Гэбриэль Конрой (др. перевод) - Гарт Фрэнсис Брет - Страница 40

Она кричала теперь во весь голос и молотила своей сухощавой ручкой по плечу Гэбриеля, тщетно пытаясь вывести его из неподвижности.

— Ну, конечно, конечно! — успокоительно сказал Гэбриель. — Кажется, кто-то стучится к нам, Жюли, — добавил он, медленно вставая и направляясь в прихожую. Он уловил заглушенный воплями миссис Конрой стук в дверь. Отодвинув засов, он обнаружил стоявших у самого порога Олли и Сол.

Не трудно будет догадаться, что первой из троих, кто обрел дар речи — этот благословенный дар божий, — была Сол.

— Мы здесь уже добрых пять минут стучимся в дверь, — сказала она, — а на таком холоде это все равно что час. А я и говорю себе: «Сол, да что же ты творишь такое? Люди только что поженились, на дворе ночь, а ты ломишься к ним, нарушаешь, можно сказать, их священное уединение!» Да и отвечаю себе: «А все потому, что для дела ты здесь, а если бы без дела пришла, тогда тебе, Сара Кларк, и оправдания бы не было никакого. А пришла я к вам потому, миссис Конрой, что ребенка надо было домой проводить. — С этими словами Сол стремительно прошла в семейную гостиную. — И вот…

Она смолкла. В гостиной никого не было. Миссис Конрой исчезла.

— А мне-то почудилось, будто я слышу…

Сол была явно растеряна.

— Это Гэйб сам с собой разговаривал, — соврала Олли с безошибочным женским тактом. — Я так ведь и сказала тебе, Сол. Спасибо, что проводила меня до самого дома. Спокойной ночи, Сол.

С проворством, от которого восхищенный Гэбриель буквально задохнулся, она подвела обомлевшую Сол к двери и выставила ее раньше, чем та успела что-либо еще сказать. Потом вернулась в комнату, не спеша сняла с себя шляпку и шаль и, взяв брата за руку, подвела его к прежнему месту у очага. Пододвинув низкую скамеечку, она уселась напротив и, опершись на колени Гэбриеля — это была ее любимая поза, — ухватила его снова за руку; а потом, поглаживая эту гигантскую руку своими загорелыми пальчиками и глядя брату прямо в глаза, сказала:

— Славный мой старина Гэйб!

Улыбка, мгновенно расцветшая на меланхолическом лице Гэбриеля, должно быть, разгневала бы миссис Конрой еще сильнее, чем его недавние речи.

— Что у вас тут приключилось, Гэйб? — спросила девочка. — Что она тебе говорила, когда мы вошли?

Речь миссис Конрой, равно и ее странное поведение вылетели у Гэбриеля из головы в ту же минуту, как вошла его сестра. Полный смысл происшедшего он так и не уяснил себе до конца.

— Позабыл, Олли, — сказал он, заглядывая в задумчивые глазки сестры. — О чем-то она тут толковала… немножко была расстроена… вот и все.

— Но почему же она сказала, что наша земля — ее земля, и наш дом — тоже ее дом? — настаивала девочка.

— Женатые люди, Олли, — сказал Гэбриель небрежным тоном человека, досконально изучившего все тонкости супружеской жизни, — женатые люди шутят на свой лад, по-своему. Пока ты не замужем, тебе не понять. «Все, чем владею, тебе вручаю», — вот эти слова она и имела в виду, ничего больше. «Все, чем владею, тебе вручаю». Ну как тебе показалось в гостях? Весело было?

— Весело, — ответила Олли.

— Скоро тебе и здесь будет весело, Олли, — сказал Гэбриель.

Олли обратила недоверчивый взор прямо к двери, которая вела в спальню миссис Конрой.

— Вот именно, Олли, — сказал Гэбриель. — Миссис Конрой решила поехать во Фриско, повидать друзей. Она твердо решила поехать, и отговаривать ее теперь бесполезно. Видишь ли, Олли, есть такая мода, что, когда люди поженятся, жена уезжает погостить у друзей, потому что они первое время без нее очень тоскуют. Тебе этого, конечно, не понять, поскольку ты не замужем, но так принято у всех женатых людей. Так полагается. Поскольку она настоящая леди и воспитана, как говорится, по-модному, то и приходится ей, хочешь не хочешь, этой моде угождать. Она пробудет во Фриско месяца три, а может быть, и все четыре. Сколько по моде точно требуется, я сейчас не помню. Но ехать ей придется.

Олли бросила на брата проницательный взгляд.

— А она не из-за меня уезжает, Гэйб?

