Райский остров - Барнет Джилл - Страница 69

Хэнк коснулся ее руки, сна переплела свои пальцы с его пальцами, ей хотелось держать его за руку.

А может быть, ему это было нужно даже больше, чем ей. Они посидели так немного, потом он поднял ее руку к губам, закрыл глаза и поцеловал.

Маргарет молча ждала.

Хэнк вздохнул и бесстрастно посмотрел на нее:

– Обещай мне, Смитти, что ты не будешь приходить сюда с детьми. Обещай.

Маргарет кивнула.

– Я всюду разослала телеграммы. И папа тоже. И все, кого мы знаем. Нам надо теперь ждать. Это не продлится долго.

Он покачал головой:

– Не надо.

Ей не приходили в голову нужные слова, слова, способные помочь, облегчить боль. Наверное, их просто не существовало. Он это знал, и она тоже. Потому они сидели и просто держались за руки. Маргарет слышала монотонное гудение вентилятора под потолком. Вдалеке можно было различить звуки, обычные для работы любой конторы. Стрекот машинок, голоса, шелест бумаги, чей-то смех. Она чувствовала запах мастики, которой натирали мебель и пол в комнате. Тут она услышала звук приближающихся шагов.

– Время истекло, Уайатт. – Охранник посмотрел на нее. – Миссис Уайатт?

Она хотела подняться, но с отчаянием поняла, что не может этого сделать без посторонней помощи, и осталась сидеть на месте.

Хэнк встал и пошел к двери. Охранник открыл ее. Хэнк обернулся и внимательно посмотрел на нее. Последовала неловкая пауза, каждый отчаянно хотел что-то сказать, подбодрить другого, но слов по-прежнему не находилось.

Хэнк был по-настоящему напуган. Первый раз в жизни он боялся потерять то, чем дорожил. Дети и Маргарет. Ему безумно хотелось брыкаться, царапаться, биться изо всех сил. Схватить в охапку свою семью и бежать со всех ног на свой остров, где они были бы в безопасности. Но он не мог себе этого позволить. И не хотел. Он должен был сделать так, как хочет Смитти. Ведь она исповедует, что в этом безумном мире есть справедливость, а добро побеждает зло. Короче, верит во всю эту чушь, в которую он не верил никогда. Но он обязательно попробует стать другим ради детей, ради нее, ради будущего. Если бы ему предоставили выбор, дали другую возможность, он бы лучше опять прожил собственную дерьмовую жизнь, просил бы, умолял, унижался, лишь бы быть с ними. Хэнк редко вспоминал Бога, но за эти несколько дней он отмолился за целую жизнь. Он столько посулил Богу, сколько за сорок лет не обещал никому. Хотя что он мог отдать Всевышнему, кроме черной души? Он был готов безусловно пожертвовать ею, лишь бы появился этот единственный шанс.

Телеграмма пришла рано утром. Даже Маргарет была еще в постели. Каким-то шестым чувством она услышала велосипедный звонок, вскочила с кровати и выглянула из окна своей спальни. Велосипед посыльного валялся недалеко от ступенек крыльца.

Судорожно схватив халат, она набросила его на ходу и бегом помчалась вниз по лестнице. Она распахнула дверь в тот момент, когда посыльный поднимал руку к колокольчику.

– Телеграмма для... – паренек опустил глаза к конверту, – Гарлана Смита и Маргарет Хантингтон Смит У...

Маргарет одним движением выхватила у него послание, сунула монету в руку, благо кошелек лежал на столике у двери.

– Спасибо.

Она не могла решиться посмотреть, что там внутри, сердце ее безудержно колотилось. Потом вскрыла конверт, прочитала, снова перечитала, ноги у нее подкосились, она схватилась за дверь, чтобы устоять, глубоко вздохнула. Ничего не помогало, ей было не унять волнения. Через мгновение она упала на колени, согнулась, коснулась пола лбом и зарыдала. Слезы текли сами, Маргарет никак не могла успокоиться и восстановить дыхание. Наконец она встала, всхлипывая, медленно пошла к лестнице, подняла голову и позвала детей.

Хэнк услышал шаги в коридоре. Вот повернулся в замке ключ, заскрежетала дверь камеры. Он открыл глаза, еще не совсем очнувшись ото сна, который не приходил так долго.

– Вставай, – уронил охранник. – Следуй за мной.

