Флоузы - Шарп Том - Страница 10

— О Боже, — пробормотал себе под нос доктор, — они спят. А больше вы совершенно ничего не делаете?

— Локхарт храпит, — уточнила после долгого размышления Джессика, — а больше я ничего особенного припомнить не могу.

Доктор Мэннет с трудом удержался от того, чтобы не высказаться слишком прямо.

— И никто никогда вам не объяснял, откуда берутся дети? — спросил он, пытаясь продолжать беседу на уровне детского сада, что, видимо, соответствовало представлениям миссис Флоуз.

— Их приносят аисты, — тупо ответила Джессика. — Или цапли. Я забыла, кто именно, но их приносят в клювах.

— В клювах? — захихикал доктор, теперь уже твердо уверенный, что угодил в детский сад.

— Да, завернутыми в маленький кусочек материи, — продолжала Джессика, явно не сознавая, какое впечатление производят ее слова. — Это маленькие колыбельки из ткани, и птицы несут их в своих клювах. Не может быть, чтобы вы не видели этого на картинках. Мамочки бывают так рады! А что, разве не так?

Но доктор Мэннет молчал, обхватив голову руками и уставившись на разложенные перед ним бланки рецептов: у него снова начались такие же судороги, что были чуть раньше.

— Миссис Флоуз, дорогая миссис Флоуз, — простонал он, когда кризис миновал, — оставьте, пожалуйста, ваш телефон… А еще лучше мне было бы поговорить с вашим мужем, если, конечно, вы не возражаете. Как его зовут — Локприк[5]?

— Локхарт, — поправила Джессика. — Вы хотите, чтобы он к вам зашел?

Доктор Мэннет слабо кивнул. Он всегда неодобрительно относился к обществу, чересчур терпимому к слишком многому, но в этот момент он готов был признать, что у такого общества есть и свои положительные стороны.

— Попросите его зайти ко мне, хорошо? И простите, что я вас не провожаю — вы знаете, где выход.

Выйдя из кабинета, Джессика записала Локхарта на прием. Доктор Мэннет, оставшись один, лихорадочно приводил в порядок брюки и натягивал белый лабораторный халат, чтобы скрыть вызванный Джессикой беспорядок.

Миссис Флоуз можно было назвать трудной, но по крайней мере приятной пациенткой. Ее муж, однако, оказался куда более трудным и гораздо менее приятным. Джессика рассказала ему о непонятных прощупывающих вопросах, странных намеках врача, о любопытстве, проявленным им к сфере ее гинекологии, и потому Локхарт с самого начала смотрел на доктора Мэннета с настороженностью и подозрительностью, чреватыми для того серьезной опасностью.

После того как Мэннет проговорил пять минут, подозрения Локхарта сменились уверенностью, а угроза врачу по меньшей мере удвоилась.

— Вы хотите сказать, — переспросил Локхарт с таким зловещим выражением лица, что по сравнению с ним самый страшный из ацтекских богов показался бы предельно дружелюбным, — что я должен вторгаться тем, что вы называете моим пенисом, в тело моей жены и что это вторжение должно происходить через отверстие, расположенное у нее между ног?

— Более или менее так, — кивнул доктор Мэннет, — хотя я бы сформулировал это несколько иначе.

— И что это отверстие, — продолжал Локхарт еще более свирепо, — сейчас слишком маленькое, тогда расширится, что вызовет у нее боль и страдания и…

— Только временные, — перебил доктор Мэннет, — а если вы хотите, я всегда могу сделать небольшой разрез.

— Если я хочу?! — заорал Локхарт и схватил врача за воротник. — Если ты думаешь, что я позволю тебе прикоснуться к моей жене твоим грязным членом…

— Не моим членом, мистер Флоуз, — захихикал врач, которого уже распирал смех, — а скальпелем.

Этого говорить ему явно не следовало. Хватка Локхарта стала еще сильнее, лицо Мэннета, уже побагровевшее, превратилось вначале в пурпурное, а потом начало чернеть. Лишь тогда Локхарт отпустил его и швырнул назад в кресло.

— Только подойди к моей жене со скальпелем, — заявил он, — я тебя выпотрошу, как кролика, и закушу твоими яйцами.

К Мэннету, живо представившему себе подобный ужасный конец, с трудом возвращался голос.

