Схождение - Шеффилд Чарльз - Страница 22

Она пристально посмотрела в окно. В этот час Лабиринт был невидим, но в соответствии со сведениями, добытыми в библиотеке Центра Маргольма, артефакт должен вот-вот появиться в вечернем небе на востоке в виде звездочки седьмой величины, слишком слабой, чтобы разглядеть ее невооруженным глазом, но все же в пределах видимости. Если Лабиринт находился там с тех самых пор, как Мир Джерома был впервые колонизирован, сомнительно, чтобы до сих пор он был не открыт. Дари откинулась в кресле, погрузившись в мрачные раздумья. Очевидно, Квинтус Блум вновь оказался прав: Лабиринт действительно был новым артефактом Строителей. Первый новый артефакт за три миллиона лет.

Когда Дари вышла из автобуса и огляделась вокруг, уже наступили ранние сумерки. Фоглин специализировался на электронике, Расмуссен — на генетике. Оба городка имели минимально необходимые размеры для поддержания непрерывного фабричного производства, но отдельные операции все еще осуществлялись человеческими руками. Люди на улице либо возвращались с работы, либо спешили туда.

Сомневаешься — спрашивай. В Расмуссене вряд ли могло быть много учителей.

— Я ищу Орвила Фримонта, школьного учителя.

Третья попытка увенчалась успехом. Женщина в поношенном шелковом платье, прошитом золотой нитью, — вероятно, не все прохожие были рабочими — указала на здание, красная крыша которого виднелась неподалеку в одном из закоулков.

— Поспешите, — сказала она. — Орвил живет один и рано ложится спать.

Женщина говорила довольно уверенно, но когда Дари увидела мужчину, открывшего дверь на ее стук, то подумала, что ошиблась домом. Дари ожидала увидеть престарелого, согбенного педанта, а вместо этого перед ней стоял здоровяк крепкого сложения, выглядевший не старше самого Квинтуса.

— Вы Орвил Фримонт?

Мужчина улыбнулся.

— Да, это я.

Дари вошла в заученную роль — в двадцать первый раз лгать не составляло труда. Пять минут спустя она уже сидела в самом удобном кресле маленького домика, пила чай и слушала исполненные энтузиазма воспоминания Орвила Фримонта о Квинтусе Блуме.

— Это был мой самый первый класс, когда я юношей прибыл в Фоглин, не слишком веря в свои способности. Конечно же, ваш первый класс всегда особенный и вы никогда не забудете учившихся в нем детей. — Фримонт улыбнулся Дари так, что она пожалела, что не он ее первый учитель. — Но даже на фоне всех этих обстоятельств Квинтус Блум выделялся.

— В каком смысле?

— С тех пор через мои руки прошло много детишек, таких же умненьких, как и Квинтус, но никогда — ни в то время, ни после — мне не встречался ученик, который столь страстно рвался бы в лидеры. Переступив порог моего класса, он еще слыхом не слыхивал слово «амбиция». Но она у него уже имелась. Он трудился так усердно, что это иногда настораживало. Он из кожи лез вон, чтобы быть первым, даже если для этого требовалось немного сжульничать в надежде, что я не замечу. — Орвил Фримонт уловил мгновенное изменение выражения лица Дари. — Не принимайте близко к сердцу, все дети так поступают. Конечно, одной из причин подобных действий стало определенное неприятие его другими детьми. Вы же знаете, какими злыми и жестокими они бывают. У Квинтуса была ужасная кожа, покрытая красными пятнами на лице, руках и ногах, и, похоже, ничто не могло его излечить.

— Она у него до сих пор такая.

— Очень жаль. Я считаю, это нервное заболевание, и могу поспорить, что он пытался отковыривать эти бляшки, когда был уверен, что за ним никто не наблюдает. Но невзирая на первопричины пятна и струпья были весьма реальны. За моей спиной дети звали его Паршивчиком. Бедный малыш без лишних слов работал еще упорней. Если бы вы тогда пришли ко мне и спросили, кто из моих учеников достигнет наибольшего успеха, я бы назвал Квинтуса Блума. Ему он был жизненно необходим, остальным — нет.

— А какие-нибудь особые таланты у него были?

— Разумеется. Для своих лет он был самым лучшим писателем из всех, кого мне когда-либо доводилось встречать. Даже если он делал ошибки, я закрывал на них глаза из-за его стиля.

