Гэбриэль Конрой (др. перевод) - Гарт Фрэнсис Брет - Страница 56

Господь дал человеку глаза, чтобы смотреть, что вокруг творится. Хвастать не хочу, но зарывать талант в землю тоже было бы грешно, — сказала вконец смущенная комплиментами гостя мисс Сол и вылила недожаренную яичницу со сковороды, которую держала в руках, прямо на воротник ничего не заметившему судье Бисуингеру. — А что вы скажете, если жена говорит собственному мужу, которого поклялась слушаться во всем и почитать: «Дом мой, земля моя; иди куда глаза глядят!» Назовете вы такую семейную жизнь счастливой?! Если бы я не слышала этого своими ушами — чисто случайно, конечно, зайдя к ним по соседству, — в жизни бы никому не поверила. Строит из себя важную даму, а ведь и простой вежливости не соблюдает с людьми, которые ничуть не хуже ее, а может быть, и получше; они, конечно, не выходят замуж по расчету, как некоторые другие, но если бы захотели, то вышли бы, да еще в тысячу раз побыстрее. Что ж, женщина женщине рознь, и хвалить себя никому не положено. Особенно рекомендую вам эти бобы. А свиная отбивная — наше фирменное блюдо: мы колем свиней сами.

— С вашего позволения, мисс Кларк, я совершенно сыт. К отбивной я даже не притронусь; просто не в силах, — сказал Виктор, сверкнув сразу всеми тридцатью двумя зубами. — Вы расстроили меня, рассказав эту грустную историю. И ведь богатые люди! Увы, такова жизнь! И ведь имели все для счастья! Нет, нет, не кладите мне больше ничего. Я совершенно сыт. А это еще кто такой?

Он понизил голос и опустил глаза. Незнакомец — тот самый старомодный щеголь, которого Гэбриель встретил вчера вечером на холме Конроя, — поднялся из-за бокового столика, где сидел все это время, никем не замеченный, и спокойно направился к выходу. Виктор мгновенно узнал его. Это был игрок из Сан-Антонио и изругавший его клерк с Пасифик-стрит. Подозрения и дурные предчувствия охватили Рамиреса. Но когда Сол шепотом разъяснила ему, что незнакомец прибыл по вызову суда в качестве свидетеля, он нашел это вполне правдоподобным. То, что переводчик его не узнал, также было добрым признаком. Дождавшись, пока незнакомец уйдет, Сол вернулась к прерванному рассказу.

— Что до его богатства, то люди, которые в этих делах разбираются, разное толкуют. Вот только на прошлой неделе останавливались у нас приезжие; как видно, богачи, но из таких, что не прочь часок-другой потарабанить с простым народом. Хоть мы с миссис Маркл и взяли себе за правило не вступать в разговоры с заезжими людьми — айтальянцам мы оказываем исключение, поскольку они здесь вроде как на чужбине, — вставила мисс Сол со свойственным ей чувством такта, — послушали мы их, а они и говорят: серебряная жила на холме Конроя обследована, мол, до конца и оказалась она в фунт шириной, не больше; и иссякнет она никак не позже, чем через месяц; и старый Питер Дамфи, как только узнал об этом, так сразу и ноги унес; а Гэбриель Конрой потому и решил уехать, что не хочет, чтобы при нем все это дело под откос пошло.

— Как, мисс Сол? Гэбриель уезжает от вас? Но это невероятно! — вскричал очаровательный иностранец, почти задохнувшись от волнения и злобно оскалив обе челюсти.

Быть может, Сол и почувствовала бы что-то неладное во внезапном волнении незнакомца, если бы блеск его зубов вновь не пленил ее воображение. «Если видела я у кого в жизни ангельскую улыбку, — говорила она позже, по секрету, миссис Маркл, — так это у него, у молодого айтальянца». В замешательстве она поставила перед Рамиресом еще несколько тарелок — частью совершенно пустых — и излила свои чувства в притворном негодовании:

— Значит, я лгунья? Спасибо! Поделом мне за мою болтливость! Ну, а если он не уезжает, почему, скажите, Олимпия Конрой укатила на полгода в пансион? И зачем прибыл к нам новый управляющий на место Гэбриеля? Да вы ведь сами его видели только что; сидел рядом с вами в сером сюртуке! Как, вы больше не хотите ничего кушать? И пирожков не отведаете, ни с яблоками, ни с клюквой? Мы их сами печем. Ах, останетесь вы сегодня голодным!..