— Господи боже, конечно, нет! Откуда у тебя такие мысли, Олли? — воскликнул Гэбриель с притворным удивлением. — Разве ты не заметила, как она привязалась к тебе за последнее время? Вот только что она спрашивала о тебе, беспокоилась, почему тебя нет.

Словно в подтверждение слов Гэбриеля и к вящему его изумлению, дверь спальни миссис Конрой отворилась, и сама она с очаровательной улыбкой и сияющим взором — веки у нее, правда, были чуточку покрасневшими, пробежала через гостиную прямо к Олли и чмокнула ее в пухлую щечку.

— Так я и подумала, что слышу твой голосок, и хоть улеглась уже, — с веселым, чуть извиняющимся видом она оглядела свой изящный ночной наряд, — решила встать и проверить, ты ли это. Где же ты пропадала, гадкая моя девочка? Разве ты не знаешь, как я ревную тебя к миссис Маркл? Сейчас ты мне все про нее расскажешь. Пойдем ко мне. Сегодня мы с тобой будем спать вместе, и братец Гэйб не узнает, о чем мы будем секретничать. Не правда ли? Ну пойдем!

Не успел удивленный Гэбриель опомниться, как она утащила оторопевшую, но широко улыбающуюся девочку к себе в спальню, оставив его одного в комнате. Когда, немного погодя, Олли высунула кудрявую головку, насмешливо крикнула: «Спокойной ночи, старина Гэйб!» — хлопнула дверью и заперла ее на задвижку, Гэбриель испытал новый приступ удивления, смягчаемый, правда, тем, что с этой минуты он более не беспокоился за девочку.

Подобно каменному истукану стоял он перед очагом. Как мог он так ошибиться? Как мог принять всерьез притворный гнев миссис Конрой? А Олли? Неужели и она притворялась, когда говорила, что терпеть не может его жену? Ответ на эти сложные и многоразличные вопросы был только один — женщин не поймешь! «Да, странные существа женщины, — бормотал Гэбриель, пробираясь в маленькую уединенную комнатку, предназначенную в их доме для Олли. — Не мне в них разбираться, нет у меня такого таланта!» Размышляя по этому поводу, отчасти чувствуя свою вину, отчасти испытывая облегчение, он лег спать.

Глава 2

Сокровище найдено, потом утрачено

Поскольку до нас не дошло ни слова из ночной беседы Олли с ее невесткой, мужской половине моих читателей придется довольствоваться истолкованием дальнейшего поведения обеих собеседниц в духе приведенной выше сентенции Гэбриеля. Что касается моих читательниц, к неизменному беспристрастию которых, а равно и всегдашнему снисхождению к слабостям человеческим я взываю на этих страницах, то они, я уверен в этом, уже все поняли и так. Ни одну из них, конечно, не удивит, что наутро Олли и миссис Конрой были в неразрывной дружбе и что Гэбриелю непрестанно доставалось то от одной из них, то от другой, чего он, без сомнения, и заслуживал.

— Ты дурно заботишься о Жюли, — заявила однажды брату Олли, лишая себя для беседы с ним на целые пять минут общества миссис Конрой.

Гэбриель удивленно раскрыл глаза.

— Я мало бываю дома последнее время. Но ведь это только потому, что не хочу вам надоедать, — извиняющимся тоном сказал он. — Должно быть, ты имеешь в виду, Олли, что припасы на исходе. Я столько времени потратил на эту жилу на холме, что совсем запустил прииск; за последние дни не намыл ни крупинки золота. Да, солонина, наверное, уже идет к концу. Но я это дело улажу, Олли, будь спокойна.

— Да я не про то совсем, Гэйб! Солонина тут ни при чем. Я хотела сказать тебе… хотела сказать… что ты очень плохой муж. Вот что! — заявила Олли напрямик.

Гэбриель нисколько не рассердился. Он задумчиво поглядел на сестру.

— Наверное, так оно и есть. Женат я никогда не был; в этом деле, как говорится, новичок. Не гожусь я для женщины, которая уже была замужем. И за кем?! За образованным человеком! За ученым!

— Да нет, ты нисколько не хуже его, — возразила Олли, — и любит она тебя гораздо сильнее. Все дело в том, что ты к ней недостаточно внимателен, Гэйб, — поспешила добавить девочка в ответ на протестующий жест брата. — Ну вот, возьми молодых супругов, которые приезжали на прошлой неделе из Симпсона и останавливались у миссис Маркл. Муж только и делал, что заботился о своей жене. То он шалью ее укутает, то окно откроет, то снова закроет и каждые пять минут спрашивает, хорошо ли ей да как она себя чувствует. И сидели они вдвоем все время вот так…