Уилт - Шарп Том - Страница 6

3

Ева Уилт спустилась вниз и без большого энтузиазма поискала «крошку пениса». Во-первых, ей вовсе не хотелось его найти, во-вторых, у нее не было настроения сосать его соски, и, в-третьих, она хорошо знала, что ей не следовало тратить семьдесят фунтов на пляжную пижаму и плащ, которые она вполне могла купить за тридцатку у Блоудена. Они ей были не нужны, да и вообще она плохо представляла себе, как появится в таком виде на Парквью. Ко всему прочему ее подташнивало.

Все-таки раз он оставил чайник на плите, значит, он где-то здесь. Это было не похоже на Генри – уйти и оставить чайник. Ева заглянула в комнату для отдыха. До обеда, пока Салли не назвала свою гостиную комнатой для отдыха, она тоже была гостиной. Она заглянула в столовую и даже в сад, но Генри как сквозь землю провалился, забрав с собой машину и Евины надежды на то, что сосание сосков придаст новый смысл их браку и покончит с дефицитом телесного контакта. Наконец она прекратила поиски, заварила себе чай и уселась на кухне, размышляя, что же, черт побери, заставило ее выйти замуж за такую шовинистическую свинью, как Генри Уилт, который не поймет, что такое хороший секс, даже если ему покажут таковой через увеличительное стекло, и для которого идея изысканного вечера сводится к кэрри из цыпленка в индийском ресторане и «Королю Лиру» в Гилдхолле. Почему она не вышла замуж за кого-нибудь вроде Гаскелла Прингшейма, который развлекает шведских профессоров у Ма Танте и осознает значение стимуляции клитора как необходимого чего-то-там-такого для действительно удовлетворяющего взаимного проникновения? Многие до сих пор находят ее привлекательной. Например Патрик Моттрам и Джон Фрост, который преподает ей керамику, да и Салли сказала, что она очаровательна. Ева сидела, уставившись в пространство между сушкой для посуды и миксером, который Генри подарил ей на Рождество, и думала о том, как странно смотрела на нее Салли, когда она переодевалась в лимонную пижаму. Салли стояла в дверях своей спальни с сигарой во рту, следя за движениями Евы чувственным оценивающим взглядом, вогнавшим Еву в краску.

– Дорогая, у вас такое приятное тело, – сказала она, когда Ева быстро повернулась, чтобы спрятать дырки на трусиках, и торопливо надела пижамные брюки. – Нельзя, чтобы все это богатство пропадало.

– Вы правда считаете, что мне идет?

Но Салли уже внимательно разглядывала Евину грудь.

– Крошка с сиськами, – пробормотала она. Груди у Евы были очень большими, и Генри, в один из его не самых лучших моментов, сказал что-то о вымени ада, вызванивающем судьбу тому, кому оно принадлежит. Салли дала Евиному бюсту более высокую оценку и настояла, чтобы Ева сняла бюстгальтер и сожгла его. Они спустились в кухню и выпили по рюмочке теквилы, затем положили лифчик вместе с веточкой остролиста на поднос, и Салли полила все коньяком и подожгла. Им пришлось вынести поднос в сад, потому что запах был просто ужасен, да и уй дыма было полно. Там они улеглись на траву и хохотали, пока все это тлело. Вспоминая сейчас об этом, Ева испытывала чувство сожаления. Бюстгальтер был хороший, эластичный и призванный, согласно телевизионной рекламе, придавать женщине уверенность в тех местах, где она больше всего в этом нуждается. Но Салли сказала, что сжечь его – ее долг перед собой, как свободной женщиной, и после двух рюмок у Евы не было настроения сопротивляться.

– Ты должна чувствовать себя свободной, – сказала Салли. – Свободной быть. Свободной быть.

– Свободной быть кем? – спросила Ева.

– Самой собой, дорогая, – прошептала Салли и ласково дотронулась до нее в таком месте, что будь Ева трезвее и не в таком приподнятом настроении, она решительно отвергла бы его как определение самой себя. Они снова вернулись в дом и пообедали смесью теквилы, салата и домашнего сыра, что совсем не удовлетворило Еву, чей аппетит мог сравниться только с ее страстью к новым знакомствам. Она было намекнула об этом Салли, но Салли пренебрежительно отнеслась к идее плотно есть три раза в день.

