории нашел бы в этой работе малолетнего художника Чарльз Дарвин. Картина будто воплощала все стадии эволюции человечества в облике мисс Дюмор.

— Но, может быть, эта картинка вас развеселит, тетенька?

Нервная система издерганной за последние два дня Луанды не вынесла нового издевательства. Над своей внешностью подшучивать она никогда никому не позволяла. Ее истошный вой сразу же сделал похожими выражения лиц четырех посетителей. Теперь это было опасливое уважение: ну и голосище!

Доктор, из вежливости удалившийся было из бокса, тут же влетел в палату:

— Что случилось, мисс Дюмор? Успокойтесь. Я здесь, с вами. У меня с собой наш обожаемый трибешнодром. Сейчас дадим… успокойтесь, тише, тише…

— А вам, ребята, лучше уйти, — доктор кивнул на Луанду. — Она, может быть, еще не совсем оправилась. Лучше зайдите в другой раз.

— Хорошо, доктор. Мы уходим. До свидания, Луанда, мы пошли.

— Бен, не уходи! — голос Луанды дрогнул, и мистер Хилли застыл в дверях. Он вопросительно поглядел на доктора, и тот утвердительно кивнул.

— Папа! — Джуниор, не желая оставлять отца одного, тоже попытался вернуться в палату. Но Большой Бен уже разобрался в ситуации и довольно решительно стал выталкивать малыша из бокса:

— Нет, внучек, доктор имел в виду, что и мы с тобой, и дядя Смитт, и сам доктор должны уйти, и оставить папу с Луандой вдвоем.

Вскоре дверь палаты захлопнулась. Мистер Хилли неуверенно приблизился к больничной койке. Из внутреннего кармана он сконфуженно извлек помятый цветок фиалки и положил его на подушку.

— Дорогая, это тебе, чтобы ты немного повеселела. Не обижайся на Джуниора. Малый чудит. Ты знаешь, я говорил со священником Вацлавом Славе… — Маленький Бен испытующе посмотрел на невесту. Та вроде отнеслась к сообщению спокойно, и мистер Хилли продолжил: — Знаешь, он сказал: «Зачем торопиться? Если возникнут какие-нибудь трудности, мы можем чуть-чуть перенести свадьбу».

— Что? — Луанда словно проснулась. Она попыталась приподняться, но тут же обессилено откинулась на подушку. Голос женщины однако был сух и решителен: — Я не люблю, когда со мной разговаривают снисходительным тоном. Я всегда добивалась того, чего хочу. Помни об этом, Бенджамин. Так вот: в субботу у нас будет свадьба!

Джуниор, конечно, не подслушивал, что происходит в палате мисс Дюмор. Он и так знал, о чем могут говорить его папа с будущей мамой. Куда более интересным показался малышу обрывок беседы, которая велась в палате напротив. Голоса были знакомые: мужской и женский, но пока мальчуган не мог определить, где раньше он слышал эти игривые интонации:

— Да, я считаю, что всегда можно добиться определенной скидки. Я всегда добиваюсь скидки абсолютно на все. Эта операция не будет мне стоить ни гроша. Это будет реклама для клиники! — сообщил мужской голос.

— Ты с ума сошел! Я люблю тебя таким, — заперечил женский.

— Нет, нет. Это мое решение. Я хочу, чтобы меня помнили после смерти. А после того, как мне сделают эту пластическую операцию, стану личностью. Уже завтра утром я буду знаменит, потому что у меня будет самый большой нос в мире.

Заинтригованный Джуниор тихонько приоткрыл дверь и заглянул в палату № 31.

— А, мистер и миссис Клокински!

Примерные супруги, нежно обнявшись, сидели на больничной койке. Жена восхищенно смотрела на своего ненаглядного, который пожелал привести размеры носа в соответствие с другой, не менее важной частью тела.

Джуниор, не желая нарушать идиллию, прикрыл дверь. Но внезапно замер, осененный великолепной идеей. У него появился шанс! Малыш решительно достал из гнезда назначений палаты N 31 «указание к пластической операции» и переставил его в процедурный карман палаты № 32.

Все, свадьбы не будет!

Прощаясь с холостяцкой жизнью, Бен Хилли решил в этот вечер покутить. Конечно, он взял с собой сына. Большой Бен остался дома. Все это легко объяснимо. Но почему отец выбрал именно пиццерию в парке Трумена, Джуниор никак не мог взять в толк:

— Тут ужасно шумно. И ты хочешь здесь есть?

— Конечно! Ты же знаешь, что пицца — это мое любимое блюдо.

— Вот никогда не догадывался.

— Ну как же — конечно, пицца. Официант! Нам бы хотелось столик на… Эни?

— Бен?

Малыш внимательно посмотрел отцу в глаза. Нет, похоже, встреча действительно случайная. Но как радуются оба! Усаживаясь рядом с Трикси, которая ревниво поглядывала на свою порцию пиццы, на маму, на Бена Хилли и на него, Джуниора, мальчик подумал: «Может, я расслюнявился, но у меня возникла совершенно сумасшедшая мысль: если уж отец так хочет жениться…»