Парламент Её Величества - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 11

Анна прикинула на слух – граф Эрнест Иоганн Бирон! Неплохо! А титул графский Эрнестушке император римский выпишет.

От долгого размышления Анна устала. Смежила глаза, приготовившись отдохнуть. И тут ее как резануло – а коли дел будет оч-чень много, как же она, Анна? И так приходится делить Эрнста Иоганна с его женой и конюшней. Теперь же придется еще и с делами делить? Хотя, успокоила она себя, государственные дела могут и подождать, коли ей, русской царице, надобность какая в Эрнестушке случится; герцогиня Курляндская задремала.

Кажется, только-только закрыла глаза, а уже пора обедать. Или ужинать? Зима, темень за окнами. Где там Эрнестушка-то?

Эрнст Иоганн фон Бюрен словно услышал ее мысли. Он предстал собранный и строгий, как полагается образцовому придворному. Но вместо того чтобы подать высокопоставленной даме руку и проводить ее в столовую залу, камергер торжественно изрек:

– Ваше вызочество! Его зиятельство граф Лёвенвольде прозит аудиенции.

– Лёвенвольде? – удивилась Анна. – Который?

– Рейнгольд Густав, – пояснил фон Бюрен. – Его отправил Карл Густав. Ваше вызочество, дело не терпит отлагательств.

– Зови, – вздохнула герцогиня.

Ежели Эрнестушка говорит ей «ваше высочество», то дело-то и впрямь безотлагательное. Тем паче братья Лёвенвольде, попавшие в фавор при Екатерине и получившие от нее графский титул (злые языки поговаривали, что старший, Карл Густав, «попал в случай», сиречь в постелю императрицы, еще при жизни государя Петра), были людьми нужными и важными. Конечно, по знатности и влиянию им с Долгоруковыми или с Голицыными было не тягаться, но люди были далеко не последние.

– Батюшки-светы! – всплеснула Анна руками, когда фон Бюрен ввел в зал невзрачного мужичка в посконном полушубке, растерзанной шапке и валенках. – Граф, голубчик, ты что это, на маскарад нарядился?

– О, майн гот! – приложив руку к сердцу, склонился в поклоне граф Рейнгольд Густав. – Я был вынужден надеть это крестьянское платье, чтобы не попасть в руки Долгоруковым.

– А что такое? – сделала удивленный вид герцогиня. – Али на Москве нонча на немцев охоту объявили?

– Ваше Величество! – торжественно изрек Лёвенвольде, бухаясь на оба колена. – Дозвольте мне первому принести вам присягу на верность!

– Да я вроде бы царицей еще не стала, – слегка опешила Анна. – Чего мне присягу-то приносить? Да и как, голубчик, ты мне присягу-то принесешь, коли тут ни священника нашего, ни пастора нет? Встань да расскажи толком.

– Нет, Ваше Величество, – настаивал Рейнгольд Густав, подползая к правительнице. – Я хочу быть первым, кто засвидетельствует вам уважение как новой императрице.

Причем граф, будучи таким же остзейским немцем, как и сам фон Бюрен, говорил по-русски не хуже Остермана.

Фон Бюрен ревниво глянул на ползущего графа и встал на одно колено рядом с Анной. Герцогиня Курляндская не глядя протянула правую руку своему фавориту и слегка зажмурилась от удовольствия. Вроде бы ничего не сказано, но она-то знала, что ее первым подданным стал Эрнст Иоганн. Левую длань она вытянула по направлению Лёвенвольде. Граф, доползя-таки до правительницы, ухватил ее за кончики пальцев и принялся целовать руку с упоением – словно любовник, впервые дорвавшийся до груди возлюбленной.

– Ну, будет тебе, будет, – проворковала Анна, посматривая на графа с немалым удовольствием, – ведь недавно, зараза такая, рожу кривил, когда она на Москву приезжала. Ведь кто она такая была? Так, сирота курляндская, побирушка, постоянно клянчившая деньги у императрицы Екатерины, а кто он? – брат самого Карла Густава, аманата государыни-царицы.

Пожалуй, только сейчас Анна Ивановна задумалась, а чего бы ей не стать царицей? Хлопоты, конечно, великие, но зато как приятно, когда у тебя в ногах ползают сильные мира сего! А ведь этот немец – он так себе, мелочь. Но если будут ползать (а они будут ползать!) Долгоруковы с Трубецкими, Куракины с Голицыными, Вяземские с Волконскими – вот это и есть власть!

