Черная часовня - Дуглас Кэрол Нельсон - Страница 20

– Впрочем, я не припомню, где и когда это произошло.

– К счастью, ваше высочество, я никогда не смогла бы забыть о нашей встрече.

В глазах принца промелькнул огонек:

– Смею надеяться. – Он наклонился к Ирен так близко, насколько позволяла его необъятная фигура, ожидая подробностей.

– Это было во время ужина в доме Уильяма Гильберта, сэр, я тогда пела в комической опере «Иоланта: Пэр и пери» по его сюжету. После выступления мистер Гильберт пригласил дам провести некоторое время в кругу великих.

Надеюсь, только я заметила, что моя подруга не уточнила, кого именно считала великим человеком: Уильяма Гильберта, прославленного либреттиста, или же принца Уэльского. Берти[41], конечно же, принял эту лесть на свой счет и жадно проглотил, словно любимый шпиц королевы, прыгающий через обруч за кусочек жаркого. Возможно, монархи совсем не едят жаркого, но я не сомневалась, что и шпиц, и старший сын и наследник ее величества охотно скачут по ее команде.

Меня пронзила секундная зависть к американцам с их дерзким нравом и любовью к свободе.

Впрочем, сейчас, улыбаясь принцу, Ирен казалась воплощением роялизма, ничем не выдавая своих республиканских настроений.

– Конечно, я помню вас. – Принц фамильярно дотронулся своим пухлым пальцем до галстука моей подруги. Только я заметила, как напряглась при этом спина Ирен. – Очень прямолинейная мисс, как мне тогда показалось. Настаивала на частной аудиенции.

– Которую его высочество столь великодушно мне предоставили.

Моржовьи глаза принца загорелись:

– Помню прекрасно! Так, значит, теперь вы замужем?

– Верно, – ответила Ирен. – И мне снова выпала удача встретиться с королевским высочеством в надежде оказать вам небольшую услугу в благодарность за ту аудиенцию.

– Что вы, моя дорогая! Это я ваш должник за красоту, которой вы одариваете мир. Вы все еще выступаете? Я хочу сказать, кхм, поете?

– Увы, нет, сэр. Теперь все мое время посвящено частным поручениям. Как вы можете себе представить, сильные мира сего тоже нуждаются в защите.

– Представить… не то слово! Меня замучила полиция Парижа: ее шпики следуют за мной повсюду, где им удается пролезть. Но вы, как мне помнится, умная девочка. Не присутствовало ли при нашей прошлой встрече некое неприятное обстоятельство, в котором были замешаны пэр Англии и певичка?

– Неприятное убийство, ваше высочество, как и здесь.

Напоминание заставило принца отшатнуться, словно он услышал дурное пророчество.

– Да. Опять убийство. То было пустяковое дело, в опереточном жанре. Нам удалось его замять. Но нынешний случай…

– Нынешний случай слишком серьезен, чтобы его можно было замять, – согласилась Ирен.

– А как вы догадались о моем присутствии?

– В резиденции барона? В этой комнате? В Париже?

– Везде…

– Мне было известно, что вы прибыли в Париж на церемонию открытия Эйфелевой башни; все газеты трубили об этом. Поэтому было нетрудно догадаться, что ваше высочество будет очень обеспокоено ужасным убийством, произошедшим… по соседству с вами. Чем еще я могу помочь, кроме допроса американки, случайно оказавшейся на месте преступления?

– Вы слышали об опасениях барона. – В первый раз за все время беседы в голосе принца слышалось беспокойство о чьих-либо интересах, кроме собственных.

– Да, но меня не было в Лондоне прошлой осенью во время событий в Уайтчепеле. Ваше королевское высочество также обеспокоены тем, что парижские убийства могут повлечь за собой новую волну насилия против евреев?

– Именно.

Берти резко развернулся и отошел к камину, откуда уже обратился ко всем находящимся в комнате. Меня поразило, что его взгляд при этом скользнул поверх наших голов, как если бы он выступал с речью перед огромной аудиторией.

