Аналогичный мир - 3 (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна - Страница 42

Андрей повернулся набок, попробовал свернуться под одеялом в комок. Так вроде легче. Хотя тоже…

…Он лежит на жёсткой узкой кушетке, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. И тихо плачет. От боли и страха. У него всё болит, зачем его ещё мучают? Что он сделал не так, что сержант отдал его врачам, не оставил себе? Холодный металл касается тела, и он начинает дрожать. А над ним звучат голоса. Говорят на непонятном языке, наверное по-русски. Он не понимал, но поневоле запомнил.

— Ты смотри, как изуродовали парня, сволочи.

— Да, всё изранено. И Анульки нет.

— Подождём её?

— Нет, смотри, нагноение. Нет, убираем сейчас. Потом проконсультируем…

…Теперь он знает. Анулька — это Анна Емельяновна Леркина, проктолог. Она потом несколько раз смотрела его. А тогда он только дрожал и плакал…

…И снова голоса.

— Палкой?

— Да. Даже занозы остались, — и по-английски: — Потерпи, парень. Только не дёргайся. И не напрягайся, расслабь мышцы. Вот, правильно, хорошо, так и лежи, — и опять по-русски: — Ну вот, и вот, и вот здесь ещё. Подсвети.

— На стол надо было. А не… амбулаторно.

— Ты на него посмотри. На стол. Он же не выдержит.

— Слушай, Юр, откуда этот страх? Ведь у остальных тоже.

— У всех. Зажим. Вот так. Теперь лишь бы спаек не было. А откуда страх? Видно, с такими врачами дело имели…

…Да, доктор Юра, Юрий Анатольевич, это точно. Такие это были врачи, что и сейчас при виде белого халата надо заставить себя вспомнить, где ты и кто ты теперь. Переодеваться свой же шкафчик открываешь и вздрагиваешь.

Андрей вздохнул, потёрся щекой о подушку. Надо спать. Послезавтра двадцатое, день Освобождения, День Свободы. Ну и что, что он встретил сержанта в феврале, а у других тоже было у каждого по-своему, Алик вон вообще только на День Империи, будь она проклята, нет, они решили: День Свободы — так День Свободы. Для всех. Раз столовая, то с чаем легче. И заварка, и кипяток, и стаканы. А вина они купят в городе. Эд с Крисом обещали уломать генерала, чтобы разрешил. Съестного — закуску и сладкое к чаю — тоже в городе и в буфете купят. Вскладчину. Что ещё? Всё вроде. Музыка… так в столовой же пианино стоит, ну, тогда полный порядок. Играют многие. И попоём, и потанцуем. Тётя Паша даже не видела, как мы умеем. И доктор Юра…

Он улыбнулся, не открывая глаз. Тело обмякало, расслаблялось. И засыпая, он как заклинание от кошмара повторял их имена… доктор Юра… тётя Паша… доктор Ваня…

Закончив совещание и отпустив подчинённых на свершения и достижения, Михаил Аркадьевич сел за стол и взглядом поблагодарил Никласа, молча поставившего перед ним стакан с чаем.

— А сами, Ник?

Никлас улыбнулся и кивком показал на второй стакан на краю стола. Улыбнулся и Михаил Аркадьевич.

— Теряю наблюдательность. Старею.

— Просто не замечаете ненужного, — возразил Никлас. — Как прошла поездка?

— Удачно. Спасибо, Ник, очень удачно. У Ларри полный порядок. Он счастлив.

— Рад за него, — кивнул Никлас. — Тандем был?

— Да. Видел обоих. Обменялись визитками, — Михаил Аркадьевич улыбнулся.

Никлас понимающе кивнул.

— Не думаю, что они будут афишировать знакомство. Вы слишком большой козырь.

— Спасибо за оценку, Ник. Интересно, на чём они прибегут.

— Да. О втором тандеме был разговор?

Нет. О смерти лагерника и эмиграции спальника они знают. А пустых разговоров не любят. Кстати, Бредли назначил на двадцатое расчёт с работниками.

— Неглупо, — кивнул Никлас. — Согласен, даже умно и предусмотрительно. В день Освобождения расчёт, деньги на руки и подписание нового контракта. И никаких конфликтов.

— Бредли вообще не любитель конфликтов. Открытых.

— Ликвидация конфликта радикальным методом, — рассмеялся Никлас.

— Да, старая добрая, проверенная и подтверждённая многовековым опытом борьбы за власть методика. Ликвидация конфликта физической ликвидацией противника, — с улыбкой кивнул Михаил Аркадьевич.

— Да, — улыбнулся Никлас. — Нет человека — нет проблемы. Кто это сказал?

