Оскорбление нравственности - Шарп Том - Страница 12

Веркрамп ответил, что, по его мнению, ничего удивительного в этом нет. Пока они ели, доктор фон Блименстейн объяснила ему, что для излечения полицейских Пьембурга от склонности к межрасовым сношениям она предлагает использовать схожий, только слегка видоизмененный метод. Веркрамп, в голове у которого уже туманилось от выпитого джина и вина, попробовал представить себе, что именно она имела в виду.

— Я не очень понимаю… — начал он.

— Голые черные женщины, — ответила докторша с улыбкой и вновь склонилась над тарелкой, в которой лежал толстый бифштекс. — Показывать им на экране голых черных баб и в это время бить током.

Веркрамп смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

— Великолепно! — произнес он. — Блистательно! Вы просто гений.

Доктор фон Блименстейн жеманно улыбнулась.

— Ну, в принципе это не мое изобретение, — скромно сказала она, — но, пожалуй, можно сказать, что я применила идею к условиям Южной Африки.

— Это настоящий прорыв, — настаивал Веркрамп. — Можно даже сказать, наиважнейший прорыв.

— Приятно сознавать, что это так, — промурлыкала врачиха.

— Я хочу произнести тост, — сказал Веркрамп, поднимая бокал. — За ваши успехи!

Доктор фон Блименстейн тоже подняла бокал.

— И за твой успех, дорогой. За наши успехи!

Они выпили. Веркрамп почувствовал, что впервые в жизни он по-настоящему счастлив. Он ужинает в изысканном отеле с красивой женщиной, сотрудничество с которой поможет ему войти в историю. Белых руководителей Южной Африки уже больше не будет преследовать кошмар, что вся страна может со временем превратиться в страну одних только цветных. Заручившись поддержкой и сотрудничеством доктора фон Блименстейн, Веркрамп организует по всей республике специальные клиники, где белых извращенцев будут излечивать электрошоком от их болезненной тяги к сношениям с черными женщинами. Он наклонился через стол к тому месту, где была видна полуобнаженная грудь докторши, и взял ее за руку.

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Я тебя тоже люблю, — проворковала в ответ докторша, поедая его хищным взглядом. Веркрамп нервозно огляделся по сторонам, но убедился, что никто из находившихся в ресторане на них не смотрит.

— По-хорошему люблю, конечно, — добавил он после некоторой паузы.

Доктор фон Блименстейн улыбнулась.

— Любовь не бывает хорошей, дорогой, — сказала она. — Любовь всегда бывает только темной, страстной, насильственной и жестокой.

— Да?.. Вот как? — удивился Веркрамп, который никогда прежде не думал о любви под таким углом. — Я хотел сказать, что любовь — это что-то чистое. Моя любовь.

Огонь, горевший до этого в глазах доктора фон Блименстейн, как будто замигал и потух.

— Любовь — это желание, — ответила она. Ее плотно обтянутая нейлоном грудь практически лежала на столе, и от этой груди исходила какая-то неясная, но реально ощутимая угроза, начинавшая уже беспокоить Веркрампа. Он подтянул под столом свои тощие ноги и задумался, о чем же говорить дальше.

— Я хочу тебя, — сказала докторша, подкрепив свои слова тем, что вонзила свои малиновые ногти в ладонь Веркрампа. — Я очень тебя хочу! — Лейтенант Веркрамп непроизвольно вздрогнул. Под столом мощные колени доктора фон Блименстейн крепко зажали его ногу. — Я хочу тебя, — снова повторила она.

Веркрамп, уже начинавший чувствовать себя так, как будто он оказался за одним столом с извергающимся вулканом, машинально ответил:

— Может быть, мы пойдем? — и только потом сообразил, как истолкует врачиха это его внезапное желание покинуть ресторан с его относительной безопасностью.

Когда они шли к машине, доктор фон Блименстейн взяла Веркрампа под руку и сильно притянула его к себе. Лейтенант открыл машину, подержал дверь, и докторша с легким свистом нейлона села. Веркрамп, у которого прежнее ощущение своей социальной неполноценности сменилось теперь чувством неполноценности сексуальной — так подействовала на него откровенность высказанных врачихой желаний, — неохотно уселся рядом с ней.