– Я уверен, вы знаете, что мнение общественности обо мне не слишком высоко, – начал принц. – О, меня любят, конечно же, – поспешил прибавить он, будто мы собирались оспорить его слова, – но по большому счету просто не принимают всерьез. По-настоящему все обожают мою мать и восхищаются моей женой. Меня же лишь терпят. «Добрый старый Берти». – Он пожал массивными плечами. – А я люблю хорошее застолье, хорошую компанию, хорошую игру, хорошую охоту, хорошие яхты, хорошие сигары, хороших друзей и хороших женщин.

Ирен вежливо слушала, как и подобает всякому, когда вещает особа королевской крови, а я вдруг почувствовала возмущение, да такое сильное, что для его усмирения мне пришлось засунуть руку в карман и до боли сжать пальцы вокруг острых брелоков на шатлене.

Ничего удивительного, что принца Уэльского, как он сам изволил выразиться, лишь терпели! Он был бездумным искателем удовольствий, только и всего.

– Меня критикуют за любовь к заморскому климату, – продолжал тем временем принц. – Париж, Вена, Баден-Баден, Мариенбад. Я общаюсь со всеми: с евреями, жокеями, простолюдинами и аристократами. Время не стоит на месте, мадам, и я двигаюсь в ногу с ним.

«Ты двигаешься в ногу с деньгами», – произнес у меня в голове тоненький злобный голосок, о существовании которого я даже не подозревала. А у кого больше денег, чем у Ротшильдов? Конечно, и Ирен, и Годфри, и даже я сама получали выгоду от покровительства этой семьи, но мы зарабатывали их благосклонность честным и тяжелым трудом.

Разумеется, всякий еврей – и бедный, и наделенный властью – в любой момент рисковал подвергнуться гонению со стороны общества. Я не могла не восхищаться стремлением барона Альфонса оградить от несправедливости своих самых уязвимых соплеменников. Очевидно, барон заслужил и восхищение принца Уэльского – весьма сомнительное достижение.

– Сэр, – подал голос барон, – заверяю вас, что моя семья безгранично ценит вашу поддержку.

– А я – вашу, – ответил принц, слегка хохотнув. – Вы, банкиры-мошенники, не раз вытаскивали коронованные головы Европы из финансовой и политической петли. Кроме того, вы устраиваете лучшую охоту и подаете лучшие сигары в своем замке Ферьер.

Барон скромно потупился. Я поняла, что мне довелось услышать о делах, прознать о которых не мечтают даже журналисты.

Ирен, однако, проявляла все больше нетерпения, слушая этот обмен любезностями, пусть даже он и происходил между принцем и бароном. Она не имела привычки робеть в присутствии особ королевской крови еще со времен первого визита в Богемию.

– Господа, – перебила она, – если вы хотите избежать антисемитских волнений, убийцу необходимо остановить до того, как публика начнет подозревать, что Джек-потрошитель снова в деле. Преступник должен быть пойман и опознан.

– Хорошо сказано, но это будет не так просто сделать, – заметил барон.

Ирен посмотрел на Берти непреклонно, как матери смотрят на непослушных детей. Опыт оперной дивы и в этот раз пригодился ей.

– Ваше королевское высочество! – Таким тоном гувернантка могла бы обратиться к шаловливому малолетнему баронету. – Правда ли, что вы находились в доме свиданий в момент совершения убийства и что именно вас, а не Джека-потрошителя, ожидали две ныне покойные жертвы преступления?

– О Всевышний, да, – прошептал в ответ Берти, после чего, спотыкаясь, направился в сторону камина и тяжело опустился в кресло.

Но Ирен насела на него, как королевский прокурор в парламенте:

– Но в сам момент преступления вас… развлекали в других покоях.

– Да. – Он посмотрел на нее с покорностью разоблаченного преступника. – Кто вам сказал?

– Никто мне не говорил. С первой минуты, как мы зашли в тот дом, было очевидно, что там пытаются скрыть следы присутствия человека очень высокого положения. Я просто представила себе самое высокое положение, какое доступно моему воображению.

Берти моргнул:

– Б-б-бедняжки. Такие м-м-молодые и красивые. Обе такие жизнерадостные. Очаровательные создания.

Мне показалось, что, несмотря на жаркий огонь, полыхающий в камине, принц дрожит.

Ирен перевела взгляд на барона Альфонса, вместе со мной наблюдавшего, как она вытягивает признание из принца: