Аналогичный мир - 3 (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна - Страница 48

Эркин покачал головой.

— Святочную неделю нам дают, — заговорил Тихон. — Аж до третьего гулять будем. Но зато сейчас попашем. Не с трёх, а с когда скажут, и не до одиннадцати, а тоже, — Тихон поставил на пустую тарелку из-под щей тарелку с кашей, — тоже, значит, пока не отпустят. И в субботу, двадцать третьего работать будем. Понял теперь?

Эркин кивнул. В общем-то, ничего страшного. Вот только… только ему же к Тиму в субботу, на беженское новоселье, нехорошо получится, если его не будет.

— Да весь завод так. И аж трёхсменку, как в войну, снова сделали, — Антип, отдуваясь, отодвинул тарелки и взял стакан с киселём. Неодобрительно покосился на тарелку Эркина с котлетой. — А ты что, не держишь пост?

— Чего держать? — удивился Эркин.

— Ну, чего ты пристал к нему? — укоризненно сказал Тихон. — Он же некрещёный. Ведь так?

Эркин кивнул. Что такое некрещёный или, как ещё в лагере слышал, нехристь, он уже знал. И это его не трогало. Что есть, так то оно и есть. Но если весь завод так работает, то и… и у Тима, может, так же.

— Ладно, — встал Антип. — Хотим гулять, айда работать.

— Айда, — согласился, вставая Эркин.

А ещё ведь непонятно: оплатят ли эту неделю. Хотя… дурак он, конечно, кто ж нерабочие дни оплачивает? А вот получку же им должны двадцать девятого давать, а теперь как же?

— А получка тогда когда же?

— А в субботу же. И «ёлочные», и получка, — бросил, не оборачиваясь, Антип и заорал: — Старшой! Вот они мы!

— Ага, как раз, — из-под ушанки Медведева выбивались слипшиеся от пота пряди волос. — Вон на ту платформу давайте, мужики.

Снова контейнеры? Да, но другие, тяжёлые, намного тяжелее. С места не стронешь, а поехал — так не остановишь. Эркин виснет на контейнере, тормозит его всем весом, как бычка. И вдруг становится легче. А! Так это Колька-Моряк с другой стороны встал. Ну, так это совсем другое дело. Колька ругается с весёлым остервенением, и Эркин, и привычно подлаживаясь, и заражаясь этим странным весельем, орёт в ответ слышанное ещё от Андрея.

— Ого! — восхищается Колька. — Вот это загнул, слыхали, мужики?!

— Да пошёл ты…! — орёт Тихон. — Не за язык платят. Давай…!

— Да куд-ды ты его…?! Сходен не видишь?!

— Старшой, отгоняй платформу на хрен! Застит!

— А ну, мужики, стронули! Пошла гадина толстозадая! Пошла-а-а!

— Да что ты её как девку… тискаешь и ни с места!

— Мороз, тормози!

— Ряха, не мельтеши, чтоб тебя!

— Паровоза нет!

— Так чем хочешь, откатывай!

— А ты своим… упрись! Сразу аж за ворота!

— Я т-тя щас…!

— А ну, мужики, берись!

— Мороз, давай, у тебя силы много!

— Пошла, пошла, пошла…!

Меньше всего Эркин предполагал, что нагруженную платформу удастся сдвинуть с места, но ведь сдвинули, чёрт возьми…

— Стрелку, мужики!

— Ага, переводи!

— Медведев, убирай своих, покалечатся сейчас на хрен. Кто отвечать будет?

— Всё, мужики, дальше они сами. Давай! Антип, кончили? Давай туда, живо.

И бегом на другой конец двора, где из широких цеховых ворот выползает гружёная серебристо-белыми контейнерами платформа.

— Давай, Мороз.

— Куда их?

— Стоп, цифры ты хоть различаешь?

Эркин кивает, глядя в светлые, как у Фредди на перегоне, когда был сложный проход, глаза бригадира.

— Тогда смотри. Видишь?

Маленькие таблички с не написанными, а врезанными номерами.

— Вон там машины стоят. Тоже с такими же. Здесь первые три цифры, там три последние. Должны совпадать. Понял?

— Понял.

А ну, повтори!

— Первые три цифры на контейнере и последние три на машине должны совпадать.

Медведев кивает.

— Ладно. Давай. Один справишься?

— А чего ж нет? — пожал плечами Эркин. — А их как, как стекло?

— Их быстро надо. И аккуратно.

— Понял.

Ручка маленькая, не зацепить рукавицей. Эркин сдёргивает и засовывает в карманы рукавицы, оставшись в варежках. Ну, побежали! Машины в том углу, значит, через весь двор тащить, хорошо, ещё, что не через пути. Так… везёт он семь-восемь-три, а машина? Ага, вон та. Посадка низкая, и сходни пологие, удобно. С ходу затащил, в кузове для них уже даже захваты готовы. Вставил, рычаг нажал, чтоб лязгнуло, и бегом за следующим. Из-под ушанки по лбу ползут щекотные струйки пота, но вытереться некогда. Пять-один-четыре… семь-восемь-три… шесть-два-семь… Всего три машины, запутаться трудно. Машины маленькие, на шесть контейнеров каждая, так что… так что… так что… Одна что, уже полная? А хорошие контейнеры, поворотливые, и не трясёт их на ходу совсем, внутри, что ли, пружины стоят. И ещё один. И ещё… И…

— Давай, парень, пора нам.

