Уилт - Шарп Том - Страница 46

– Будешь говорить? – спросил он.

Уилт отрицательно покачал головой. Чтоб его признание звучало убедительно, надо заставить их вытаскивать его из него клещами. Он будет колебаться, начинать что-то говорить, замолкать, снова начинать, умолять Флинта перестать его мучить, ныть и начинать все сначала. По крайней мере, это не даст ему заснуть.

– Вы собираетесь начать все сначала? – спросил он.

Инспектор Флинт угрожающе улыбнулся.

– Все сначала.

– Ладно, – сказал Уилт, – делайте что хотите. Только не спрашивайте, чем именно я кормил собаку. Меня мутит от этих разговоров о собачьей еде.

Инспектор Флинт заглотил приманку.

– Почему же?

– Действует мне на нервы, – ответил Уолт, содрогнувшись.

Инспектор Флинт перегнулся через стол.

– Собачья еда действует тебе на нервы? – сказал он.

Уилт колебался с жалким видом.

– Не надо об этом, – попросил он. – Пожалуйста, не надо.

– Так что это было, каша или мясо? – спросил почуявший кровь инспектор.

Уилт схватился руками за голову.

– Я ничего не скажу. Не скажу. Зачем вы все время спрашиваете о еде? Оставьте меня в покое. – Голос его поднялся до истерических нот, а вместе с ним и надежды инспектора Флинта. Он понял, что нашел то самое слабое место. Теперь он все узнает.

18

– Бог ты мой, – сказал сержант Ятц, – но мы ведь вчера ели свиной паштет за обедом. Кошмар какой!

Инспектор Флинт прополоскал рот черным кофе и сплюнул в раковину. Его уже два раза вырвало, и он чувствовал, что третьего раза не миновать.

– Я знал, что будет что-то из ряда вон, – сказал он с содроганием, – я знал, и все. У человека, способного на такие шутки с куклой, наверняка есть за душой какая-нибудь особая мерзость.

– Так может, их уже полностью съели? – спросил сержант. Флинт взглянул на него так, как будто хотел убить.

– Ты что думаешь, он зря прокладывал ложный след? – спросил он. – Хотел выждать, пока их окончательно не поглотят. Его выражение «поглотят», не мое. Ты в курсе, сколько паштет может храниться?

Ятц покачал головой.

– Дней пять. Ну, шесть. Его сделали во вторник, значит, у нас есть один день, чтобы собрать то, что осталось. Я требую, чтобы собрали весь паштет в Восточной Англии. Я требую, чтобы каждый блядский кусок колбасы, бифштекс или пирог с почками, вышедший из ворот фабрики мясной кулинарии, был найден и доставлен сюда И каждая банка с собачьей едой.

– Собачьей едой?

– Ты меня слышал, – ответил инспектор Флинт и, пошатываясь, направился в ванную комнату. – Заодно собери и еду для кошек. С Уилтом никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Он вполне способен какой-нибудь мелочью снова завлечь нас на ложный путь.

– Но если они пошли в мясной пирог, то при чем здесь собачья еда?

– А куда он подевал всякие остатки? – с яростью спросил инспектор Флинт. – Ты что думаешь, он хотел, чтобы люди приходили и жаловались, что в купленном утром пироге им попался зуб или ноготь? Только не Уилт. Эта свинья все предусмотрел. Утопил в собственной ванне. Положил в пластиковые пакеты и закрыл в гараже, потом поехал домой и сунул куклу в эту чертову дыру. В воскресенье он вернулся, взял трупы и целый день провел на мясной фабрике один-одинешенек… Если пожелаешь узнать, что он там целый день делал, почитай его заявление. Мой желудок этого не выдерживает.

Инспектор рванулся в туалет. С понедельника он питался почти исключительно свиным паштетом. Со статистической точки зрения шансы на то, что он откушал миссис Уилт, были чрезвычайно высоки.

Когда в восемь утра фабрика мясной кулинарии открылась, инспектор Флинт уже стоял у дверей. Он ворвался в кабинет управляющего и потребовал, чтобы ему дали возможность с ним поговорить.

– Он еще не приходил, – сказала секретарша. – Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

– Мне нужен список всех магазинов и заведений, которые вы снабжаете свиным паштетом, бифштексами, пирогами с почками, колбасой и собачьими консервами.

