Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод) - Ферри Габриэль - Страница 7

— Об этом не беспокойтесь, — заметил один из авантюристов, — мы их мигом переловим.

Костер был снова разведен, и слуги снова принялись жарить ужин. Подозвав к себе бесстрашных охотников, дон Эстеван уселся с ними недалеко от огня. Тибурцио тоже вынужден был присоединиться к их обществу. Пока он усаживался, дон Эстеван, внимательно наблюдавший за ним некоторое время, процедил сквозь зубы несколько невнятных слов.

Казалось, что выразительное лицо юноши, о котором здесь никому не было ничего известно, кроме только того, что он был приемыш покойного Марка Арелланоса, напомнило ему о сходстве с кем-то другим, кого он хорошо знал. Как бы там ни было, но ясно одно — вид молодого вакеро произвел на дона Эстевана сильное и вовсе не благоприятное впечатление, но он старался не дать заметить это окружавшим.

Совершенно другого рода впечатление произвел этот юноша на одного из охотников, который был старше и посильнее. Точно пораженный какой-то догадкой, он широко раскрыл глаза и уставился на него, будто намеревался броситься и убить, но потом прежнее спокойствие вернулось к нему. Черты лица его выражали какую-то печаль, когда он смотрел на Тибурцио.

По-видимому, встреча с авантюристами произвела и на другого охотника какое-то особенное впечатление, потому что он пробормотал что-то довольно невнятное сквозь зубы и надвинул на лоб поглубже шляпу, будто стараясь скрыть лицо от присутствующих. Завязавшийся разговор скоро коснулся занятий и родины обоих охотников, и те объяснили, что они принадлежат к числу тех, кого называли здесь «обитателями лесов», а Америка — истинная их родина. Несмотря на то, что дон Эстеван старался завербовать их в свою экспедицию, это ему не удалось. Люди эти, казалось, предпочитали всему на свете свободную жизнь в диких лесах и не могли решиться пожертвовать ею даже в надежде на легкую добычу золота.

Спустя немного времени все в лагере путешественников уже спали, исключая одного Тибурцио, который не мог сомкнуть глаз. Печальные события, пережитые в последнее время, и его затруднительное положение сейчас, а также неопределенное подозрение против Кучильо не давали ему заснуть. Он думал о том, что тайна долины, изобилующей золотом, которую открыла ему на смертном одре мать, могла сделать его обладателем несметного богатства. На протяжении тех лет, что он себя помнил, он уже настолько привык к разного рода лишениям, что подобная мечта не могла его сильно завлечь. В одном лишь хотелось ему удостовериться, а именно — основательны ли были его подозрения насчет того человека, который спас ему жизнь, и не была ли эта экспедиция, в которую его хотели завлечь, устремлена в ту самую долину, о которой ему рассказывала его воспитательница. Несмотря на то, что мозг его был занят этими мыслями, усталость скоро смежила его ресницы, и он заснул.

Едва на востоке начала заниматься заря, как авантюристы проснулись и стали собираться в путь. Вскоре Тибурцио опять уже ехал верхом рядом с Кучильо. Что касается обоих наших охотников, то они снялись со стоянки прежде других. Когда поезд миновал лес и выбрался на открытую местность, охотники оказались далеко впереди. Вскоре вдали завиднелась гациенда дель-Венадо, и через несколько часов всадники приблизились к ней настолько, что могли уже различить хлопотавших там работников и могли явственно рассмотреть черты строений.

Все нехитрые строения гациенды были выведены из камня и предназначались не только для хозяйственных целей, но также и как крепость против нападений соседствовавших дикарей. Кругом всей гациенды простирались богатые поля, на которых работали поденщики, жившие поблизости в деревне. В случае надобности из этих работников составлялся гарнизон под предводительством их господина или гациендера. Этот отряд был вполне достаточен для защиты крепости от индейцев.

Дон Августин Пене, так звали хозяина гациенды, был богатейший человек во всей окрестности. Ему не только принадлежали все поля вокруг его веселенького поместья, но, кроме того, он разрабатывал еще богатый золотой прииск, находившийся на близком расстоянии от его далеко простиравшихся владений. Единственной дочери его, Розарите, которая был так же хороша собой и приветлива, предстояло впоследствии сделаться единственной обладательницей его несметных богатств.