Рейнгольд Густав перемежал поцелуи с заверениями полного почтения со стороны всего многочисленного семейства. Просил, чтобы государыня не забыла их в минуты славы. Мол, ничего им не нужно, а только быть рядом с престолом, верой и правдой служить!

Может, Анна Ивановна разрешила бы Рейнгольду еще немножко постоять на коленях, слюнявя ей руку, ровно теленок мочало, но больно уж кислый вид был у Эрнестушки. Улыбнулась ему краешком рта – мол, что ты, глупенький?! Тебя, милого друга, я ни на кого не променяю. Был ты со мной в нищете, будешь и в сытости. Да и Рейнгольду пора разъяснить, что к чему.

– Господин граф, разъяснил бы мне, что за казус с тобой? Отчего это ты в рубище-то мужицком?

Лёвенвольде, встав-таки с колен, прижал руку к сердцу – ну ровно французский кавалер – и начал речь:

– Ваше Величество! Моему брату стало известно, что Верховный тайный совет решил загладить несправедливость, нанесенную вашему дому. Дому – потомков государя нашего Иоанна Пятого, – уточнил он. – Вы должны были стать наследницей престола после смерти государя нашего, Петра Первого, но злокозненные силы вырвали из ваших рук престол.

Анне Ивановне хотелось сказать – ты, мол, граф, ври, да не завирайся, – но Лёвенвольде говорил так гладко, что она сама поверила, что все так оно и есть. А Рейнгольд Густав меж тем заливался соловьем:

– Вы, Ваше Величество, наследница старшей линии, линии государя Иоанна Алексеевича, старшего брата Петра. Именно вам и надлежало быть русской царицей. Но бесчестный князь Меншиков силой захватил власть и заставил всех присягнуть узурпаторше.

Эрнст Иоганн закашлялся. Верно, хотел сказать какое-нибудь крепкое словечко насчет «узурпаторши», от которой братья Лёвенвольде получили графский диплом и сотни десятин земли с крестьянами, не считая денег, но смолчал. Ждал, что Рейнгольд скажет дальше. А тот сказал.

– Ваше Величество! – продолжил свою речь граф. – Верховный тайный совет, решив устранить несправедливость, тем не менее хочет вас обмануть. Мой брат и я, узнав о несправедливости, решили оповестить вас о том. Но на дорогах уже высланы караулы, чтобы избежать преждевременной огласки. Люди Долгоруковых стоят по всем трактам. Мне пришлось скакать день и ночь в простом платье.

Лёвенвольде затих, приподнял подбородок и сделал значимую физиономию.

– Что-то я тебя не поняла, граф, – озадаченно сказала Анна. – Ежели они хотят меня на трон звать, так в чем тут обман да несправедливость?

Выдержав паузу, словно провинциальный актер, играющий Гамлета, граф сказал:

– А все дело в том, Ваше Величество, что они позовут вас на трон на тех условиях, которые им угодны!

– Это как? – не поняла Анна. – Какие условия могут быть для государя? Ну, – поправилась она, – для государыни. Чай, царь всея Руси – помазанник Божий. Он только пред Богом ответ держит.

– Верховный тайный совет согласен отдать вам престол, если вы подпишете Кондиции – то есть соглашения! Вы подпишете условия, на которых вам придется править. Ежели вы эти условия нарушите, то Верховный тайный совет вправе прогнать вас с престола.

– Это что получается, – раздумчиво протянула Анна, – они царицу на престол садят с условиями, ровно приказчика какого?

– Господин граф, – вмешался в разговор фон Бюрен. – А нельзя ли ознакомить, э-э, государыню с этими Кондициями?

«Умница! – умилилась Анна, услышав от фаворита осторожное – “государыня” вместо императорского титулования. – Не называет меня величеством. Этак вот назови по оплошке, а потом на дыбу! А герцогиня – это тоже государыня, не придерешься!»

Лёвенвольде, задрав подбородок еще выше, взмахнул рукой («Ну ровно скоморох на конской ярмарке!» – подумала Анна), вытащил откуда-то бумагу и протянул герцогине, но та, помотав головой, сказала:

– Вы уж, дорогой граф, сами прочтите.

– «Понеже по воле всемогущего Бога и по общему желанию российского народа…» – начал Лёвенвольде, но был остановлен фон Бюреном. Эрнст Иоганн, уловив толику скуки в глазах повелительницы, предложил: