Город может спать спокойно (сборник) - Томан Николай Владимирович - Страница 18

— И еще одно условие…

— Никаких условий!

— Просьба.

— А вот это другое дело. В чем она заключается?

— Во-первых, вы обещаете мне сохранить жизнь. Во-вторых, хорошее обращение и питание.

— И в-третьих?

— Удалить отсюда на время нашего разговора всех ваших подчиненных.

Огинский переводит командиру отряда просьбу Мюллера.

— Можете пообещать ему все это, — спокойно произносит командир. — Я удалюсь тоже. Видно, он считает вас самым старшим тут.

— Его гипнотизируют майорские погоны товарища Огинского, — замечает Азаров.

— Да уж в таком пиджачке, как мой, — какое же начальство? — усмехнулся командир партизанского отряда, выходя вслед за остальными из своей землянки.

— Ну-с, я вас слушаю, — обращается Огинский к штурмбанфюреру. — Можете сесть. А вот сигарету не могу вам предложить — некурящий.

— Прежде всего я хочу вам сообщить, что на мне эта форма недавно. Я инженер. Специалист по железнодорожному транспорту.

— А почему же сразу такой высокий чин?

— Ну конечно, это не случайно, — самодовольно говорит Мюллер. — Дело в том, что я родственник имперского министра путей сообщения и нахожусь в непосредственном подчинении у гаулейтера Заукеля, генерального уполномоченного по использованию рабочей силы в оккупированных восточных областях. По его личному поручению я проверяю деятельность главной железнодорожной дирекции группы армий «Центр». Эта дирекция жалуется господину имперскому министру путей сообщения на диверсионные действия ваших партизан, преувеличивая при этом…

— Что касается неприятностей, причиняемых нашими партизанами вашей главной железнодорожной дирекции, — улыбаясь, прерывает Мюллера Огинский, — то тут никаких преувеличений с ее стороны. Не следовало бы это и проверять, не попали бы тогда в столь неприятное положение.

— Да, это так, — соглашается Мюллер. — Мы хорошо знаем результаты вашей «рельсовой войны». Но дело не в этом. Еще в прошлом году господин имперский министр направил гаулейтеру Заукелю письмо. В нем он просил гаулейтера прекратить отправку в Германию в качестве рабочей силы бывших русских железнодорожников. Понимаете, по какой причине?

— Еще бы! — подтверждает Огинский. — Не понятно только, зачем вы мне это рассказываете?

— Минутку терпения, господин майор. Сейчас вы узнаете почему. Дело тут в том, что некоторые местные гражданские власти, председатели городских управ и бургомистры, нарушают приказ гаулейтера Заукеля и посылают в Германию даже квалифицированных железнодорожников. И тогда их приходится заменять неквалифицированными, а это увеличивает и без того большое число аварий на железных дорогах. И вы думаете, что представители гражданской администрации делают это только потому, что мы требуем от них отправки в Германию возможно большего количества трудоспособного населения?

— В этом, видимо, главная причина.

— Нет, не главная. Это скрытый вид враждебной деятельности некоторых бургомистров. Прикрываясь показным усердием, они таким образом помогают партизанам в их «рельсовой войне». Я лично заинтересовался этим и разгадал их двойную игру.

Видимо забыв, что он в плену, штурмбанфюрер Мюллер распаляется все более, понося коварных администраторов, а Огинский думает невольно: «Это только в твоей фашистской башке могли возникнуть такие мысли. Кто же из подлинных советских патриотов такой ценой будет причинять ущерб врагу? Ценой отправки лучших представителей рабочего класса на фашистскую каторгу? Квалифицированные железнодорожники и сами найдут способ, как навредить врагу. Скорее всего, сочиняет все это Мюллер. С какой только целью?…»

— При расследовании обнаружились пока три явных пособника партизан, — горячо продолжает штурмбанфюрер. — Это бургомистры Овечкин, Милашкин и Куличев…

— Куличев? — переспрашивает Огинский. — Бургомистр Овражкова?

— Да, он. Но есть и другие, в махинациях которых я еще не разобрался. А Куличев уже отправил в Германию двух машинистов и четырех помощников машиниста. Трех бригадиров пути и нескольких путевых рабочих.

— А вы как это установили? Беседовали уже с этим бургомистром?