— Вы не поняли, — сказал он, запуская мотор, — я не хочу делать ничего такого, что могло бы испортить этот прекрасный вечер.

Рука доктора фон Блименстейн легла в темноте ему на колено и крепко сжала его.

— Не надо чувствовать себя виноватым, — проворковала она. Веркрамп резко включил задний ход.

— Я вас слишком уважаю, — ответил он. Доктор фон Блименстейн положила голову ему на плечо, и он ощутил тяжесть ее ондатровой шубки, почувствовал запах ее сильных духов.

— Ты такой стеснительный, — сказала она. Веркрамп выехал со стоянки около отеля и повернул к Пьембургу, огни которого светились впереди, далеко под ними. Внезапно часть огней в городе погасла: была уже полночь.

Веркрамп медленно спускался с горы — отчасти потому, что опасался быть задержанным за вождение в нетрезвом состоянии, но главным образом потому, что его ужасала перспектива оказаться вновь вдвоем в его квартире. Дважды за дорогу доктор фон Блименстейн требовала остановить машину, и оба раза Веркрамп оказывался у нее в объятиях, а ее губы нетерпеливо искали — и находили — его тонкий рот.

— Расслабься, дорогой, — говорила она. Веркрамп внутренне разрывался между желанием и нежеланием отвечать на приступы ее страсти, и эта раздвоенность в какой-то степени успокаивала голос его совести и в то же время создавала у доктора фон Блименстейн впечатление, что Веркрамп ей отвечает. — Сексу надо учиться, — сказала она. Но Веркрампу можно было этого и не говорить.

Он снова включил мотор и двинулся вперед, а тем временем доктор фон Блименстейн объясняла ему, что для мужчины естественно бояться секса. Когда они добрались до квартиры Веркрампа, у лейтенанта уже окончательно развеялась вся эйфория, возникшая было после того, как врачиха рассказала ему, каким образом она собирается лечить полицейских, которым нравилось совокупляться с цветными девками. Странное сочетание животной страсти и клинической объективности, проявлявшееся всякий раз, когда врачиха заговаривала о сексе, уже вызвали в лейтенанте такое отвращение к этому занятию, какого не смог бы породить никакой электрошок.

— Прекрасный был вечер, — сказал Веркрамп, останавливая машину вплотную к дожидавшейся у его дома машине докторши. Но доктор фон Блименстейн не собиралась еще прощаться с ним.

— А мы не зайдем выпить на посошок? — спросила она, и, когда Веркрамп замешкался с ответом, добавила: — Кажется, я забыла у тебя в квартире сумочку, так что придется подняться.

Веркрамп тихонько пошел вверх по лестнице.

— Не хочу беспокоить соседей, — шепотом объяснил он.

Голосом, рассчитанным, казалось, на то, чтобы разбудить даже мертвых, доктор фон Блименстейн заявила, что будет вести себя тихо, как мышка, и последовала за ним. Пока он возился с ключом, отыскивая его, вставляя в замок и отпирая дверь, докторша настойчиво пыталась поцеловать Веркрампа. Оказавшись в квартире, она сняла шубку и уселась на диван, выставив ноги таким образом, чтобы они напоминали о желании, высказанном ею во время разговора в ресторане. Волосы ее рассыпались по диванным подушкам, руки были протянуты к лейтенанту. Веркрамп сказал, что приготовит кофе, и отправился на кухню. Когда он вернулся, основной свет в комнате был выключен, горела только маленькая лампочка в углу, возле которой он обычно читал, а доктор фон Блименстейн возилась с его радиоприемником.

— Хочу поймать какую-нибудь музыку, — сказала она.

Громкоговоритель, установленный над диваном, потрескивал. Веркрамп поставил чашки с кофе и повернулся, чтобы заняться приемником, но докторша уже забыла о музыке. Она стояла перед ним с той же мягкой улыбкой, какую Веркрамп видел у нее на лице в тот день, когда впервые встретил ее в больнице. Раньше чем Веркрамп успел увернуться, симпатичная докторша прижала его к дивану с той профессиональной ловкостью, которой лейтенант когда-то восхищался. Ее губы заглушили слабый протест Веркрампа, и чувство вины у лейтенанта окончательно исчезло. В ее руках он был совершенно беспомощен и ничего уже не мог сделать.