– Я никак не могу дать вам эти данные, – сказала секретарша. – Они строго для служебного пользования.

– А почему, собственно? Что там такого секретного?

– Вообще-то, я не знаю. Просто я не могу взять это на себя, в смысле – дать вам такую внутреннюю информацию… – Она замолчала. Инспектор Флинт смотрел на нее с перекошенным лицом.

– Что ж, мисс, – сказал он наконец, – поговорим о внутренней информации. Может, вам интересно будет узнать, что состав вашего свиного паштета крайне любопытен, и информация об этом жизненно важна.

– Жизненно важна? Не понимаю. Наш паштет включает абсолютно доброкачественные ингредиенты.

– Доброкачественные? – завопил инспектор. – Вы называете три человеческих тела доброкачественными? Вы называете сваренные, обескровленные, покрошенные и приготовленные останки трех убитых людей доброкачественными?

– Мы используем только… – секретаршу повело в сторону, и она свалилась со стула в глубоком обмороке.

– Ради всего святого, – закричал инспектор, – кто бы мог подумать, что глупая гусыня, которая работает на бойне, окажется такой чувствительной. Выясните, кто здесь главный, где он живет, и скажите ему, чтобы мчался сюда на всех парах.

Он уселся в кресло, а сержант Ятц начал рыться в бумагах на столе.

– Просыпайся-поднимайся, – сказал инспектор, подталкивая секретаршу ногой. – Уж если кто и вправе полежать в рабочее время, так это я. Три дня и три ночи на ногах и к тому же соучастник в убийстве.

– Соучастник? – переспросил сержант. – Не понимаю, каким образом?

– Не понимаешь? А как ты назовешь того, кто помогает частично избавиться от жертвы? Сокрытие улик?

– Я как-то об этом не подумал, – сказал Ятц.

– А я подумал, – сказал инспектор. – Я ни о чем другом и думать не могу.

Лежа в своей камере, Уилт умиротворенно смотрел в потолок. Оказалось так просто, что он даже удивился. От вас только требуется сказать людям то, что они хотят услышать, и они поверят самому невероятному. А три бессонных дня и ночи притупили бдительность инспектора Флинта. К тому же Уилт так правдоподобно колебался, а его окончательное признание было великолепной смесью бахвальства и прозаических деталей. Он хладнокровно и точно описал детали убийства, как избавлялся от трупов. Он рассказывал, как мастеровой, гордящийся проделанной работой. Каждый раз, будучи в затруднении, он впадал в маниакальную надменность, смесь бахвальства и трусости, повторяя: «Вы ничего не докажете. От них и следа не осталось». Тут пригодился и антисептик, придав всему рассказу зловещий оттенок реальности: улики спускались по тысячам труб, а вслед сыпался антисептик, как соль из солонки. Еве понравится, когда он ей об этом расскажет, чего нельзя было сказать об инспекторе. Он даже был не в состоянии оценить по достоинству сарказм Уилта, когда тот сказал, что, пока инспектор искал Прингшеймов, они были у него прямо под носом. Особенно он был расстроен замечанием о реакции желудка и советом в будущем есть только здоровую пищу. Да, несмотря на усталость, Уилт получил удовольствие, наблюдая, как ликование и удовлетворение в налитых кровью глазах инспектора уступает место сначала удивлению, а затем неприкрытому отвращению. А когда в финале Уилт стал хвастаться, что им никогда не привлечь его к суду за неимением улик, реакция Флинта превзошла все ожидания.

– Еще как привлечем, – хрипло закричал он. – Если остался хотя бы один кусок паштета из этой партии, мы его разыщем, и парни из лаборатории…

– Обнаружат там только свинину, – успел сказать Уилт, прежде чем его уволокли в камеру. По крайней мере это была чистая правда, и, если Флинт не поверил, пусть пеняет на себя. Он жаждал признания, и он его получил благодаря мясникам из первой группы, которые на его занятиях часами рассказывали ему о делах на мясной фабрике, а однажды днем даже повели его туда на экскурсию и все показали. Славные ребята. А ведь когда-то он их терпеть не мог. Подумать только, как можно ошибаться в людях. В какой-то момент Уилт подумал, а не ошибается ли он и насчет Евы: и, может быть, ее действительно нет уже в живых – но тут же крепко заснул.