Джунгли страсти - Коротнян Екатерина Анатольевна - Страница 1

Джилл Барнет

Джунгли страсти

Глава 1

Остров Лусон, провинция Кавите,

июль 1896 г.

Над головой просвистело мачете. Сэм Форестер, наемный солдат, молниеносно обернулся. В шаге от него стоял партизан и, высоко занеся длинный кривой нож, готовился к новому удару. Сэм ударил первым. Привычно заныло запястье, хрустнули суставы пальцев. Он затряс рукой, чтобы унять боль, однако не сводил глаз с поверженного противника, пока не убедился, что тот еще не скоро поднимется с земли.

Сэм подобрал мачете и спустя секунду уже прорубался сквозь густые заросли бамбука. Там, где растения расступались, он пытался бежать. Лицо царапали влажные острые листья олеандра. Под ногами хрустел срезанный бамбук. По плечам и голове хлестали стебли лиан. Все это время Сэм слышал шум погони. Он поднял мачете и резанул по низкому удушливому пологу из зеленых плетей.

Неожиданно Сэм оказался на поляне – джунгли больше не пытались удержать его. Он припустил что было сил, стараясь оторваться от преследователей. На ходу взглянул наверх. Тьма. Дневное светило скрывал изумрудный шатер гигантских баньянов. Впереди виднелась лишь зеленая стена – безбрежное море пальмовых листьев и снова заросли бамбука.

Над влажной землей клубился туман, словно пар в преисподней. Душный воздух отдавал приторным до тошноты запахом. С каждым шагом запах становился сильнее, листва вокруг беглеца сгущалась. Он с трудом разрывал плотные путы сладкого жасмина, пытавшегося взять его в плен. Корявые ветви впивались ему в плечи, царапали лицо и руки. Казалось, кто-то пытается схватить его длинными цепкими пальцами, решив во что бы то ни стало остановить, удержать или сбить с ног. Но Сэм не имел права оступаться. От этого зависела его жизнь. Одно падение – и его настигнут. Партизаны были уже совсем близко. И хотя он не слышал их из-за гром кого стука собственного сердца, чутье подсказывало: они где-то рядом. Идут по пятам.

Затем он услышал их у себя за спиной. Они задыхались. Они ругались последними словами, но не отставали. Он слышал звон их мачете – длинные изогнутые смертоносные стальные лезвия разносили в щепы высокий бамбук, когда они прокладывали тропу. С каждым ударом металла по твердым стеблям Сэма все больше охватывал леденящий страх затравленного зверя.

Пот градом катил по его загорелому, обветренному, словно высеченному из камня лицу, попадал под черную кожаную повязку на глазу, которую он носил уже восемь лет, и стекал с темной трехдневной щетины. Влага на его лице смешивалась с влажным душным дыханием острова, изнемогающего от жары, – острова, на котором рай смешался с адом.

Сэм попробовал прибавить шагу, но споткнулся. Он уже ничего не видел, кроме темного расплывчатого пятна, и промокнул здоровый глаз рваным рукавом. В ушах стоял оглушительный стук сердца. Под этот аккомпанемент ему предстояло бежать.

Воздух наполнился новым ароматом. Запахом опасности.

Внезапный прилив крови заставил его бежать быстрее; Сэм уже не думал о шуме, с которым продирался сквозь джунгли. Горький металлический вкус опасности был настолько реален, что он ощутил его своим пересохшим языком. Дыхание участилось, казалось, что грудь обожгло горячей кислотой. Ноги подкосились. Бедра сковала судорога. Неожиданно земная твердь ушла из-под ног – его засасывала липкая жижа.

Проклятие! Он с трудом сделал шаг вперед, решив, что никакой трясине его не остановить. Он продолжал бороться. Сапоги словно налились свинцом. Он проваливался все глубже. Вода дошла почти до бедер. Заныли икры. Напряглись мускулы рук. Но он упорно шел вперед. И болото постепенно отступило: некоторое время он шел по щиколотку в жиже, а вскоре опять оказался на твердой земле.

Сэм побежал. Преследователи по-прежнему гнались за ним. Это была игра, в которой он ходил по острию между жизнью и смертью. Он был в своей стихии. Искушал судьбу. Бросал ей вызов. Он ставил на карту свою жизнь, потому что азарт гораздо сильнее и острее, когда ставка так велика.