– С точки зрения калорий, вредно есть пищу с высоким содержанием крахмала, – сказала она. – Важно не то, сколько ты ешь, а что. Секс и еда, радость моя, очень похожи. Лучше сорок раз по разу, чем один раз сорок раз. – Она налила Еве еще одну рюмку теквилы, настояла, чтобы она откусила кусочек лимона перед тем как опрокинуть рюмку, и помогла ей подняться наверх в большую спальню с большим зеркалом над большой кроватью.

– Самое время для КТ. – сказала она, опуская жалюзи.

– Ка те, – пробормотала Ева.

– Касательная терапия, дорогая, – сказала Салли и мягко толкнула Еву на постель. Ева Уилт уставилась на свое отражение в зеркале: большая женщина, нет, две большие женщины в желтых пижамах на большой кровати, большой кровати алого цвета; две большие женщины без желтых пижам на большой кровати алого цвета; четыре голые женщины на большой кровати алого цвета.

– Нет, Салли, не надо.

– Прелесть моя, – сказала Салли и заглушила ее протесты орально. Это были какие-то совершенно новые ощущения, которые, впрочем, Ева мало запомнила. Она уснула еще до того, как касательная терапия дала какой-то эффект. Когда она проснулась часом спустя, то обнаружила Салли уже полностью одетой и стоящей у постели с чашкой кофе в руках.

– Господи, как мне плохо, – сказала Ева, имея в виду не только свое физическое состояние, но и моральное тоже.

– Выпей, и ты почувствуешь себя лучше.

Ева выпила кофе и оделась под аккомпанемент объяснений Салли, что послеконтактная запретительная депрессия является совершенно естественной реакцией на первый сеанс касательной терапии.

– После нескольких сеансов тебе все будет казаться вполне само собой разумеющимся. Может быть, сначала потеряешь контроль над собой и будешь рыдать и кричать, зато потом почувствуешь необыкновенную свободу и облегчение.

– Вы так думаете? Не знаю, право.

Салли отвезла ее домой.

– Вы с Генри обязательно должны прийти к нам на вечеринку в четверг, – сказала она. – Я уверена, что крошка Джи будет рад вас видеть. Он тебе у понравится. Он обожает грудь. Он будет от тебя без ума.

– Говорю тебе, она была пьяна в стельку, – сказал Уилт, сидя на кухне в доме Питера Брейнтри, пока хозяин открывал для него бутылку пива. – Пьяна в стельку, и к тому же на ней была жуткая желтая пижама, и она курила сигару в длинном мундштуке.

– А что она говорила?

– Ну, если хочешь знать, она говорила: «Иди сюда…» Нет, это чересчур. У меня был совершенно ужасный день в училище. Моррис сказал, что меня так и не назначат старшим преподавателем. Уильямс опять болеет, и я лишен своего свободного часа. Мне дал по физиономии верзила из группы наборщиков, а дома меня встречает пьяная жена и называет «крошкой пенисом».

– Она тебя так назвала? – переспросил Питер Брейнтри, уставившись на Генри.

– Ты же слышал, что я сказал.

– Ева назвала тебя «крошкой пенисом»? Не может быть!

– Что ж, ты имеешь шанс пойти туда и послушать, как она назовет тебя, – сказал Уилт с горечью. – И не говори потом, что я виноват, если она, пока в настроении, пососет твои соски орально.

– Бог мой? Это что же, она тебе этим угрожала?

– Этим и кое-чем еще, – ответил Уилт.

– Это не похоже на Еву. Совсем не похоже.

– Она, бля, и внешне не была на себя похожа, если уж говорить правду. Она была выряжена в какую-то дикую желтую пляжную пижаму. Этот цвет надо видеть. Лютик перед ним меркнет. А рот у нее был весь вымазан отвратительной ярко-красной помадой, и она курила… Она уже шесть лет как бросила курить, и потом вся эта бредятина насчет «крошки пениса» и сосания сосков. Учти, орально.

Питер Брейнтри покачал головой.

– Какое пакостное слово, – заметил он.

– Если хочешь знать мое мнение, то, что оно подразумевает, не менее пакостно, – заметил Уилт.

– Все это звучит по меньшей мере странно, – заметил Брейнтри. – Один Бог знает, что бы я стал делать, если бы Сьюзан, явившись домой, стала бы настаивать на сосании моих сисек.