Неподражаемый доктор Дарвин - Шеффилд Чарльз - Страница 8

Джейкоб Поул проснулся незадолго до рассвета, с первыми петухами. Выбравшись из кровати, он обулся и сдернул с комода пальто. Постель, вопреки его мрачным предсказаниям, оказалась достаточных размеров и вполне приличной чистоты. Полковник покосился на другой ее край — там, под горой одеял, огромным курганом высился Дарвин. Доктор лежал на спине, чуть приоткрыв рот, и тихо похрапывал. Поул прихватил трубку и табак и отправился в соседнюю комнату посидеть перед камином, где еще тлели догоревшие куски торфа.

Полковник провел беспокойную ночь. С самого обеда он не мог думать ни о чем, кроме галеона. Гогенгейм тоже охотится за сокровищем, это ясно. Макларен не скрывал, что в заливе в самом деле покоится галеон, но так небрежно отмел эту тему одним движением широких плеч, что сразу стало ясно: он не знает, чтобы на борту было что-то ценное. Похоже, его искренне изумляло, что кто-то, а уж тем более сразу две компании, вдруг заинтересовался этими развалинами. Морской дьявол удостоился того же небрежного жеста.

— Ну да, конечно, он там — и живет в заливе, сколько деревенские старожилы помнят.

— А размеров каких?

Вопрос Дарвина заставил Макларена на миг призадуматься. Одни говорят, с кита, другие — куда как больше. Живет неподалеку от галеона. Совсем смирный. Чтобы он, да что-то там такое охранял в заливе? Выдумки все, досужая болтовня.

Добрых пару часов два англичанина и шотландец играли во что-то вроде прелюбопытных пятнашек на троих. Поул желал говорить только о галеоне, но ни у Дарвина, ни у Макларена эта тема особого энтузиазма не вызывала. Дарвин всецело сосредоточился на морском дьяволе, но Макларен опять-таки отделывался самыми короткими и неинформативными ответами — у него имелся свой интерес. Он все вызывал Дарвина на разговоры об английской медицине, новых лекарствах и хирургических операциях, безнадежных случаях и чудесных исцелениях. Ему страшно хотелось знать, вправду ли Гогенгейм может делать все то, на что намекал: возвращать зрение слепым, спасать умирающих и даже воскрешать мертвых. Когда Дарвин начинал говорить, горец весь обращался во слух — наклонялся вперед и внимал, не мигая, поглаживая косматую бороду. При этом он раздраженно почесывал ноги под штанинами, точно сожалея об утраченном килте. [6]

Поул покачал головой. Да уж, вечер выдался долгим и не слишком приятным.

Выудив из камина комок тлеющего торфа, полковник поднес его к трубке и глубоко вдохнул, наслаждаясь первой утренней затяжкой. Однако за секундой блаженства последовал затяжной приступ яростного кашля. Наконец, со слезящимися глазами, несчастный кое-как доковылял до кувшина с водой, жадно отпил несколько глотков и, вновь обретя способность дышать, остановился у окна.

— Вы упустили истинное ваше призвание, полковник, — произнес голос у него за спиной. — Если бы вы каждое утро будили вот так всю деревню, петухи скоро бы остались без работы.

В дверях, сонно моргая, стоял Дарвин. Одной рукой он почесывал внушительное брюшко, другой придерживал ночной колпак.

Поул пронзил доктора убийственным взглядом и снова приложился к кувшину с водой. Потом посмотрел в окно, весь застыл и фыркнул:

— И очень даже кстати, что кое-кто из нас имеет привычку рано вставать. Взгляните-ка! В том доме горит свет, а значит, Гогенгейм тоже поднялся с утра пораньше — держу пари, пока мы тут почесываемся, он будет уже на полдороге к Лох-Малкирку. Учитывая, каким могуществом он наделен, от него жди чего угодно. Надо нам и самим пошевеливаться и как можно скорее добраться до залива.

— Вы же слышали, как Гогенгейм вчера вечером выражал намерение отправиться в Инвернесс. Что заставляет вас думать, будто он все еще в Малкирке? — Дарвин кивнул седоволосой женщине, которая молча вошла в комнату, чтобы растопить камин и водрузить на огонь закоптелый котел с водой. — Скорее всего его здесь нет.

