Шейн - Шефер Джек - Страница 6

Он выбрал корень на противоположной от Шейна стороне. Он не злился сейчас, как обычно, когда схлестывался с одним из этих корней. Лицо у него было безмятежное и довольное. Он замахнулся этим топором так, будто он был игрушечный. Лезвие ударило и впивалось, может, на целых полдюйма. Услышав удар, Шейн выпрямился там, на своей стороне. Они глянули друг на друга поверх пня, глаза встретились и задержались на мгновение, но ни один из них не сказал ни слова. А потом они снова взмахнули топорами, а вот их топоры сказали старому пню очень многое…

3

Поначалу здорово было смотреть на них. Они стучали топорами часто, щепки так и плясали в воздухе. Я думал, может, теперь каждый перерубит свой корень ц на том они остановятся. Но Шейн покончил со своим, глянул поверх пня на отца, работающего в ровном темпе, по губам скользнула мрачноватая улыбка, и он перешел к другому корню. Через несколько секунд и отец сокрушил свой корень, да таким ударом, что топор прошел насквозь и воткнулся в землю. Отец подергал топорище, высвободил лезвие и тут же схватился со следующим корнем, даже не обтерев землю с топора. Стало ясно, что дело это затянется надолго, и я тихонько побрел прочь. И только собрался завернуть за угол сарая, как навстречу вышла мать.

Никого красивее и свежее я в жизни не видел. Она вытащила свою шляпку, ободрала с нее старую ленту и переделала, как ей Шейн рассказывал. Впереди пристроила небольшой букет из цветов, сорванных возле дома. Прорезала щели в полях и пропустила через них широкий пояс от своего лучшего платья — он охватывал шляпку сверху и был завязан пышным бантом под подбородком. Она ступала грациозно и здорово гордилась своим видом.

Она подошла к самому пню. А эти два лесоруба были так заняты и сосредоточены, что, хоть, может, и поняли, что она тут, но на самом деле ее не заметили.

— Ну-ну, — сказала она, — вы что, на меня и посмотреть не хотите?

Оба остановились и оба уставились на нее.

— Я правильно сделала? — спросила она у Шейна. — Так они носят?

— Да, мэм, — сказал он. — Примерно так. Только у них поля пошире.

И повернулся обратно к своему корню.

— Джо Старрет, — сказала мать, — может, ты хотя бы скажешь мне, нравлюсь ли я тебе в этой шляпке?

— Послушай, Мэриан, — сказал отец, — ты знаешь чертовски хорошо, что, в шляпке ты или без шляпки, нет для меня на этой зеленой земле Господней ничего прекраснее, чем ты. А теперь не мешай нам больше. Ты что, не видишь, что мы заняты?

И тоже отвернулся к своему корню.

У матери лицо стало красное. Она рывком развязала бант и сорвала шляпку с головы. Стояла и раскачивала ее в одной руке, держа за концы пояса. Волосы у нее растрепались, она просто бешеная стала.

— Гм-м! — произнесла она. — Довольно чудный вид отдыха вы себе нашли сегодня…

Отец опустил топор на землю и оперся на топорище.

— Может, это тебе и кажется чудным, Мэриан. Но лучше отдыха, чем этот, у меня не было, сколько я себя помню.

— Гм-м! — сказала мать снова. — Только вам в любом случае придется на время прервать ваш отдых и заняться тем, что, надо полагать, вы бы назвали работой. Обед на печи, горячий, и ждет, чтоб его подали на стол.

Она резко повернулась и зашагала прямо к дому. Мы все трое побрели за ней следом и принялись за еду в неловком молчании. Мать всегда считала, что человек за едой должен вести себя благопристойно и вежливо, особенно при гостях. Ну, она и сейчас вовсю соблюдала благопристойность и вежливость. Она была подчеркнуто любезна, говорила одна за всех, но ни слова не промолвила о своей шляпке, лежащей на стуле возле печки, там, где она ее бросила. Вот только вежлива она была сверх меры, и это не сулило ничего хорошего. Уж слишком она старалась быть любезной.

