Кот, который читал справа налево (сборник) - Браун Лилиан Джексон - Страница 57

Экс-супруга Гарри Нойтона была повсеместно пухленькой – исключая лишь несообразно узкую талию И тонюсенькие лодыжки. Лицо у нее было прелестно, как персик, а вокруг головы вились персикового цвета волосы.

– Как вам показался Дикий Запад, Натали? – спросил один из дизайнеров.

– Я не обратила на него внимания, – ответила она слабеньким, но пронзительным голоском. – Просто сидела целые дни в одном пансионате в Рено и работала над своим ковром. Я сделала один из этих косматых датских ковров – иголками сделала. Не хочет ли кто-нибудь купить какаово-сельдерейный ковер ручной работы?

– А вы малость округлились, Натали.

– Ах, неужели?! Все, что я делала, – работала над ковром и поедала арахисовое масло. Обожаю хрустящие тостики на арахисовом масле.

На Натали было платье под цвет волос – кокон из свободно ниспадающей шерсти с золотистыми проблесками. Плечи ее окутывала того же тона накидка с длинной волнистой бахромой.

Коки, учинившая Натали пристальный осмотр, шепнула Квиллеру:

– Эту ткань она, верно, выткала сама в промежутке между сандвичами с арахисовым маслом. Ткань была бы куда элегантнее без этих металлических нитей.

– А как архитектор назвал бы этот цвет? – спросил он.

– Я назвала бы его желто-розовым слабой насыщенности и умеренной блескучести.

– А дизайнер назвал бы его морковно-сливочным, – отозвался он, – или цветом сладкого картофельного суфле.

После того как Натали наприветствовали, натерзали, натискали и напоздравляли все, кто ее знал, Дэвид Лайк представил ее Квиллеру и Коки.

– «Дневной прибой», возможно, пожелает сфотографировать ваш дом в Холмах. Что вы на это скажете?

– А вы хотите, чтобы его сфотографировали, Дэвид?

– Это ваш дом, милая. Вам и решать.

– Я съезжаю оттуда, как только найду себе студию, – сообщила Натали Квиллеру. – А затем мой супруг – мой экс-супруг – намерен этот дом продать.

– Я слышал, это действительно нечто! – заметил репортер.

– Это блеск! Просто блеск! У Дэвида бездна таланта! – Она обожающе взглянула на дизайнера.

– Я исправил кое-какие ошибки архитектора, – объяснил Лайк, – и изменил линию оконных проемов, так что мы смогли повесить драпировки. Натали выткала драпировки сама. Это – произведения искусства.

– Ну, послушайте, заинька, – сказала Натали, – если это принесет вам хоть какую-то пользу, давайте поместим дом в газете.

– Тогда, пожалуй, позволим мистеру Квиллеру на него взглянуть.

– Отлично, – согласилась она. – Как насчет понедельника, с утра? После полудня я записана к парикмахеру.

– В этом доме у вас и стоят станки? – спросил Квиллер.

– Ах да! У меня два большущих станка И ОДИН небольшой. Я помешана на тканье. Дэвид, зайка, покажите им ту спортивную куртку, что я вам сделала.

Долю секунды Лайк колебался.

– Дорогая, она в чистке, – сказал он.

Позже он пояснил Квиллеру:

– Иной раз я по дружбе пользуюсь ее изделиями, но работа ее оставляет желать лучшего. Весьма. Она всего только любительница, без вкуса и таланта, так что не восхваляйте ее поделок, если опубликуете фотографии дома.

Вечер шел по обычной программе Лайка: великолепный буфет, изобилие напитков, чуть громковатая танцевальная музыка и десяток одновременно разрастающихся тем для разговоров. Налицо было все, что подобает хорошей вечеринке, но Квиллера задело последнее замечание Лайка. Из чувства противоречия он пригласил Натали на танец и сказал ей:

– Говорят, в ткацком бизнесе вы выходите на профессиональный уровень.

– Да, я намерена выполнять заказы для дизайнеров, – с вызовом откликнулась она высоким голоском. – Дэвиду нравится мое тканье. Говорит, что устроит мне массу заказов.

Она оказалась довольно объемистой, а ее поблескивающее платье было упоительно мягким, кроме шершавых полосок, где ткань пробивали золотые нити.