— И все-таки он именно здесь. — Поул снова кивнул на окно. Дверь дома напротив отворилась, и оттуда появились две фигуры. Было слишком темно, чтобы разглядеть, во что они одеты, но безошибочно распознавался высокий тонкий силуэт, по пятам за которым следовал второй, пониже и поплотнее, похожий на оживший сгусток тьмы.

— Гогенгейм со своим черномазым, — с мрачным удовлетворением отметил Поул. — А я что говорил? Этого-то я и боялся: мы приехали искать сокровище — и нате пожалуйста, вынуждены состязаться с человеком, который умеет провидеть будущее, передвигаться, куда пожелает, быстрее ветра, и вытаскивать чудодейственные снадобья из ниоткуда. Есть от чего занервничать. Кстати, вы пили снадобье, которое он вам дал?

— Нет, — коротко ответил Дарвин, садясь за стол и придвигая к себе глубокую миску. — Решил, что с меня на вчерашний вечер хватит и одного непривычного напитка — лимонного пунша Малькольма Макларена. До сих пор бурчит в животе. Полноте, полковник, обуздайте свое нетерпение и присаживайтесь. Раз уж мы собрались в Лох-Малкирк, нельзя выступать в дорогу на пустой желудок. Эта добрая женщина уже варит овсянку и, сдается мне, к каше будет еще селедка и молоко с пенками. Если мы пускаемся в плавание по бурным водам, по крайней мере давайте как следует загрузим трюмы.

Поул раздраженно сел, метнул гневный взор на провинившуюся трубку и начал вяло ковыряться в овсянке, пощипывая лепешки и копченую рыбу. Дарвин же у него на глазах уничтожил, запивая козьей сывороткой, по доброй порции и того, и другого, и третьего, а заодно блюдо ветчины с языком и чашку шоколада. Однако исчезало все с поразительной скоростью, и через пять минут тарелки опустели. Поул мгновенно поднялся на ноги.

— Еще минуту, — произнес Дарвин.

Подойдя к стряпухе, которая с видимым одобрением смотрела, как он ел, дородный доктор указал на тарелку с овсяными лепешками. Шотландка кивнула, и он протянул ей английский шиллинг. Когда Дарвин запихнул лепешки в карман пальто, Джейкоб Поул неохотно кивнул.

— Да, пожалуй, вы правы, спешить некуда. Едва ли в заливе нам окажут гостеприимство.

При этом нежданном перемирии Дарвин приподнял брови и снова повернулся к стряпухе. Показав на восходящее солнце, сделал широкий жест рукой, изображая, как оно движется по небосклону. Затем показал сперва на котел, а потом на висящую на стене вяленую говяжью ногу. Женщина кивнула, произнесла какую-то отрывистую фразу, засмеялась и, подойдя к доктору, восхищенно похлопала его по круглому животу.

Дарвин кашлянул, перехватив ехидный взгляд Поула.

— Ну и ладно. По крайней мере обед по возвращении нам обеспечен.

— Да уж. И, судя по всему, не только обед, — бесстрастно согласился Поул.

Тропа к Лох-Малкирку оказалась ровно такой, как описывал Макларен: сперва бежала к морю, а потом вдруг сворачивала обратно в глубь побережья по крутому откосу. Земля еще не просохла от густой росы, что мерцающими капельками солнечного света висела на стебельках вереска и низкорослом можжевельнике. Идти было скользко. Полковник с доктором не прошли и пятидесяти футов, как промочили ноги почти по колено. Наконец за гребнем холма показался залив. Над водой еще стелился туман.

На вершине Дарвин замедлил шаг и придержал Поула за руку.

— Минутку, полковник. Не торопитесь. Более удобного места, чтобы хорошенько разглядеть местность, и не придумаешь.

— Более того, — негромко добавил Поул. — У нас есть шанс без ведома Гогенгейма понаблюдать, что он тут делает. Смотрите, внизу слева.

Формой залив напоминал длинную бутылку из-под вина, горлышко которой глядело на северо-запад. В этом самом горлышке пробкой торчал островок, так что в часы прилива и отлива протоки по сторонам от него превращались в бурные реки, по которым стремительно мчалась вода. За островком залив становился глубже, а берега отвесней. Гогенгейм с Зумалем стояли напротив острова, глядя на воду.

Дарвин прищурился, опытным взглядом прикинул ширину залива и наклон скал и облизнул губы.

— Ну, полковник, что вы об этом думаете?