Хэнк поднялся на ноги, которые плохо его слушались, вышел в коридор, там ждал еще один сопровождающий. Его привели в какую-то комнату, у двери охранник пропустил его вперед. С порога Хэнк увидел своего тестя, который быстро подошел к нему и протянул телеграмму. Хэнк машинально взял листок. Рука его дрожала. «Вот оно!»

Ему не удавалось сосредоточиться, строчки прыгали перед глазами.

«В Департамент юстиции штата Калифорния, Сан-Франциско.

От Ги де Партена, губернатора Папеэте, Таити.

Благодаря новым данным и признанию Жана Лароша, брата убитого Генри Лароша, все обвинения против гражданина Соединенных Штатов Генри Джеймса Уайатта сняты 5 декабря 1896 года, за три дня до его побега из мест заключения».

Хэнку пришлось прочитать еще раз, и все-таки он недоуменно посмотрел на Гарлана:

– Это правда?

– Да.

– До того как я убежал?

Он опять уставился в текст, буквы плыли у него перед глазами. Комок стоял в горле. Он тяжело вздохнул, провел рукой по волосам и не сдвинулся с места: не верил глазам своим.

– Ты свободен, сынок. – Гарлан взял его за плечи, слегка встряхнул и кивком указал на другую дверь. – Твоя семья ждет тебя.

Хэнк с опаской подошел к двери, несмело толкнул ее. Она была открыта! Он распахнул ее настежь и побежал по темному коридору, повернул, преодолел еще один проход и увидел в конце ярко освещенный солнцем дверной проем. Боже, как он бежал! Он никогда не бегал так за всю свою спортивную карьеру. Да что там! Быстрее, чем Смитти. Наконец Хэнк остановился, ослепленный солнцем. Тут он увидел их. Сначала различил только силуэты. Высокая женщина с малышкой на руках, девочка с туго заплетенными косичками и маленький мальчик в бейсбольной кепке задом наперед. И Хэнк Уайатт, человек, бегавший сам от себя и от жизни почти сорок лет, рванулся к тому, во что верил. К своей семье.

Где-то в Тихом океане

Бутылка была такой же старой, как и само время. Она качалась на волнах словно обломки старого корабля, несмотря на серебряную резную пробку, блестевшую в лучах яркого солнца. Чайки часто пикировали на плывущую бутылку, которая сверху напоминала им жирную серебристую селедку – достойный приз за мужество. Множество других морских птиц камнем падали вниз, чтобы затем столь же стремительно подняться, столкнувшись с твердым металлом вместо нежной добычи.

Там, на старой серебряной бутылке, сияли пять изысканно ровных жемчужин – медаль за доблесть, которой венчают самый трудный подвиг в стране джиннов.

Мадди улыбался. Вещей в бутылке заметно поубавилось. На этот раз он гораздо больше отдал, чем взял с собой.

Он посмотрел на свою обувь. Это были обыкновенные черные кожаные ботинки. Никаких бубенцов. Он щелкнул каблуками и засмеялся. Потом потянулся и достал с полки то, что было ему дороже всех хитроумных последних изобретений человечества и всех драгоценных камней на свете, и даже на собственной бутылке. Это была фотография семьи, сидящей на залитом солнцем пляже.

Сан-Франциско. Калифорния 1908

Яркий осенний день на новом стадионе для игры в бейсбол в Сан-Франциско. Старый был разрушен во время землетрясения, как, впрочем, и добрая половина города. Восстановление шло быстро благодаря настойчивости жителей и их боевому спортивному духу. Вот и сейчас трибуны заполнены болельщиками. «Морские львы Сан-Франциско» сражаются против «Смельчаков из Портленда».

Хэнк Уайатт привычным жестом провел рукой по волосам и нахлобучил кепку. Он ходил взад и вперед вдоль скамьи, где сидела его команда. Собственная команда, которой он отдал десять лет жизни. Он взглянул на своих игроков, а они не отрываясь смотрели на него. У каждого кепка на голове была надета козырьком назад. Чтобы повезло.

Они проигрывали. Счет был 8:5. Финальная игра сезона. Тот, кто выиграет, будет чемпионом Тихоокеанского побережья. Хэнк взглянул на поле и выругался. Его худший игрок, Табаско Рейнольдс, вышел вперед. Парень не попал по мячу ни разу за два года. Хэнк отвернулся, чтобы не видеть поля, и взглянул на трибуны.