Путешествие по Камчатке в 1908--1909 гг. - Комаров Владимир Леонтьевич - Страница 94

   Если во время сушки юколы погода стоит хорошая, то продукт этот лишен запаха и настолько содержателен, что представляет собой и сытный, и вкусный род пищи, особенно если рыба, из которой он сделан, была достаточно крупна; особенно хороша юкола из чавычи, которую часто разрезают для сушки на узкие, длинные полосы. При дождевой погоде рыба легко подгнивает или делается добычей мушьих личинок, отчасти даже совершенно ее уничтожающих. В дождливое время с вешал под балаганами то и дело шлепается на землю рыба за рыбой, так как она подгнила или слишком изъедена червями и разрывается на куски от собственной тяжести. Жители Камчатки называют яички мух, отложенные на чешуи рыб, плевками: "мухи оплевали юколу". Сколько могут, они борются с этим, раскладывая около вешал костры и счищая яички, но в дурную погоду процесс идет так быстро, что с бедой этой справиться невозможно. Поэтому лучшей юколой всегда будет заготовленная не позже половины июля, т. е. до начала больших дождей.

   Когда достаточно юколы уже висит на вешалах и вешать рыбу уже некуда, начинается заготовка того специфического собачьего корма, который называется кислой рыбой. Слово "кислая" в данном случае почти равносильно слову "гнилая". Вырывают близ берега реки ряд глубоких (около сажени) ям, выкладывают их травой и таловыми ветками и укладывают туда возможно плотно рыбу за рыбой, ряд на ряд, пока вся яма не наполнится. Тогда яму заваливают землей, плотно утаптывают и нередко заваливают еще камнями, чтобы собаки или дикие животные раньше времени не разрыли ее. Зимой такая "кислая яма" раскрывается, и взятой из нее кашей кормят собак, пока они дома. В дороге же, во время разъездов, кормят юколой.

   Несколько улучшенным является тот способ, при котором ямы роют в самой реке на отмелях. Благодаря холодной речной воде рыба в таких ямах сохраняется гораздо лучше, и вынимают ее зимой не в виде каши, а целыми рыбами, что собаки явно предпочитают.

   Начинается рыболовный сезон ловлей и заготовкой чавычи, а где ее нет -- ловлей гольцов; затем идут последовательно ранняя красная, хайко и поздняя красная (иначе "азабач" или "арабач"), горбуша и, наконец, с августа по ноябрь -- кижуч. Входит в реки вся эта рыба серебристо-белой, с ярко-красным мясом, но по мере хода или просто по мере пребывания в пресной воде она становится неузнаваемой, челюсти сильно развиваются и клювообразно искривляются, у самцов горбуши вырастает горб; красная и кижуч приобретают снаружи ярко-малиновую окраску, в то время как голова их становится зеленой, а мясо у всех вообще перечисленных только что пород все белеет; кроме того, оно становится дряблым и перерождается, превращаясь в конечном счете в какую-то чуть ли не студенистую массу, безвкусную и непитательную. Все это идет параллельно развитию половых продуктов (икры и молок) и метанию их. Икрометание называется на Камчатке лощанием, а рыба, уже выметавшая икру, "лощалой".

   Можно сказать, что рыба отдает своему потомству столько белковых и фосфорнокислых соединений, что сама совершенно истощается и роковым образом должна погибнуть. Часто приписывают гибель этих лососевых переутомлению, усилиям, которые они должны затрачивать, поднимаясь против течения, избиваясь о камни, искусывая друг друга и пр. Кроме того, все проходные рыбы Камчатки ничего не едят во время хода; по крайней мере, кишки и желудок их при вскрытии совершенно пусты, тогда как у рыб непроходных, не погибающих с икрометанием, как гольцы, микижа, кунжа, всегда есть в желудке что-либо, например икра других рыб и даже мелкие мышки (у микижи). Однако наблюдения в прибрежных озерах (Жупановское, Халыгерское, Налочевское) и в устье Большой реки показывают, что и в этих водоемах, где рыба совершенно не избивается, никуда не идет и пищи для нее много, она гибнет совершенно так же, как и в верховьях рек. В Начикинском озере, т. е. после 200-верстного труднейшего пути вверх по быстрой и порожистой реке, мы нашли часть горбуши еще совершенно свежей и бодрой. Дело здесь не в утомлении и каких-либо внешних повреждениях, а именно в физиологическом вырождении всего тела рыб, вызванном процессом икрометания. Следовательно, и гибель этих рыб -- нечто совершенно неизбежное.

   Красная рыба мечет икру обязательно в озерах, причем роет для этого небольшие круглые ямы в песке и иле дна, чавыча между камнями в реке, горбуша -- во все время хода на отмелях. Масса этой икры съедается чайками, уничтожается механически и пр., но и остающееся количество дает еще миллионы мальков, которые в течение первой же зимы своего существования уходят понемногу в море, чтобы приблизительно через четыре года вернуться снова в реки для икрометания.

   Непроходных рыб, гольцов, ловят понемногу весь год, но юколу из них редко делают, а преимущественно едят свежими. Микижу, кунжу и семгу ловят только в отдельных селениях, так как они есть далеко не всюду.

   Когда минует наиболее горячее время рыбного промысла, население приступает к сенокосу, захватывая обычно август и начало сентября. Косят преимущественно приречные сырые луга с высоким вейником. Сено получается неважное, так как трава уже перестоялась, значительная часть питательных веществ перешла в семена или в запасные ткани корней и корневищ, а семена высыпались. Но сушить сено нелегко, а подсохшая уже на корню солома злаков так хорошо сохнет осенью, да и укос на таких лугах очень велик. Улучшить сенокошение при современном недостатке рабочих рук на Камчатке было бы очень трудно, а между тем ранние сенокосы и вовлечение в круг их низкотравных лесных лугов с их более разнообразным составом было бы делом очень важным.

   Почти одновременно с началом сенокоса, лишь немногим позднее, часть взрослых мужчин уезжает, хотя и не во всех селениях, на осеневку. Уезжают часто очень далеко, верст за 100 и более; так, жители Паратунской долины и Завойки ездят на среднее течение р. Жупановой и далее вплоть до Кроноцкой реки. Цель этой поездки -- заготовка рыбы и мяса для зимнего пушного промысла. Все добытое прячется в шайбы и оставляется более или менее на произвол судьбы, нередко на два с лишним месяца. Ездят на лошадях и стараются вернуться до снега, пока еще есть чем кормить лошадей. Когда установится в конце октября или начале ноября санный путь, то выезжают на промысел уже на собаках, рассчитывая, что и для них, и для себя провизия есть в самом месте промысла, так как на нартах много ее не увезешь. Впрочем, во многих селениях, например, Ганал, охотничьи районы начинаются чуть ли не у самых селений.

   За соболем идут по "переноге" или "за переногой", т. е. по свежему снегу, когда следы зверька хорошо видны и легко идти по следу. Соболя гонят по следу на лыжах, стараясь утомить его и загнать в какое-либо убежище, например в кучу камней, дупло дерева, и затем заграждают ему выход особой сеткой, после чего стараются выкурить его дымом или как-нибудь иначе выгнать в сетку. Соболь -- животное умное и, как говорят в Камчатке, "лукавится": он всю жизнь учит охотника, скрываясь от него в самый неожиданный момент. В сетке соболя давит собака или приканчивает охотник, стараясь не повредить драгоценной шкурки.

   Так как количество соболя при ожесточенной охоте на него уменьшается, то установлены с общего согласия всех сельских обществ Камчатки ограничительные правила. Охота воспрещена, во-первых, с 1 апреля по 1 октября; во-вторых, в Кроноцком и Асачинском районах, которые служат как бы садками для разведения его, охота воспрещена совсем. К сожалению, соболь -- животное лесное, а оба эти района, как чисто горные, отличаются плохим лесом. За соблюдением этих правил следят сами жители, равно как и за соблюдением запрета ловить соболя кулемками (см. стр. 250).