Так как высланные вперед нарочные предупредили уже гациендера о приближении дона Эстевана, то ворота гациенды были отворены настежь, и он сам вышел навстречу гостю, чтобы принять его надлежащим образом. Это был сильный, рослый мужчина, и его загорелое лицо дышало простодушием сельского жителя и той решительностью, которая свойственна людям, проводящим свою жизнь среди опасностей. Прием, сделанный им дону Эстевану, которого он прежде не знавал, был почтительный; с Тибурцио же, который когда-то прежде имел случай оказать ему и дочери немаловажную услугу, он был весьма приветлив и дружелюбен.

Путешественники встречены были в зале дочерью гациендера, которая провела их оттуда в другую комнату, где был приготовлен необыкновенно изобильный стол. Во время обеда гациендер представил дону Эстевану нового участника его предприятия, а именно дона Диаца, который решился следовать с экспедицией в Золотоносную долину. Педро Диац был известен как необыкновенно отважный искатель приключений, имя которого произносилось индейцами со страхом.

Обед прошел самым приятным образом среди веселых рассказов, предметом которых преимущественно служило предприятие дона Эстевана, после чего гости разошлись по отведенным для них покоям.

Однако вскоре любопытный наблюдатель мог заметить, как дон Эстеван покинул приготовленный специально для него роскошный покой и отправился украдкой вместе с Кучильо в парк, где тенистые дорожки были слабо освещены едва взошедшим месяцем. Несколько шагов они прошли в полном молчании, потом можно было расслышать, как между ними завязался какой-то разговор, который, однако же, с обеих сторон был веден так тихо, что человек, даже подошедший украдкой, не мог бы ничего расслышать. Предметом этого разговора был Тибурцио, приемыш Марка Арелланоса. Хотя оба собеседника находились весьма недавно в обществе молодого человека, однако они, по-видимому, имели общую причину его ненавидеть, и теперь их заботило одно — как бы от него поскорее избавиться. Кучильо опасался, что Тибурцио знает о его тайне, и не затруднялся в выборе средств для осуществления коварной цели. Он требовал, чтобы дон Эстеван предоставил это дело ему одному. Между тем последний, казалось, не решил еще, что ему делать, и не счел нужным открыть бандиту причины, побуждавшие его ненавидеть молодого человека.

Случилось так, что в то самое время, когда оба выше названных собеседника разговаривали о Тибурцио, последний, не желая видеть Кучильо, который, по его мнению, должен был находиться в доме, направился тоже в парк. Его тревожило какое-то непонятное чувство опасности со стороны гордого мексиканца, желавшего через Кучильо привлечь его к себе. Он был занят мыслью о том, как бы поприличнее осуществить свое первоначальное намерение и предложить гациендеру свои услуги в качестве вакеро.

Пока он тихо и ничего не подозревая расхаживал по тенистым тропинкам парка, ему вдруг послышались нежные звуки женского голоса. Он стал прислушиваться, соображая: оставаться ли в тени кустов или подойти ближе к тому месту, откуда доносились звуки. Прелесть и искренность чувства тихой песни, которая растворялась в вечернем воздухе, неся мир и спокойствие, заставили его приблизиться. Вскоре он заметил яркий луч света, льющийся из окна, окруженного виноградными кустами. Подойдя ближе, он увидел сидевшую подле окна Розариту, которая пела, аккомпанируя на цитре. Внимательно прислушиваясь к звукам ее голоса, Тибурцио и не заметил, как позади него слегка зашевелился кустарник и тихие голоса стали перешептываться.

Розарита замолкла и поднялась, чтобы отворить окно. Тибурцио поспешно отступил на несколько шагов назад в чащу, стараясь скрыть свое присутствие. В эту минуту кустарник зашевелился позади него заметнее, и не успел он обернуться назад, как сильный удар, нанесенный в затылок, заставил его потерять равновесие и свалил его наземь. Прежде чем он мог подняться, над ним наклонилась черная фигура с широким испанским ножом в руке. Но в то самое время, когда таинственный враг занес руку, чтобы нанести лежавшему смертельный удар, Тибурцио, собравшись с силами, ударом ноги свалил на землю нападавшего. Несколько минут оба противника катались по земле, не произнося ни слова, и только слышно было, как они глухо и тяжело дышали. Нож, выпавший из рук непредвиденного врага, издавал при этом какой-то странный звон, но ни тому, ни другому из борющихся не удалось завладеть им. Наконец, с напряжением всех сил, Тибурцио успел освободиться из рук врага, который, как оказалось, был не кто иной, как вероломный Кучильо, и, прижав его коленом в грудь, он собирался было уже выхватить из-за пояса свой кинжал.