Танцуя с Квиллером, она болтала о том о сем, перескакивая с предмета на предмет. Если эта женщина полагалась в своей карьере исключительно на поддержку Дэвида, то ей не миновать разочарования. Натали сказала, что ищет студию, что у нее кузен-газетчик, что она любит копченые устрицы, а балконы на «Вилле Веранда» чересчур продуваемы. Квиллер отвечал, что только-только въехал в одну из здешних квартир, но удержался и не упомянул в чью. Он раздумывал вслух, как бы умыкнуть из буфета что-нибудь вкусненькое для кота.

– О-ох, так у вас кот? – пискнула Натали. – Он любит омаров?

– Он любит все, что дорого. По-моему, ценники – его любимое чтение.

– А почему бы вам за ним не сходить? Мы дадим ему кусочек омара.

Квиллер усомнился, придется ли Коко по душе шумное сборище, но ему нравилось хвастаться своим красавчиком, и он отправился за ним. Кот дремал на своей подушечке на холодильнике и являл собою картину полнейшей неги: одна передняя лапа вытянута в пространство, а другая обхватывает уши. Он снизу вверх взглянул на Квиллера, на полдюйма высунув розовый язычок и бессмысленно поблескивая раскосыми полузакрытыми глазами.

– Вставай, – скомандовал Квиллер, – и прекрати прикидываться идиотом. Ты идешь на суаре.

К тому времени, когда Коко прибыл на вечеринку, восседая на квиллеровском плече, он окончательно пришел в себя. К моменту его появления шум достиг апогея и внезапно оборвался. Коко обозрел сцену с августейшей снисходительностью, словно монарх, удостоивший подданных своего присутствия. Его коричневатые пятна так художественно контрастировали со светлым тельцем, столь тонкими оттенками переливался мех, такая естественная изысканность сияла в сапфировых глазах, что гости Дэвида Лайка показались себе безвкусно разряженной толпой.

Потом тишину разорвало первое восклицание, и каждый стал протискиваться вперед, чтобы погладить шелковистую шкурку.

– О, да на ощупь это просто горностай!..

– Непременно выброшу свой норковый палантин!..

Коко стойко перенес обрушившееся на него внимание, но держался надменно, пока с ним не заговорила Натали. Вытянув шею, он обнюхал поднесенный к нему пальчик.

– О-ох, можно его подержать? – взмолилась она, и, к удивлению Квиллера, Коко охотно пошел к ней на руки, прижимаясь к ее накидке, с серьезной сосредоточенностью внюхиваясь в длинную бахрому и громозвучно мурлыча.

Коки потянула Квиллера в сторону.

– У меня от этого просто крыша едет, – пожаловалась она. – Подумать только, какие я прилагаю усилия, чтобы остаться стройной, чтобы волосы у меня были прямыми, а речь – совершенствовалась! И вот входит она, какая-то нелепая, вся в завитушках и фунтов на тридцать перебравшая в весе, и все идут к ней, включая кота!

Квиллера пронзила острая жалость к Коки, смешанная с каким-то другим чувством.

– Не стоит оставлять Коко здесьслишком долго, среди всех этих чужаков, – ответил он. – У него желудок может расстроиться. Давайте унесем его обратно в пятнадцатую, и вы заодно взглянете на мою обитель.

– Я захватила с собой мельничку для муската, – сказала она. – Не найдется ли у вас случаем сливок и имбирного пива?

Квиллер оторвал Коко от накидки Натали и повел Коки по дугообразному коридору в другое крыло здания.

Когда он распахнул дверь своей квартиры, Коки на краткий миг задохнулась, а потом влетела в гостиную, широко раскинув руки.

– Это дивно! – крикнула она.

– Гарри Нойтон говорит, что это скандинавно.

– Зеленое кресло – датское, и паркет из древесных срезов – тоже, – сообщала ему Коки, – а обеденный гарнитур – финский. Но в целом квартира словно сошла с дизайнерского Олимпа. Бертуа, Отто Вагнер, Алвар Аалто, Мис, Накашима! Это слишком великолепно! Мне не вынести!

Она рухнула на подушки замшевого дивана и спрятала лицо в ладонях.

Квиллер принес фужеры для шампанского, наполненные сливками с пивом, и Коки торжественно припорошила пузырящуюся поверхность мускатным орехом.

– За милую моему сердцу девушку Коки, – провозгласил он, поднимая фужер. – За тощенькую, прямоволосую и членораздельно говорящую!