Аналогичный мир - 2 (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна - Страница 125

Фредди встряхнул его за шиворот.

— Ты что взял?

Глаза мужчины предательски забегали по сторонам. Джонатан сунул руку за борт куртки, и мужчина опять зачастил.

…Да у него, голодранца, и не было ничего, что имел, на себе носил, а так-то у него и взять было нечего, да его шмотьё и с доплатой не нужно, что зарабатывал, то и прожирал, конфеты всё трескал, а так если он где и спёр чего, так это ж, понятное дело, для полиции приберечь, чтоб не пропало, заявить оно, конечно, да хлопотно, а так-то и в дом такое не понесёшь, больно страшно, а добро если в дело пойдёт, так это ж не в грех, а его-то, понятное дело, он же задиристый, всё нос драл, расу потерял, а соблюдать себя не хотел, ну, так если оно нужно, а краденому всегда хозяин сыщется…

Фредди отбросил его от себя.

— Н-ну!

— Ща, ща принесу, я ж понимаю всё…

Мужчина чуть ли не ползком выбрался из разорённой комнаты и тут же — видно, прятал недалеко — вернулся. Подал Фредди пояс в серебряных заклёпках, с серебряной пряжкой и ножнами. Фредди до половины вытащил из ножен холодно блестящее лезвие и посмотрел на мужчину. Вернее, на то место, где тот только что стоял.

— Ш-шакалы, — пробормотал Джонатан.

Фредди молча кивнул, тщательно свернул пояс и пошёл к выходу.

В кабине он сунул пояс под сиденье к их укладкам.

— К Эркину, Джонни.

— Знаю, — Джонатан рванул грузовичок с места.

Хотя трупы были убраны, кровавые лужи где засыпаны песком, а где смыты, и пожарища уже не дымили, но они ясно видели эти следы и достаточно ясно представляли, что же здесь разыгралось на Хэллоуин.

Ворота во двор Эркина были закрыты. Джонатан, как и тогда, остановил машину за углом, и они пошли. Калитка распахнулась от лёгкого пинка — притворена, а не заперта. Эркин тогда вошёл в эту дверь. Сарай напротив распахнут и пуст. Фредди толкнул дверь. Узкая крутая лестница, несколько ступенек поменяли совсем недавно, ещё не потемнели. Поднимаясь, услышали наверху какой-то шум и пошли совсем тихо. Уже всё понятно, но надо выяснить до конца.

Джонатан бесшумно открыл дверь, и они увидели разорённую, разгромленную квартиру. А шумела толстая старуха, перебиравшая какие-то тряпки в засыпанной перьями и клочьями ваты комнате. Она была так занята, что заметила Джонатана и Фредди, только потянувшись к лежащей на полу детской рубашечке и увидев рядом с ней сапоги Фредди. Ойкнула и с неожиданным проворством отскочила к окну.

— Хочется покричать? — ласково спросил Фредди.

— Нет, что вы, — Элма Маури быстро оправилась от растерянности. — Я же вижу, что передо мной джентльмены. Это выморочное имущество.

— Вы уверены в этом?

— Ну, разумеется. И, в конце концов, я имею на это право.

— Вот как?

— Да. За сотрудничество мне положена половина.

— И вы её уже забрали? — тихо спросил Фредди.

— Что вы, мистер, — вздохнула Элма. — Где мне с моими ногами угнаться за молодыми. Её и увести не успели, как, — она обвела рукой разорённую комнату. — Про сарай я даже не говорю. Дрова, керосин, картошка… Даже замки вынули во всех дверях. Конечно, я понимаю, это всё мелочь, но в наше время… — Она вдруг поперхнулась, потрясённо глядя на Джонатана. — Но… но, мистер, я же не знала, никто не знал. Почему Джен не сказала? Она всегда молчала.

— Где она? — резко спросил Джонатан.

— Её увели, как всех сомнительных, на сортировку, — Элма развела руками. — Но уж это вина Джен, я понимаю, она хранила это в тайне, но ведь речь о жизни…

— Где Джен? — уже спокойно спросил Джонатан.

— Её тоже увели, мистер. Но она никому ничего никогда не говорила. Эллис была очень хорошей девочкой, она и воспитывала её как белую. Мы же не знали, что она ваша дочь, мистер. Она считалась «недоказанной».

Фредди нагнулся и поднял разорванный фирменный пакет от Монро, повертел в руках и бросил.

— Да, мистер, — кивнула Элма. — Ничего не осталось. Я всё понимаю, вы велели Джен молчать, и она молчала, но… это не моё дело, мистер, но почему вы никого не предупредили?

— А он где? — разжал губы Фредди.

— Вы про кого, мистер? Про индейца? Он как ушёл тогда утром, так больше и не появлялся. Нет, мистер, он был тихий, работящий. Жаль, конечно, но если бы Джен сослалась на вас, его бы ей оставили.