— Мистер Флоуз, — прохрипел он наконец, — послушайте, что я скажу. То, что я называю пенисом и что вы предпочитаете называть членом, существует не только для слива воды. Я ясно выражаюсь?

— Вполне, — ответил Локхарт, — Ясно до омерзения.

— Ну уж как есть, — продолжал доктор. — Когда вы были подростком, вы, возможно, замечали, что ваш пе… ваш член временами доставлял вам чувственное удовольствие.

— Пожалуй, да — нехотя согласился Локхарт. — По ночам.

— Совершенно верно, — сказал доктор. — По ночам у вас бывали влажные сны.

Локхарт признал, что сны у него бывали и что последствия этих снов иногда оказывались влажными.

— Ну, вот мы уже немного продвинулись, — одобрил врач. — А во время таких снов у вас не возникало неодолимого желания женщины?

— Нет, — сказал Локхарт, — не возникало, совершенно точно.

Доктор Мэннет слегка покачал головой, как бы пытаясь избавиться от впечатления, что имеет дело с агрессивным и чудовищно невежественным гомосексуалистом, который вполне может оказаться способным не только на грубость, но и на убийство. Поэтому врач решил двигаться дальше крайне осторожно.

— Расскажите мне, что вы видели во сне?

Локхарт порылся в памяти.

— Овец, — сказал он наконец.

— Овец? — переспросил Мэннет, близкий уже к обмороку. — У вас были влажные сны из-за овец?

— Ну, не знаю, что было причиной влажности, но овцы мне снились часто, — сказал Локхарт.

— И что вы делали во сне с этими овцами?

— Стрелял по ним, — с тупой прямотой ответил Локхарт.

Доктор Мэннет все больше убеждался, что имеет дело с ненормальным.

— Вы стреляли в своих снах по овцам. Вы это хотите пальнуть… я имею в виду — сказать?

— Я просто стрелял по ним, — подтвердил Локхарт. — Больше не по чему было стрелять, поэтому я высаживал их с полутора тысяч ярдов.

— С полутора тысяч ярдов? — переспросил Мэннет, в голосе которого зазвучали интонации детского врача. — Вы попадали в овцу с полутора тысяч ярдов? Но ведь это так трудно!

— Нужно целиться немного выше и перед овцой, но на таком расстоянии у них есть шанс убежать.

— Да, наверное, — сказал врач, пожалевший, что сам убежать не может.

— А когда вы попадали в овцу, у вас не случалось при этом эмиссии?

Локхарт изучающе смотрел на доктора, и в его взгляде читалось одновременно и беспокойство, и отвращение.

— Не понимаю, черт возьми, о чем вы говорите. Вначале вы заигрываете с моей женой, потом вызываете меня, теперь затеваете разговор об этих овцах…

Доктор Мэннет ухватился за последнее выражение, увидев в нем признак предрасположенности к связям с животными:

— Ага, значит, подстрелив овцу, вы ее потом трахали?

— Что я делал? — переспросил Локхарт, много раз слышавший это слово от Трейера, который часто употреблял его в разговорах с Локхартом и о нем, но обычно как прилагательное и в сочетании со словом «идиот».

— Ну, вы знаете что, — сказал Мэннет.

— Может быть, и делал, — сказал Локхарт, на самом деле не вытворявший ничего подобного. — А потом мы их ели.

Доктора Мэннета передернуло. Еще немного таких откровений, и ему самому потребуется врач.

— Мистер Флоуз, — спросил он, намереваясь сменить тему разговора, — сейчас уже неважно, что вы делали или не делали с овцами. Ваша жена обратилась ко мне за консультацией, потому что вас обеспокоили ее менструальные выделения…

— Меня взволновало, что у нее идет кровь, — сказал Локхарт.

— Совершенно верно, ее месячные. Это называется менструацией.

— По-моему, это просто ужасно, — сказал Локхарт. — И меня это беспокоит.

Мэннета тоже многое беспокоило, но он старался не показать этого.

— Так вот, дело в том, что у каждой женщины…

— Леди, — раздраженно произнес Локхарт.

— Что леди?

— Не называйте мою жену женщиной. Она леди, прекрасная, ангелоподобная, ослепительная…

Доктор Мэннет забылся, и хуже того, он забыл о склонности Локхарта к насилию.