Филумана - Шатилов Валентин - Страница 28

– А ты бы тоже себя убила, если б с тобой такая истома приключилась? – спросила я.

– Госпожа! – Лизавета ахнула и так побледнела, что, кажется, от кожи остались одни веснушки. – Вы думаете, я могу такое?.. – Она сделала попытку бухнуться на колени, но места на полу уже давно не осталось, и она смогла только чуть съехать с сиденья. – Если могу такое, то, конечно, заслуживаю смерти. Выберите самую лютую – сполню с радостью!

– Нет, ты никогда такого не сделаешь! – резко сказала я, чувствуя, что еще секунда этого безумия – и сама потеряю сознание, – Ты молодец и смерти не заслуживаешь!

– Правда? – радостно спросила Лизавета, и слезы благодарности к моей доброте повисли на ее желтых ресничках.

Она сейчас и вправду считала меня воплощением доброты. В душе она ликовала и возносила благодарности Всевышнему, что послал ей столь замечательную хозяйку.

– Никола! Встань! – Мой голос прозвучал, как удар хлыста

Кучер попытался быстро выполнить мое приказание, но это привело только к тому, что он треснулся затылком о низенький потолок кареты.

– Сядь! – быстро сменила я распоряжение.(tm) Слушай! Никола напряженно вытаращился, ловя каждое мое слово.

– Я позже скажу тебе свою окончательную волю. А сейчас ты должен занять свое место, править лошадьми. И помнить при этом, – я грозно сдвинула брови, – что я тебя люблю. И что все время думаю о тебе. Все понял?

– Да, княгинюшка! – попытался сидя поклониться Никола, и душа его, как только что у Лизаветы, преисполнилась благодарностью ко мне.

– Иди! – приказала я.

А когда он уже распахнул дверцу, готовясь на ходу перелезть на свое законное место, дополнила приказ:

– И если тебе будет становиться плохо, или перестанет хватать воздуха, или еще что-нибудь, ты должен немедленно остановить лошадей и сказать мне. Если тебе покажется, что я недостаточно тебя люблю, ты тоже должен немедленно сказать мне. Понял?

– Да, княгиня! – Он преданно кивал, придерживая рукой болтающуюся дверцу.

– Ну иди!

Бедный Никола полез на козлы, демонстрируя акробатическую прыть, и я услышала его требовательный голос:

– А ну, отдай вожжи! Тпру-у! Ролка озадаченно пытался возражать:

– Мне князь приказал…

– Вот и иди к своему князю, – грубо ответил мой кучер. – А мне моя княгиня приказала!

Ролке ничего не оставалось, как спрыгнуть с козел моей кареты и бежать к карете Михаила, которая остановилась вслед за нашей.

Там он, видимо, получил от князя новый приказ, потому что мгновенно успокоился и помчался отвязывать своего Черномора, налегке трусившего позади вместе с запасными лошадьми.

– Что за цирк у вас тут творится?! – напустилась я на Михаила, стоило нашему каравану остановиться для обеда. – Вы знаете, что мои слуги – оба! – потребовали у меня смерти для себя?

– Догадываюсь, – кивнул князь. – – И вы так спокойны?! – возмутилась я.

– Они поступили, как им и подобает, – заверил князь. Я чуть не задохнулась от переполнявших меня чувств, а он как ни в чем не бывало поинтересовался:

– И какую смерть вы выбрали для своего кучера Служанку вы, надеюсь, все-таки простили.

– Князь, – высокомерно сказала я. – Я не позволю говорить со мной в таком тоне!

– Ваши слова означают, что я неправильно что-то сказал?

– Неправильным было то, как вы сказали! Вы сказали с насмешкой!

– Княгиня, если вы приняли мои слова за насмешку, значит, я серьезно провинился перед вами. И вы сами вольны определить мне наказание. Но это не так срочно. Есть дело, которое действительно не терпит отлагательства. Ваш кучер должен смертью смыть с себя позор.

– Глупости! Если человек падает в обморок – это не позор.

– Для нас с вами – да. Но мы – господа.

– Вы спрашивали, из какого я мира, князь? Так вот, я из того мира, где нет господ и нет рабов. Ну, почти нет. А там, где еще есть… всему остальному миру понятно, что это от отсталости. И само по себе рабство – это уже преступление.

