Капитан Мак. Игрок - дю Террайль Понсон - Страница 2

«В конце концов, — убеждал он себя, — тут крюк небольшой. С поддержкой банка или без нее, а все равно Турин лежит по пути в Англию, если ехать по суше. Скучновато, конечно, но что делать, если твои кишки даже слышать о море не желают.»

Короткий, толстый, заросший волосами, с семитскими чертами лица, с тяжелой, с синим отливом после бритья, челюстью этот финансист бегло говорил по-французски, но при этом ужасно коверкал слова, к тому же привнося в свою речь испанскую жестикуляцию, что придавало ей комичный оттенок. Если он может послужить дону Хуану в Англии, то пусть дон Хуан отдает ему приказы. Английская Компания южных морей предоставляла большие возможности тем, кто умел отыскать путь в финансовом лабиринте. Кроме того, Англия слыла настоящим раем для банкиров. И в этом, дон Пабло благодарил Господа, она была полностью противоположна Франции, которая обнищала до крайности из-за дурацких войн ныне покойного короля, будь он неладен.

Они расположились в мезонине дворца Кариньяно. Восточные ковры украшали деревянную мозаику отполированного пола; завораживающие глаз портреты были развешаны на стенах: инфанта Испанская, принц Савойского герцогства, дети английского короля Карла I — все кисти Ван Дейка[4]. Были и портреты менее знаменитых мастеров. Тяжелая, с позолотой, мебель, фарфор, сверкающие люстры — все это создавало фон такого великолепия, какое мистер Лоу считал подходящим для своей сдержанной изысканности.

Разговор перешел от критики испанской политики на французские события. И наконец-то мистер Лоу узнал в подробностях, до какой степени разорил Францию знаменитый король-Солнце, чье сияние ослепляло весь мир.

— Поверьте, — произнес он, когда ему все рассказали, — единственная вещь, которая удивляет меня, это почему вы все еще думаете об Англии. Ведь Франция дает для такого предприимчивого человека, как вы, несравненно больше возможностей.

Его французский был столь же груб, сколь мягок был язык дона Пабло. Но говорил он не менее бегло.

— Франция! — презрительно фыркнул дон Пабло. — Вы как будто не слушали меня. Разве такая нищая страна может предложить поле деятельности для финансиста? А правительство! Чтобы уничтожить завещание короля и сохранить регентство исключительно для себя, герцог Орлеанский заключил всякие темные сделки. Чтобы купить голоса дворян, он вернул им привилегии, отобранные еще Ришелье[5] и Людовиком XIV. Вместо того, чтобы управлять через своих наместников, он создал регентские советы в каждом департаменте. В эти неповоротливые органы он назначил людей, поддержка которых помогла ему лишить герцога Мена регентства, завещанного ему королем. И после этого герцог Орлеанский успокоился и послал все остальные дела к черту. Пока ему не мешают развлекаться, всякий, кому не лень, может управлять Францией. Вы прекрасно видите, что будет впереди, какие еще несчастья и смуты ждут эту страну, измученную и нищую. И вы говорите, что счастье надо искать там! Друг мой, вы смеетесь.

Одна из створок дверей открылась, и это заставило мистера Лоу отложить свой ответ.

На пороге стояла женщина, одетая в голубое, отделанное золотом, платье, которое казалось, пожалуй, чрезмерно богатым. Она была среднего роста; ее узкая талия вздымалась из пышного кринолина и переходила в высокую грудь, чьи белые округлости отнюдь не были спрятаны от постороннего взгляда. Ее темно-каштановые волосы были частично скрыты под кружевной шапочкой, что служило последним штрихом в создании образа иссякающего фонтана. Кожа ее была очень белой, а само лицо с едва выступающими скулами и полноватыми губами производило впечатление нежной чистоты.

Секунду она оставалась неподвижной. Но потом приветливо улыбнулась, возможно, потому что сознавала, что улыбка идет ей, и подплыла к ним на невидимых ногах. Она приветствовала своего деверя по-английски, богатым, музыкальным голосом, впрочем, без особой сердечности.

— Лагийон только что сказал мне о вашем приезде, Уилл.