И, тем не менее, двоих мужчин за столом такое ее поведение ничуть не трогало — по крайней мере, с виду Они рассеянно слушали ее разговоры, отвечали, когда она обращалась к ним с каким-то прямым вопросом, но остальное время хранили молчание. Мысли их вертелись вокруг старого пня и вокруг того, что этот старый пень вдруг стал значить для них, и им не терпелось снова за него взяться. Чем он их так зацепил?..

Когда они вышли, а я остался помочь матери с посудой, она начала потихоньку напевать про себя, и я понял, что больше она не злится. Уж слишком заедало ее любопытство, чтобы еще для чего-то место осталось.

— Что там происходит, Боб? — спросила она. — Что в этих двоих вдруг вселилось?

А я сам толком не знал. Ну, я попробовал, как мог, рассказать ей про Ледьярда и про то, как наш гость обрезал его с этим культиватором. Только, наверное, я что-то не так говорил, потому что, когда я рассказывал, как Ледьярд его обзывал и как поступил Шейн, она разволновалась, вся красная стала.

— Что ты говоришь, Боб? Ты его боялся? Он тебя

напугал? Отец бы никогда не позволил ему тебя обидеть.

— Да нет, я не его испугался, — я мучился, пытаясь растолковать ей разницу. — Я… мне просто так страшно было. Я боялся… ну, не знаю… ну, того, что может случиться…

Она протянула руку и потрепала меня по волосам.

— Думаю, я поняла, — сказала она мягко. — Он и у меня вызывает похожие ощущения…

Она подошла к окну и посмотрела в сторону сарая. Ровный ритмичный звук двойных ударов, которые частенько почти сливались вместе, сюда, до кухни, долетал слабо, но отчетливо.

— Надеюсь, Джо знает, что делает, — пробормотала она, будто сама с собой разговаривала. А потом повернулась ко мне: — Беги уже, Боб. Я сама закончу.

Теперь на них смотреть было уже не так интересно. Они снизили темп и работали медленно и упорно. Отец сперва послал меня за точильным камнем, и они подправили лезвия топоров, а после — за лопатой, чтобы отгрести землю от самых нижних корней, и тогда до меня дошло, что он меня будет гонять туда-сюда все время, пока я тут под рукой. Так что я сам удрал и пошел поглядеть, как там поживает после дождя мамин огород и при случае увеличить численность населения в коробке с червяками — я их собирал, чтобы пойти на рыбалку с ребятами из городка.

Я убил на это много времени. Забрался далеко в поле, играл там. Но, куда бы я ни ушел, все время я слышал вдали тюканье топоров. Ничего я не мог с собой поделать, я уставал просто от того, что все время слушал и думал, как они там работают, и не мог забыть об этом.

Наконец, уже во второй половине дня, я зашел в сарай. А там возле заднего стойла была мать, стояла на ящике и смотрела в маленькое окошко. Она спрыгнула на землю, как только услышала мои шаги, и приложила палец к губам.

— Должна тебе заявить, — прошептала она, — что кое в чем эти двое — мальчишки похлеще тебя, Боб. Ну, совершенные мальчишки… — Она наморщила брови так забавно, с таким ко мне доверием, что у меня тепло внутри стало. — Ты только не вздумай проболтаться им, что я так сказала. Но они затеяли такую битву с этим старым чудовищем — просто великолепно!

Она пронеслась мимо меня и устремилась к дому так легко и живо, что я отправился следом, поглядеть, что это она собралась делать.

А она летала по кухне, я моргнуть не успел, как она уже сунула в духовку целую сковородку бисквитов. Пока они там пеклись, она взяла свою шляпку и аккуратно пришила на место старую ленту.

— Гм-м-м, — сказала она, не столько мне, сколько себе. — Думай себе что хочешь, но кое-что я поняла. Это — не Додж-Сити. Это даже не железнодорожный полустанок. Это — ферма Джо Старрета. Впрочем, тут мое законное место, и я этим горжусь.

Тем временем бисквиты поспели. Она уложила их на тарелку, сколько поместилось, сунула один себе в рот, а еще один дала мне. Потом подхватила тарелку и зашагала с нею за сарай. Переступила через обрубленные корни, нашла ровное место на верхушке пня и поставила туда тарелку. Посмотрела на них двоих, сперва на одного, после на другого.

— Вы, конечно, пара дураков, — сказала она. — Но нет такого закона, который запрещал бы мне тоже быть дурой.