— Убирайтесь, — тихо сказал Джонатан.

Элма Маури бросила на пол то, что держала в руках и пошла к двери. Остановилась, посмотрела на Джонатана, вертевшего в руках распоротого ножом медвежонка, и вдруг вскинула голову.

— Вы слишком поздно вспомнили о своих отцовских обязанностях, мистер.

И ушла.

Джонатан бросил на пол игрушку и повернулся к Фредди.

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Не вижу ничего непонятного, — ответил, не глядя на него, Фредди.

— Опросим соседей.

— Они будут отвечать не тебе.

— То есть?

— Тому, за кого тебя принимают. Отцу девочки.

— Ты с ума сошёл?

— К лучшему, Джонни. Ты ищешь дочь, лучшей крыши не придумать. Пошли, Джонни. Здесь делать нечего.

Когда они спустились по лестнице, то увидели стоящих посреди двора нескольких женщин. Им что-то рассказывала та самая старуха. Заметив идущих к ним Джонатана и Фредди, женщины быстро разошлись, почти разбежались по своим домам. Но две остались.

Джонатан остановился так резко, что шедший за ним Фредди едва не налетел на него.

— Этого не может быть!

Фредди не так услышал, как почувствовал этот шёпот.

Элма Маури демонстративно повернулась к ним спиной и пошла к своему дому, но её собеседница осталась на месте, и с улыбкой смотрела на подходящих к ней одетых по-ковбойски мужчин.

Джонатан коснулся рукой полей своей шляпы, и было видно, каких усилий ему стоило не снять её.

Старая Дама приветливо улыбнулась.

— Рада вас видеть, — она сделала лёгкую, еле заметную паузу на месте обращения. — Вам нужна помощь?

— Буду весьма признателен, — ответил Джонатан.

— Пройдёмте ко мне, — предложила Старая Дама, внимательно осматривая Фредди. — Не думаю, что мы уложим вашу проблему в два слова.

— Вы как всегда правы.

Они уже подошли к её дому, когда Фредди буркнул:

— Пойду, поспрашиваю, — и ушёл.

Старая Дама улыбнулась и открыла дверь.

— Входите, Джонни.

— Благодарю.

Крохотная бедная гостиная, но, обводя её взглядом, Джонатан заметил кое-какие знакомые вещи и улыбнулся.

— Да, Джонни, — Старая Дама с улыбкой наблюдала за ним. — Вы не меняетесь. Как и ваш… друг.

— Я никак не ожидал вас встретить, Каролина. Или… уже можно: тётя Каролина?

— Когда-то вы называли меня Карой, Джонни. Я бы предпочла этот вариант.

— Как вам будет угодно, Кара.

Она улыбнулась.

— Вы всегда были покладистым мальчиком, Джонни. Когда чужие просьбы совпадали с вашими желаниями, не так ли?

Джонатан с улыбкой кивнул.

Они сидели у маленького круглого стола, покрытого вязаной ажурной скатертью. Большой альбом в бархатной обложке лежал строго посередине.

— Не смотрите на него, Джонни. Там нет ни одной известной вам фотографии.

— Тем более интересно, Кара.

— Я купила его за месяц до переезда сюда. У Старой Дамы, — он улыбнулась, — должен быть семейный альбом. Я купила его на барахолке, — вульгарное слово прозвучало у неё очень легко и даже естественно, — придумала, кто кем мне приходится, и, когда кто-нибудь слишком любопытный суёт в него нос, мне есть что ответить. Я даже нашла себя. Смотрите, — она безошибочно открыла альбом и показала Джонатану пожелтевшую фотографию. Девочка в пышном платьице и панталончиках с оборками, в распущенных локонах бант, сидит на увитых цветами качелях. — Пусть попробуют доказать, что это не я в пять лет, — она засмеялась и закрыла альбом. — Так, что вы ищете здесь, Джонни? Кого — понятно, но что?

Джонатан на мгновение задумался и улыбнулся.

— Расскажите всё, что знаете, Кара. Я сам отберу нужное.

Она негромко рассмеялась.

— Конечно, Джонни. Ну, здесь её звали Джен Малик. Она приехала сюда за два года до капитуляции, работала в конторе у Грэхема и где-то ещё, растила девочку. Кстати, что девочка по всем документам «недоказанная» — это ваш грех, Джонни. Да, незаконные дети — проклятье любой старой семьи. Но жизнь полна превратностей, и проклятие может стать благословением. Оставить девочку «недоказанной»… — она укоризненно покачала головой. — И подкидывать Джен кое-что тоже можно было пораньше, а не ждать осени. Между вами… между родителями может быть что угодно, но ребёнок не должен страдать. А теперь… теперь поздно.