— Милая Катрин! — Уильям Лоу, такой же высокий и крепкий, как и его брат, поднялся и с поклоном поцеловал ее вытянутые руки.

— Счастлива видеть тебя. Но боюсь, мы вынуждены будем тебя разочаровать. Джон расскажет тебе, что, как обычно, наши мечты не сбываются. Совсем не сбываются.

Вдруг она заметила испанца. Ее брови удивленно поднялись.

— Возможно ли это? Дон Пабло Альварес, не так ли?

Дон Пабло поклонился, стараясь сложиться пополам настолько, насколько ему позволял живот.

— Польщен вашей памятью, мадам. Примите мое почтение, — его английское произношение было еще ужаснее французского.

— Я вынуждена предположить, — сказала она, уступая свою руку его губам, — что сумасбродство Джона явилось причиной и вашего присутствия здесь?

— Сумасбродство Джона? Ха-ха, мадам, когда это вы обнаружили у него сумасбродство? Хотел бы я быть таким сумасбродом!

Она сочла его слова возражением, а этого она не любила.

— Надеюсь, вам это не грозит. Но я заставляю вас стоять, — она села на стул, так что тот исчез под ее юбками, и заговорила с раздражением. — Джон сказал вам, что мы уезжаем? Переезды — это занятие, которому я посвятила всю свою несчастную жизнь. И вот снова путешествие. Вы, наверное, скажете, дон Пабло, что я вышла замуж за Вечного Жида[6].

— Никогда! Никогда я этого не скажу. Вечный Жид был наказан за свои грехи, а разве можно считать наказанием путешествие в обществе такой женщины, как вы?

Она пожала плечами, что означало отказ принять этот тяжеловесный комплимент.

— Нужно нечто большее, чем вежливость, чтобы научить меня смирению. Меня не для того воспитывали, чтобы таскаться с детьми по всему свету. Хорошо путешествовать по собственной воле. Но нам вежливо указали на дверь. Гордость никак не позволяет мне смириться с такой участью — изгнанием из одной страны за другой. Согласитесь, однако, что бедная дама хочет не слишком многого.

К своему неудовольствию дон Пабло понял, что она отнеслась совершенно серьезно к его словам, которые он произнес как простой комплимент. Он искоса взглянул на мистера Лоу. Но тот стоял с абсолютно безразличным видом, словно не слыша того, о чем они здесь говорили. Возможность снять напряжение была предоставлена Уильяму.

— Не забывай, милая Катрин, что судьба была жестока к Джону. Ему досталась высылка. А жизнь вне родины редко когда спокойна.

— Пожалуйста, Уилл, — прозвучал ровный голос мистера Лоу, — не утруждайся быть моим адвокатом. К сожалению, у Катрин имеется множество оснований для жалоб, в чем она давно убедила и себя, и меня. Я не пытаюсь спорить с этим.

— Ты и не мог бы, — сказала мадам, вспыхнув.

— Все же, — спокойно продолжал мистер Лоу, — мы должны подумать о наших гостях.

— Я не нуждаюсь в напоминаниях. Комната Уилла всегда ждет его. А дон Пабло…

— Простите, мадам, — вмешался испанец, — не надо беспокоиться. К несчастью, мои планы не позволяют мне задержаться в Турине больше, чем на ночь. Мой багаж в гостинице Бьянкамано. Я там и заночую. С моей стороны было бы просто наглостью беспокоить вас из-за одной ночи.

Миссис Лоу нелюбезно промолчала. Вместо нее ответил ее муж.

— Как вам будет угодно. Но по крайней мере отобедайте с нами.

— Сделайте одолжение, — быстро произнесла миссис Лоу, возможно, надеясь за обедом продолжить беседу о своих несчастьях. — У нас так редко бывают гости в этом ужасном Турине.

Дон Пабло не испугался возможных жалоб.

— Интересно, — сказал он, — кто мог бы отказаться от вашего приглашения. Я, например, слишком высоко ценю изысканность вашего стола.

Миссис Лоу поднялась.

— Пойду отдать распоряжения. До встречи, дон Пабло, и ты, Уилл.

Мистер Лоу проводил ее до дверей, и она ушла, оставив их втроем. Однако они смогли возобновить свою беседу позднее, после обеда, когда принесли фрукты.