— Вряд ли стоит надеяться, но не осталось ли у вас чего-нибудь из написанного им в начальной школе?

Орвил Фримонт покачал головой.

— Неплохо бы. Просто в свое время до меня не дошло, что Квинтус станет столь знаменит, иначе я бы обязательно сохранил. Вы сами знаете, как это бывает: детишки взрослеют, приходят новые малыши, и ваше внимание переключается целиком на них. Именно это продлевает вам молодость. Я никогда не забуду Квинтуса, но времени на размышления о его судьбе я не тратил.

Дари посмотрела на часы и поднялась.

— Мне пора на обратный автобус в Фоглин, иначе я потеряю целый день. Извините, что отняла у вас столько времени. Знаете, мне приходилось встречаться с разными учителями, и я научилась отличать хороших. При желании, вы могли бы преподавать в университете, а не в начальной школе.

Фримонт рассмеялся, взял из рук Дари ее шляпу и проводил до дверей.

— Вы имеете в виду — если бы я решился пожертвовать своей наградой. — Видя ее недоумение, он добавил: — К тому времени, когда вы достигли студенческого возраста, мисс Лэнг, вы уже сформировались как личность. Но приходите ко мне маленькой девочкой пяти или шести лет, и я смогу внести свою лепту в процесс вашего формирования. В этом моя награда. И именно поэтому я считаю, что моя работа самая лучшая во Вселенной.

На пороге Дари остановилась.

— Вы хотите сказать, что Квинтус Блум — дело ваших рук?

Орвил Фримонт задумался сильнее, чем за все время встречи.

— Мне лестно так думать. Но я подозреваю, что Квинтус сформировался задолго до того, как мне посчастливилось с ним встретиться. Этот напор, это стремление быть первым и добиваться успеха — не знаю, когда и откуда они взялись. Но когда мы встретились, этими качествами он уже обладал. — Он взял Дари за руку и долго держал ее. — Надеюсь, вы хорошо напишете о Квинтусе. Бедный маленький чертенок заслуживает этого.

Дари торопливо зашагала по холодным ночным улицам Расмуссена. Последний автобус отходил через несколько минут. Спотыкаясь и скользя на тонком льду, покрывшем тротуары, она пыталась оценить свое путешествие в Фоглин и Расмуссен. Теперь она знала Квинтуса Блума гораздо лучше. Благодаря Орвилу Фримонту она нашла подтверждение его сильным сторонам и узнала немножко о его слабостях.

И когда Дари вошла в ожидающий автобус, она вдруг поняла, что ее визит на Мир Джерома открыл ей нечто такое, чего ей лучше было бы не знать. Она увидела Квинтуса Блума глазами Орвила Фримонта: не самоуверенного и высокомерного взрослого человека, но упорного ребенка — маленького, одинокого и обиженного.

Возможно, визит к Орвилу Фримонту был большой ошибкой. И теперь, каким бы противным ни казался Квинтус Блум, Дари гораздо труднее его ненавидеть.

13

Дари Лэнг и Квинтус Блум оказались не единственными, кого заинтересовали изменения в артефактах. Ханс Ребка, размышляя аналогично, похоже, занимал более выгодную позицию, чем эти двое, чтобы подойти к данному вопросу со всей серьезностью. Он единственный выслушал выступление Квинтуса Блума, а затем узнал из первых рук об изменениях на Дженизии и бесследном исчезновении Жемчужины.

Но с какой стороны подступиться? Человек действия — искатель приключений до кончиков ногтей, — он совершенно не походил ни на Квинтуса Блума, ни на Дари Лэнг с их энциклопедическими знаниями о каждом артефакте в рукаве. Чтобы Ханс Ребка сумел распознать перемену, последняя должна предстать перед ним в полный рост.

И осознание этого странным образом упростило для него принятие решения об отлете с Врат Стражника.

Незадолго до первой встречи с Дари Лэнг Ханс Ребка с головой погрузился в подготовку исследовательской экспедиции на артефакт Парадокс. И в тот самый момент, когда он уже приготовился стартовать, его направили на Тектон и Опал, вызвав тем самым бурю негодования. Он столько месяцев убил на изучение всего, что было известно об этой сферической аномалии, и теперь эти знания пропали впустую!