Это не Медведев, кто-то другой. А и по фигу кто.

— Эти две закрывай, за последним бегу. Что-то незнакомых на дворе много стало… Эркин бегом подвозит последний контейнер. Медведев уже здесь. Цифры, что ли, проверяет? Ну, пускай, что-то, а это и спросонья и не спутать. Эркин вталкивает в кузов и вставляет в паз последний контейнер, щёлкает захватом, выбегает и поднимает сходни — они же задний борт. Две другие машины уже покрыты зелёными чехлами, укрывают и эту.

— Всё, вали в бытовку, Мороз.

— Ага, — кивает он через силу и уже не бежит, а идёт к бытовке, вдруг понимая, что чужие во дворе — это другая бригада, ночная смена, что ли.

В бытовке сильно пахнет потом, за столом устало сгорбился Ряха, жуёт незажжённую сигарету.

Эркин тяжело, не раздеваясь, сел за стол, стащил с головы мокрую изнутри от пота ушанку и уронил голову. Тупая рабская усталость всё-таки настигла его…

— Эй, — кто-то осторожно трогает его за плечо. — Ты бы глотнул, а?

Эркин с трудом поднял голову. Ряха? Что ему надо? Глотнуть? Он взял у Ряхи аленькую плоскую флягу, поднёс уже было ко рту, но, ощутив запах спиртного, сунул обратно.

— Нет, не надо.

— Зарок, что ли, дал? — удивился Ряха и, услышав шаги в коридоре, быстро сунул флягу куда-то под рубашку. — Ты смотри, молчок, понял, нет?

Эркин устало кивнул.

В бытовку вошёл Медведев, быстро и как-то хищно оглядел их.

— Та-ак, Ряхов?!

— А чё? Чуть что, сразу я? Ты чё, старшой, свет тебе клином на мне сошёлся? — зачастил Ряха, быстро искоса постреливая глазами на Эркина.

— Смотри, Ряхов, я долго шутить не буду, — пообещал Медведев. — Так, Мороз, завтра в два выйдешь, всё-таки праздник у тебя сегодня, вали домой. Ряхов, в двенадцать.

— Так…

— Успеешь опохмелиться, — успокоил его Медведев. — А не успеешь, рыдать не станем.

— Ой, старшой, да такого, как я…

— И ты вали, — перебил его излияния Медведев.

Эркин наконец смог встать и побрёл к своему шкафчику. Открыл его и стал переодеваться. Как Андрей говорил? Не шевелится только мёртвый? А он — живой. И ему надо шевелиться.

— Да-а, вождь, — очень сочувственно сказал за его спиной Ряха. — Это тебе не томагавком махать и скальпами считаться. Тут, — и хихикнул, тут работа умственная.

Обычно Эркин не пропускал непонятных слов, без стеснения переспрашивая, но сейчас… и устал слишком, и не у Ряхи же. Он молча переоделся, взял пакет с подарками — потому чуть и не опоздал сегодня на смену — и закрыл шкафчик. Время слишком позднее, чтоб обтираться и сохнуть. Дома под душем и разомнётся, и потянется.

Медведева уже не было, а Ряха выкатился следом, хотя Эркин его не замечал. И аж до внешней проходной, тащился за спиной как приклеенный. А на улице разжал губы.

— Обидел ты меня, Мороз. Ох, и обидел!

— Это когда? — равнодушно сказал Эркин.

— Я к тебе со всей душой, понимаешь, а ты…

— Это когда ты ко мне со всей душой? — заинтересовался Эркин. — Когда я один мешки ворочал, а ты «остатнюю» курил?

— А ты того, злопамятный, удивился Ряха.

— Я памятливый, — поправил его Эркин.

Говорить им было больше не о чем, и они разошлись.

Эркин шёл быстро, движением разгоняя усталость. Проверяя себя, своё ощущение глубокой ночи, посмотрел на часы. Ого, уже почти полночь. Во сколько ж он дома будет? Хотя… если Женя уже спит, так даже лучше, спокойно спрячет пакет в кладовку. Не меняя шага, он зубами сдёрнул с руки варежку, сунул её в карман и сгрёб ладонью горсть снега, протёр ею лицо. И вроде полегчало даже. Улица пуста, фонари горят через два на третий, но достаточно светло. От снега или… Закинув голову, он увидел тускло просвечивающее пятно луны. Под ногами поскрипывал снег. Эркин вытер мокрое лицо варежкой, чтоб не обморозиться, и прибавил шагу. Тёмные громады домов — ни одно окно, ни одна витрина не светятся, белая слабо искрящаяся улица. А совсем это не плохо — зима. И вот уже угадывается громадина «Беженского Корабля». Его дом. Его семья. Эркин нашёл свои окна, не поверил себе и снова стал отсчитывать от башни. Да, получается, что это спальня. Женя не спит? Почему? Случилось что-то? Он сорвался и побежал.