Но Виктор вылетел стремглав из-за стола и умчался прочь, оставив Сол в тяжком раздумье, уж не перехватила ли она сегодня в своем кокетстве, не довела ли впечатлительного айтальянца до отчаяния. «Как это упустила я, что он все-таки иностранец и не привычен к нашим вольностям речи? Бедняжка! Совсем ведь расстроился, когда я заявила ему, что он назвал меня лгуньей».

Твердо решив угостить его наутро чем-нибудь очень вкусным и тем показать, что простила его и более не сердится, удрученная Сол удалилась к себе в кладовую. Чуть позже она решила обмести пыль в холле неподалеку от комнаты Рамиреса, но убедилась, к своему разочарованию, что в дверь в номер распахнута настежь и постояльца нигде не видно. Еще немного погодя она доверительно пересказала миссис Маркл свою беседу с Рамиресом, причем напустила на себя томный вид и дала понять собеседнице, что, только лишь принося в жертву интересам отеля свою девичью гордость и скромность, она терпела дерзкие приставания иностранца.

— Почему он не сводит с меня глаз, почему заговаривает со мной, просто ума не приложу, — заявила она, — кто завтракал, все видели. А что обиделся он под конец да убежал сломя голову, что ж, не беда, пусть успокоится немножко, в себя придет…

Искусно создав таким образом впечатление, что она дала отпор пылкому южанину, притушила, так сказать, его страстный порыв, Сол погрузилась в таинственное молчание.

Полагаю, что толкование отъезда Гэбриеля, предложенное мисс Кларк, не было ею выдумано. Путешествие Гэбриеля не одобрялось ни на старательских заявках, ни у трактирных стоек. Так трудно доставшаяся ему популярность исчезла, не оставив следа; многие прямо говорили, что он не имеет права покидать Гнилую Лощину, пока не упрочит финансовое положение своего предприятия. Те самые люди, которые еще недавно оспаривали какое-либо касательство Гэбриеля к произошедшему буму и утверждали, что он не более чем подставная фигура, теперь громко осуждали его за то, что он уходит со своей должности. «Гонец Среброполиса» в туманных выражениях намекал, что смена управляющих происходит в неподходящий момент и может дурно отразиться на курсе акций. Конкурирующая газета — за истекшее время стало ясно, что интересы города требуют издания двух газет с различным направлением, — поместила передовую статью против «попытки некоторых лиц уклониться от своих обязанностей» и против абсентеизма вообще и обрушилась на всех тех, кто, «обогатившись на разработке природных ресурсов Гнилой Лощины, теперь безрассудно транжирит деньги в заграничных поездках».

Тем временем смиренный герой всех этих пересудов, нисколько не помышляя, что какие-либо его действия или намерения могут представлять общественный интерес, был занят приготовлениями к отъезду. Он отказался выгодно сдать свой дом новому управляющему и поручил смотреть за ним служанке; он думал о том, что вдруг в его отсутствие вернется Грейс.

— Если здесь будет меня спрашивать молоденькая девушка, — загадочно сказал он служанке, вы не задавайте ей никаких вопросов; в особенности же если увидите, что она робеет, стесняется; прямо откройте ей самую лучшую комнату и пошлите мне срочную телеграмму. Миссис Конрой можете ничего не сообщать.

Заметив на лице служанки выражение праведного беспокойства — она была замужняя женщина, еще недурная собой, и рассталась со своим супругом лишь из-за неистовой его ревности, — Гэбриель поспешно добавил:

— Это богатая молодая особа, у нее денежные неприятности, и она вынуждена скрываться.

Окончательно убедив служанку таким разъяснением, что дело нечисто и что Конрои скрывают какую-то роковую фамильную тайну, Гэбриель умолк. Никому не сказавшись, он съездил к Олли; упаковал и спрятал все, что осталось от гардероба покойной матери; отрезал (бог знает для чего) по маленькому лоскутку от одежды, некогда принадлежавшей Грейс и тщательно хранимой им вместе со своими вещами; спрятал эти лоскутики в бумажник; отправился один, как всегда, в старую хижину и провел там в задумчивости несколько часов; избегнул настойчивых приставаний миссис Маркл, которая атаковала его по время послеобеденной прогулки; избегнул робкой ласки своей жены, которая хотела немного побыть с ним наедине. Сделав таким образом несчастными обеих женщин, которые его искренне любили, он, по обычаю всех мужчин, принялся размышлять о том, как счастлив он будет, когда избавится от них навсегда.