– Княгиня, я так и знал: когда вы начнете рассказывать (а не только спрашивать), это будет увлекательнейший из рассказов. Я приказал Порфирию следить за приготовлением обеда и обеденных столов, мы можем присесть вот сюда, в тень, и вы мне расскажете…

– А что тут рассказывать – вы все рассказали сами. Приказали Порфирию – и все!

– Приказал. А это плохо?

– По законам моего мира – да Вы ему приказали, как господин. А он же ваш брат!

– Но князь-то – я.

– Вот! Наш мир основан на равенстве всех людей. А вы даже своего брата не считаете равным себе!

– Увы, да.

– Но чем же он вам не равен? Плетеным пояском на шее? Гривной этой пресловутой? Да если бы волхвы десять лет назад не поменяли свое решение, он бы ходил с гривной. И вами повелевал.

– Не уверен. Волхвы редко ошибаются. Если б они По-рфирия вовремя не предупредили, то после смерти отца пришлось бы сжигать двоих – и отца, и Порфирия.

– Так вы еще и покойников сжигаете?

– И это неправильно?

– Да почему – сжигайте. В конце концов у нас тоже есть кремация Но вы-то, наверно, делаете это на огромных погребальных кострах?

– Да, костры немаленькие. Но жадничать нельзя – иначе кому-то может не хватить огня, человек только обгорит, а потом будет еще долго мучиться…

– Кто будет мучиться? Покойник?!

– Княгиня, покойник в любом случае вознесется на небеса. Но как это сделать слугам, которые должны последовать за ним?

Я даже привстала с мягких подушек, на которых мы с Михаилом расположились в тени большого дерева.

– Князь, не пугайте меня. Я видела, что у вас средневековый феодализм, но сжигание живых слуг вместе с мертвым хозяином – это… Это даже не античная Греция, это что-то вообще первобытно-общинное!

– Наверное, за вашими непонятными словами скрыто много мудрости вашего мира. Но для нас – это только слова. Можно говорить много слов, но если ближний слуга не погибнет вместе с хозяином на погребальном костре, то жизнь его окажется еще мучительнее, чем смерть в пламени. Через несколько месяцев, самое большее – через год, он сойдет с ума. Это проверялось неоднократно, и конец всегда один и тот же. Думаете, мне не хотелось, чтобы Доброня (старый отцов слуга, который за мной в детстве ходил больше всех даже несмотря на то, что меня тогда не прочили в князья!), старый, но еще крепкий Доброня был сегодня со мной? Но после смерти князя Никиты на Доброню страшно было смотреть Был Доброня – и не стало его. Пустая скорлупка от яйца. Душа его уже ушла с отцовской. А плоть… Плоть жаждала воссоединиться с душой в очищающем огне.

– Князь, вам выговор. Чтобы перед обедом мне ужасы про ваших фанатиков не рассказывали. Мне же теперь кусок в горло не полезет! Хотя… После обеда – это еще хуже: стошнит!

– Крепитесь, княгиня. Есть надежда, что сожжение отойдет в прошлое. Труды мудрейшего князя Архипа уже дали способ во многих случаях отвратить телесную смерть даже от личных слуг. Правда, для таких тяжелых случаев, как смерть господина, этот способ применить никому еще не удалось, но для вашего случая, когда кучер опозорил себя навьей истомой, этот способ может и подойти. Все зависит от вашего желания – а в ваших княжеских способностях у меня и сомнения нет! Но. надеюсь, желание у вас тоже будет. Ведь, между нами говоря, вы правы! Ничем ваш кучер себя не опозорил. Позор целиком ваш. Это вы настолько пренебрегли своими обязанностями хозяина, вернее хозяйки, что довели верного слугу до временного умопомрачения!

– Я? Пренебрегла? Какими такими обязанностями?

– Вы оторвали его от прежнего господина – Георга. Так?

– Что значит – оторвала? Он запряг коней, и мы поехали в Сурож. Все.

– А когда он запрягал, на вас уже была Филумана?

– Не знаю. Впрочем, была! Конечно, была! Я же ее гораздо раньше надела!

– Вот видите.

– Что вижу?

– Без гривны мы слабы, с гривной мы могучи. Когда вы были княжной, ваших сил едва хватило бы на то, чтобы дать счастье служения трем-четырем актам. Конечно, и это много – не спорю! Тот, кто может с гривной стать лыцаром, без гривны осчастливит не больше одного. Но, согласитесь: разница между одним и тремя не столь уж велика. А вот десятки тысяч, которых вы сделаете счастливыми теперь, – за это надо благодарить только Филуману. Теперь вам стало понятнее?