— Да кому только из правителей не приписывали этой фразы. Поговорите при случае с Кр… Бурлаковым. Он — историк, это его хлеб, кто когда и что сказал. Но, разумеется, функции Трейси намного разнообразнее. И когда надо… вспомните эпизод с Кропстоном.

— Кстати, Кропстон при всей своей словоохотливости о Трейси и Бредли молчит вмёртвую.

— Что ж, всё понятно, — пожал плечами Михаил Аркадьевич. — Он хочет жить.

Никлас кивнул, отставил стакан и раскрыл очередную папку из лежащей на углу стопки. Вся эта история с двумя тандемами — уже история. Она может стать опять современностью, и тогда будет очень важно знать исток, первоначальную стадию, но пока…

— Гром не грянет, мужик не перекрестится, — улыбнулся Михаил Аркадьевич, так же отставляя свой стакан. — Так?

— Да, — ответно улыбнулся Никлас. — Подождём грозы.

В принципе Эркин знал о Рождестве. В Паласах самая горячка начиналась с Рождества и до… ну, где-то пять циклов. А цикл — это три смены работы и смена обслуги. Значит, это дней… да, двадцать дней. Но, разумеется, что там беляки празднуют, его совсем не волновало. А в имении любые праздники белых оборачивались дополнительной поркой, и лучше бы совсем без них. А здесь… здесь почему бы и не отпраздновать?

Утром за завтраком Женя вдруг ахнула:

— Эркин, в понедельник же Рождество!

— М? — оторвался он от каши.

Женя рассмеялась.

— Будем праздновать?

— Будем, — сразу согласился он. — Что нужно?

— Ёлка, подарки, угощение, — перечисляла Женя, подкладывая ему кашу. — А там и Новый год. Его тоже отпразднуем.

— И тоже подарки! — заявила Алиса.

— И тоже, — засмеялась Женя. — Ешь аккуратно. Ну как, Эркин?

— Очень вкусно, — он облизал Ложку. — Женя, что надо купить?

Женя с улыбкой смотрела на него. Какой он весёлый, глаза озорно блестят, морщатся в улыбке губы, выгибая шрам на щеке.

— Я вчера в мебельный заходила. Спальни всей целиком нет, но можно набрать. Кровать, шкаф, комод и тумбочки. Согласен?

Эркин кивнул, но добавил:

— И ты говорила ещё… трюмо. Так?

Женя вздохнула.

— Да. Жалко, ты во вторую. Ты зайди, посмотри тоже, и решим тогда сегодня. Я хочу к Рождеству и спальню, и Алискину сделать.

— Ладно, — снова кивнул Эркин. — Зайду.

— Сегодня вторник. Завтра тогда купим, что решим. И в четверг. А с пятницы начнём готовиться к Рождеству, — решила Женя и выскочила из-за стола. — Ой, мне пора уже!

Женя убежала переодеваться, а Эркин стал убирать со стола. Алиса выразительно посмотрела на него и на лежащие на столе конфеты. Эркин вздохнул и покачал головой. Алиса тоже вздохнула и стала вылезать из-за стола.

Эркин быстро вымыл и уже расставлял на сушке посуду, когда услышал, как Женя в прихожей разговаривает с Алисой, и вышел к ним. Женя, уже в пальто и платке, с сумочкой на плече улыбнулась ему.

— Всё, я побежала. Чмокнула в щёку его, Алису и выбежала за дверь. Алиса снизу вверх смотрела на него.

Эркин улыбнулся.

— Убирать будем.

— Ладно, — согласилась Алиса.

Вчера, проводив Женю, он сбегал к Филиппычу за шкафчиком и договорился насчёт стола, натёр полы в спальне и комнате Алисы, а там обед и уже пора на работу. Так что ванной и прихожей он займётся сегодня. А большую и дальнюю комнаты — завтра. Всё это Эркин изложил Алисе.

— А играть когда?! — возмутилась Алиса. — Вчера не играли и сегодня не будем?! Это нечестно!

Эркин вздохнул.

— Мне надо работать, Алиса.

— Маме работать, тебе работать, — Алиса обиженно надула губы. — Ну, Эрик, ну, хоть немножечко.

— Посмотрим, — решил Эркин.

На кухне он поставил вариться суп. Всё необходимое Женя оставила на шкафчике рядом с плитой. Так. Сложить в кастрюлю, залить холодной водой и поставить на маленький огонь. Ну вот, это он сделал. Эркин вышел в кладовку, переодеться там в рабские штаны. По дороге заглянул в комнату Алисы. Алиса играла с куклами.