Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод) - Ферри Габриэль - Страница 2

— Ну и ну! — произнес еле слышно солдат. — Не видать ни одного тюка товаров! Неужели это не контрабандисты?

Из лодки выбрались три человека. Судя по их одежде, они вовсе не походили на контрабандистов.

«Что это за люди?» — спрашивал себя солдат, наблюдая за ними из-за куста.

Двое из пришельцев выскочили на берег по знаку рулевого, который сам остался в лодке. Одно мгновение Хозе колебался, идти ли ему наперехват или оставаться; но взгляд, брошенный на рулевого, сидевшего в лодке, побудил его не трогаться с места, и он стал наблюдать за двумя незнакомцами, которые шли вдоль берегового склона. Незнакомцы были вооружены длинными каталонскими ножами, а по одежде их можно было принять за морских разбойников. Вдруг они остановились и начали осторожно прислушиваться. Отделившийся от уступа, где затаился Хозе, небольшой кусок земли скатился на песок.

— Ты ничего не слышал? — спросил один из пришельцев. — Мне показалось, как будто сверху что-то свалилось.

— Вздор, — возразил другой, — это, вероятно, летучая мышь выскочила из своей норы.

— Если бы не было так круто, я бы попробовал взобраться наверх и проверить, — заметил первый.

— Я тебе говорю, что тут опасаться нечего, — возразил второй незнакомец, — ночь черна, как бочка дегтя; да притом же капитан дозорных заверил, что может поручиться за караульного, который имеет обыкновение дрыхнуть целыми днями.

— Тем больше повода для него не спать ночью. Подожди здесь, я заберусь наверх. И если мне удастся застать врасплох спящего, — прибавил первый, вытаскивая свой длинный нож, — тем хуже для него, ибо успокою этого сурка навеки.

При этих словах Хозе тихонько поднялся из своего убежища и пополз к месту, где пристала лодка. Там он остановился, чтобы перевести дух, и принялся внимательно наблюдать за оставшимся рулевым. Взоры последнего были обращены на море, и он не мог заметить солдата, который между тем тихонько приподнялся, измеряя расстояние, отделявшее его от края берега. Едва сидевший повернул голову, как Хозе, выпустив из руки куст, за который придерживался, кинулся на него, точно тигр на свою добычу.

— Это я, — произнес он. — Ни с места, или смерть! — прибавил он, приставляя к груди испуганного незнакомца дуло ружья.

— Кто ты? — спросил последний, не теряя присутствия духа, несмотря на угрожавшую опасность.

— Ведь вам известно, что я тот вечный соня!

— Плохо будет твоему капитану, если он изменил мне! — буркнул незнакомец.

— Если вы говорите о капитане Карлосе, почтенный контрабандист, то я могу вас уверить, что он в этом неповинен!

— Кто контрабандист? Я?! — возразил незнакомец с выражением презрения.

— Ну, я только так сказал, — отвечал Хозе, очень довольный своей хитростью, — чтобы не назвать вас каким-нибудь дурным именем: ведь сейчас видно, что с вами нет никаких товаров, если только не брать в расчет вот той веревочной лестницы.

Действительно, Хозе, по-видимому, не ошибся в своем предположении. Человек, который сидел перед ним в лодке, нисколько не походил на контрабандиста. То был мужчина в полном расцвете лет, с лицом моряка, крепко опаленным солнцем во время долгих странствий. Густые брови почти закрывали его черные глаза, сверкавшие необыкновенным блеском из глубоких впадин. Надменность и месть выражали эти глаза, а на губах играла злобная усмешка. Его одежда обличала в нем офицера испанского флота.

— Нечего молоть вздор! Говори, что тебе хочется? — заговорил нетерпеливо незнакомец, которому, по-видимому, — надоело оставаться в положении арестованного.

— Ладно, — хмыкнул Хозе, — потолкуем о деле. Во-первых, если ваши дружки захотят принести сюда мой плащ и фонарь, то вам следует приказать им близко не подходить, а не то я всажу в вас пулю и сам оттолкну лодку. Насколько я знаю, вы обещали моему капитану Карлосу сорок унций золота. Что же, чтобы не быть слишком нескромным, я попрошу только двойную плату.