На суровом лице мелькнула белозубая сатанинская ухмылка.

Все это и составляло жизнь Сэма Форестера.

Район Бинондо, Манила,

4 часа пополудни

Дом производил впечатление уже одной своей высотой. Сад перед домом окружала стена из ценного белого коралла, эта стена отделяла поместье от странной чужеземной смеси культур острова, а также служила гарантией того, что внутри сохранится заведенный хозяином идеальный порядок, который никто не сможет нарушить.

Двое железных ворот – спереди и на задворках – украшал затейливый орнамент в виде виноградной лозы, тот же самый мотив использовался для украшения решеток на высоких окнах дома. И ворота, и железные решетки, венчавшие многочисленные окна, покрывал густой слой блестящей черной краски. Ржавчина, бич этого острова, не портила ни одним пятнышком жилище посла Лару, принадлежавшего к семейству Лару из Бельведера, что в Южной Каролине, владельцев компании «Калхун индастриз», ферм Бичтри и поместья Гикори-Хаус.

За стеной из белого коралла не было места суете. Даже ветерок не шевелил темные блестящие листья миртовых деревьев, которые напоминали гордых часовых, несших службу. Лишь капли влаги поблескивали на толстых цепких плетях китайской жимолости, свисавших с кованой ограды балкона, совсем как глициния в Южной Каролине.

Двор, вымощенный ярко-красной привозной плиткой, такой же, что покрывала остроконечную крышу дома, наполнял сладкий густой аромат тропиков. Тишину нарушало постукивание, доносившееся из открытого углового окна на втором этаже. Постукивание было неторопливое, и все же в нем почему-то угадывалось нетерпение. Время от времени шум прекращался, затем возникал снова и снова, наконец неожиданно оборвался, как ножом отрезало.

Юлайли Грейс Лару уселась в кресло и подперла подбородок крепким кулачком. Хмуро уставилась на напольные часы, отсчитывавшие бесконечно долгие минуты. Стрелки показывали четыре часа дня. Девушка поменяла кулачки. Это заняло еще две секунды. Она вздохнула – из ее груди вырвался нежный, едва слышный звук, одним словом, вздох, отточенный за многие годы до совершенства выпускницами дамской консерватории мадам Деверо, Бельведер, штат Южная Каролина. На вздох ушло целых четыре секунды. Она вновь посмотрела на часы, удивляясь, как три часа могут показаться тремя годами. Но ведь действительно прошли годы, напомнила она себе, долгих семнадцать лет с тех пор, как ее отец покинул Гикори-Хаус, родовое гнездо семейства Лару, чтобы занять свой пост где-то в Европе.

Ее мать была из рода Джона Калхуна[1]. Она умерла от родов, когда Юлайли было два года, поэтому отец оставил ее на попечении пяти старших братьев и нескольких верных слуг. Она до сих пор помнила, как спустя много дней после отъезда отца она спросила своего старшего брата Джеффри, где такое место – Андорра. Он взял ее за руку и повел вниз по витой лестнице из красного дерева. Они оказались у гигантских дубовых дверей комнаты, в которую Юлайли запрещали входить – один из многочисленных запретов ей как женщине. В то время она, пятилетняя малышка, додумалась до того, что называла отцовский кабинет «запрещенная комната».

В тот день, когда брат впервые открыл заветные двери, девочка заупрямилась и осталась на пороге, теребя голубые бархатные ленточки на своих светлых косичках. Тогда Джеффри уверил ее, что она может приходить сюда, если только с ней будет кто-нибудь из братьев. Юлайли до сих пор не забыла чувство благоговейного ужаса, с которым робко последовала за братом в ту огромную, темную, отделанную деревом комнату.

В кабинете было очень душно, и ее словно окатило жаркой волной, от которой заболел живот. Юлайли несколько раз глубоко вздохнула и не успела почти ничего рассмотреть, потому что брат сразу подвел ее к большому глобусу, стоявшему рядом с массивным письменным столом. Он крутанул глобус, от чего у нее закружилась голова, потом остановил его и ткнул в маленькое розовое пятнышко, сказав, что отец сейчас там.