— В том-то и дело, что выехал только для этой цели.

— А начальству вашему уже известно о ваших подозрениях и этой поездке? Гаулейтеру Заукелю, например?

— Я решил прежде всего лично проверить. Припереть заподозренных мною бургомистров к стенке, заставить во всем признаться. Но не успел… А теперь вы сможете их предупредить о грозящем им разоблачении, и, надеюсь, это зачтется в мою пользу при решении моей судьбы.

— Конечно, мы это учтем, — обещает Огинский. — Но ведь все это не такая уж тайна, чтобы сообщить ее только мне с глазу на глаз.

— Да, может быть, — соглашается Мюллер. — Однако военное счастье изменчиво. Можете и вы, я имею в виду не вас лично, а ваш отряд, оказаться в моем положении, и в этом случае чем меньше людей будет знать о моей исповеди, тем лучше…

— А вы уже встречались прежде с кем-нибудь из названных вами бургомистров? С Куличевым, например, — еще раз проверяет Огинский.

— Такая встреча лишь предстояла. Я как раз направлялся именно к нему.

ВАСЯТКИН РАЗОБЛАЧАЕТ ПРОВОКАТОРА

Заросшее густой бородой лицо комиссара партизанского отряда, всегда казавшееся Васяткину таким суровым, не тревожит его теперь. Пугают Васяткина черные, немигающие глаза майора Огинского.

— Ну, в общем, совершенно законченный подлец этот Куличев, — торопливо продолжает он свой сбивчивый рассказ, то и дело косясь в сторону Огинского. — Прямо-таки житья от него не стало. Он да дружок его, начальник полиции Дыбин, свирепствуют теперь в Овражкове хуже самих немцев. Чуть кто им неугоден — объявляют коммунистом или комсомольцем, смотря по возрасту, и тотчас в полицию, а оттуда в ближайший концлагерь… Вот и меня встретил он на улице и говорит: «Где-то я тебя, парень, уже видел? Это не ты ли на прошлой неделе листовки расклеивал, да вовремя удрал?» — «Какие листовки, господин бургомистр? Да я их и в глаза-то никогда не видел…» А он своё: «Зато я видел, как ты их расклеивал». Ну, не гад разве? — спрашивает Васяткин, бросая настороженный взгляд на Огинского.

А Огинский все еще не произносит ни слова.

— Ну, ну, Васяткин, — поторапливает парня комиссар. — Давай дальше.

— А что дальше? Куличев распорядился в полицию меня забрать, чтобы потом в концлагерь. А там…

— Ладно, Васяткин, не уточняй, — снова прерывает его комиссар. — Каково в концлагере, действительно всем известно. Рассказывай лучше, что дальше было.

— Ну, а дальше что же? Ведь Куличеву стоит только мигнуть, как полицейские Дыбина сразу же тут как тут. Посадили они меня в подвал, и, если бы не Ерохин, был бы я уже в ближайшем концлагере… А о том, как Ерохин бежать мне помог, я вам уже докладывал.

— А о главном-то чего молчишь?

— Так и о том ведь уже говорено…

— Пусть и товарищ майор послушает.

— Можно и повторить. От того же Ерохина я узнал, что к нам в отряд заброшен провокатор по фамилии Зюкин. А Ерохин, как вам самим известно, второй год в полиции служит и многие ее секреты знает.

— А какая же цель у этого провокатора?

— Запугать вас подготовкой большой карательной экспедиции, чтобы вы ушли куда-нибудь подальше. А на самом-то деле они от Пеньков хотят вас отвлечь…

— А не от Овражкова? — спрашивает Огинский.

— Нет, от Пеньков. В Овражкове вроде все без перемен. А в Пеньках они новый концлагерь хотят организовать с какими-то медицинскими экспериментами над военнопленными. Потому и побаиваются, как бы вы о том не пронюхали… А со мной-то теперь как же?

— Доложу командиру, посоветуемся. Нехорошо, конечно, получилось. В Овражкове и так мало наших, а похоже, что там скоро очень важные события должны произойти. И надо же было тебе на этого бургомистра напороться!

— Так ведь…

— Ну, да что теперь говорить!

НЕЛЕГКОЕ РЕШЕНИЕ

Выслушав предложение майора Огинского, командир и комиссар отряда долго молчат.