Услышав это бесстыдное требование дозорного, незнакомец вспылил. Несмотря на ночную сырость и ветер, лоб его покрылся каплями холодного пота; несколько мгновений в его душе шла борьба, но потом он решил благоразумно покориться силе и, протянув руку из-под плаща, снял с пальца дорогой перстень, который подал солдату.

— Возьми и убирайся прочь!

Хозе взял перстень и в нерешительности стал рассматривать.

— Ну, так и быть, я его возьму за восемьдесят унций! Теперь я нем, глух и слеп.

— На это я и рассчитываю, что бы ни случилось, — ответил незнакомец.

С этими словами он выпрыгнул из лодки на берег и исчез за углом горной тропинки. Оставшийся на берегу Хозе все еще дрожал, рассматривая алмаз, вправленный в золотой перстень.

Глава II

В то самое время, как вышеописанная сцена, в которой принимали участие Хозе и незнакомец, происходила на берегу моря, графиня Медиана, по обыкновению своему, сидела одна в спальне мрачного замка. То была довольно обширная комната, которой ее стародавняя меблировка придавала какой-то печальный оттенок. Часть спальни была освещена лампой, слабые лучи которой падали на чуть тлеющие уголья в камине. Два высоких, достигающих почти до самого потолка окна вели из комнаты на балкон, который возвышался над землею не менее чем футов на двадцать. Графиня изредка поглядывала на покрытое тучами небо и снова возвращала взор к колыбели, в которой лежал ребенок.

Графиня была одета в черное платье, которое еще резче оттеняло бледность ее лица. По виду ей нельзя было дать более двадцати трех лет. После нескольких минут глубокого раздумья графиня встала, взяла со стола лампу и поднесла ее к лицу своего сына. Долго и внимательно рассматривала она детское личико, наполовину скрытое прядями курчавых волос, как будто старалась угадать будущую судьбу ребенка. Над колыбелью висела большая картина, освещенная лампой. Картина эта изображала мальчика лет пятнадцати, облокотившегося на ручку кресла, в котором спал младенец. Фамильное сходство обоих лиц было поразительно. Внизу картины была загадочная подпись: «Я буду стеречь».

Странно, но когда графиня подняла глаза от спящего младенца к картине, она внезапно впервые заметила поразительное сходство между обоими мальчиками и невольно вздрогнула.

— Бедное дитя! — произнесла она, глядя на спящего в колыбели. — Да хранит тебя небо от тех несчастий, какие постигли его.

Отставив лампу в сторону, графиня уселась к окну. Рамы и стекла ежеминутно дребезжали от сильных порывов ветра. Вдруг сквозь завывание ветра послышался резкий звук трубы. Пораженная этими необыкновенными звуками в такое позднее время, графиня поднялась со своего кресла, боязливо оглядываясь то на окно, то на дверь. В первое мгновение у нее мелькнула мысль подойти к ближнему столу и позвонить в колокольчик, чтобы пришел кто-нибудь из прислуги, но потом она передумала, опасаясь потревожить сон своего сына.

За резким и тревожным звуком, огласившим воздух, последовала гнетущая тишина. Вдруг выходившее на балкон окно растворилось от сильного толчка настежь, в комнате пахнуло холодным ветром. При метнувшемся свете лампы графиня увидела перед собою быстро подошедшего мужчину, вид которого заставил ее содрогнуться от ужаса.

Если, бы гром и молния разразились у ног графини, то и тогда не ужаснулась бы она так, как при виде этого насильственно проникнувшего к ней человека, в котором она узнала дона Антонио, брата ее покойного мужа. Пришелец остановился перед ней с угрожающим видом. Когда-то ее предназначали этому человеку в супруги, но она отдала предпочтение старшему брату, и с тех пор о доне Антонио не было слышно ничего; носились какие-то неопределенные слухи о том, будто дон Антонио умер, но слухи эти ничем положительно не были подтверждены.

Графиня была весьма удивлена внезапным появлением этого человека и мрачным выражением его лица, однако она вовсе не думала в первые минуты подозревать в нем злые намерения. Но скоро ей пришлось испытать жестокое разочарование.