При царе Сервии - Шаховская Людмила Дмитриевна - Страница 6

– Он упал и расшибся.

– Что ж мне раньше-то не доложили?.. вот я вас!..

Руф злобно стукнул об пол палкой, намереваясь идти с постели к столу, писать наказ внуку для его действий в поместье.

– Антилл умер только сегодня на заре, – продолжал Виргиний докладывать со слезами в голосе, – гонец проискал тебя по Риму напрасно все утро: пошел в храм, – ему сказали, что ты уже кончил утреннее жертвоприношение и ушел в Сенат; он туда, – говорят, ты не стал слушать ход заседания до конца, а, лишь немного там посидев, ушел к царю; гонец на Палатин, – запрещают сообщать дурную весть на свадьбе; примета, говорят, будет не хороша.

Руф мрачно смотрел исподлобья на внука и наконец перебил:

– Болтун!.. какое мне дело до всех этих пустяков!.. баста!.. убирайся от меня!.. ложись спать, а с зарею скачи в деревню, и чтоб через три дня я непременно знал, кто произвел катастрофу... но я догадываюсь, кто... догадываюсь и без разведок.

– Кто?.. Турн и Скавр?.. ты все сваливаешь на них, точно нет других злодеев.

– Ступай вон!.. наказ мой вышлю тебе со слугою. Гидры-Церберы!.. отдохнуть мне на старости не дают!.. теперь все мозги взбудоражились... ни за что не усну!.. кто там еще лезет?..

Он замахнулся палкой на Виргиния, но моментально опустил ее, увидав своего любимца; вместо опрометью убежавшего юноши в спальню вошел льстивый Вулкаций утешать деда, давно всецело подпавшего под его влияние.

ГЛАВА VII

Катастрофа в поместье

Виргиний, едва получил наказ, прискакал во весь опор, даже не дождавшись рассвета, в поместье своего деда и пробродил по соседним деревням и виллам целое утро без малейшего успеха, благодаря всеобщему переполоху в округе, а еще более – собственной неловкости, неумению взяться за какое бы ни было обыденно-житейское дело, как всякий такой идеалист-мечтатель, парящий мыслью в эмпиреях.

К полудню он уже с трудом пересиливал усталость, опасаясь, что его скоро охватит неодолимая болезненная лень от лихорадки, почти каждый приезд трепавший его в этой болотистой местности, а отдыхать в час сиесты полуденного времени он боялся, чтоб не упустить лишний час короткого хмурого дня, и, торопливо подкрепляясь кружкою кальды (подогретого вина) с хлебом, готовился бежать снова, жалуясь своей овдовевшей няньке на плохой результат первых разведок.

Эта дряхлая Стерилла была единственной до сих пор женщиной, с которой Виргиний мог разговаривать без конфуза.

– Дед приколотит меня еще хуже, если ничего ему не узнаю, – говорил он, – эх!.. Марк Вулкаций – то бишь, невольник Вераний-вейнт, – все бы ему разузнал досконально, т. е. наврал бы с первого слова до последнего, сочинил бы какую-нибудь замысловатую историю... складно, подробно... дед постоянно твердит мне: делай, как Марк... вон он какой ловкий!.. – Да он, говорю, врет тебе. – Зато складно, отвечает, – а от тебя ни лжи, ни правды не дождешься. – Что ж мне делать-то, няня, если я в целое утро не мог узнать ровно ничего!.. Конечно, если бы порыться в навозе здешних сплетен, – потолкаться в священной роще или на перевозе у озера, – слухов набралось бы вдоволь, да только претит мне такое шпионское занятие, неподходящее свободнорожденному римлянину. Дед, право, обращается со мною, как с невольником.

– Неприятно мне видеть тебя, молодой господин, на побегушках в разведки, точно посыльный раб, – ответила нянька, – а еще неприятнее, оттого что мое горе причиной... мой Антилл... захлопотались с ним все работники... призору нет... ну, злодей-то и поймал времечко... думается мне, что это из тех, с кем наш сторож дружбу водил, пил вместе.

– Дед бьет и унижает меня без меры... говорит, будто строгость воспитания облагораживает характер; он обещает сделать меня фламином, сдать мне свой сан, когда одряхлеет, – еще лет через 10, – но в 10 лет такой каторги я попаду не в жрецы, а в урну родового мавзолея.

– Надейся, господин, на что-нибудь лучшее!.. смерть деда избавит тебя от унижений и от насильственного посвящения в жрецы...

– Не хочу я этого сана, не хочу!.. эта важность, этикет... все это мне претит невыносимо... Арпин, право, счастливее меня тем, что рожден Скавру невольницей; ему никогда не навяжут никакой стеснительной обязанности.

– У Арпина нет ни малейшего честолюбия; рабское происхождение не угнетает его, но если бы он хотел...

– Да... ему нравится одно выказывание своей непомерной силищи... все бы ему колоть дрова, возиться с лошадьми... но если бы хотел получить хорошую должность, Арпин ушел бы в родню своей матери, к самнитам.

– Легко тебе говорить «к самнитам!» – воскликнула старушка с ужасом, – а если придется воевать против Рима, против отца?!

– Так уж устроен наш мир, нянюшка!.. я должен угождать деду, должен работать без отдыха, не имея надежды занять такое место, которое отвечает моему стремлению. Я желаю быть воином, а дед прочит меня в жрецы, и ничем-то ничем я не угождаю ему и, кажется, не угожу никогда.

– Именно... никому не достается такой тяжкой брани от господина, как тебе.

– Ах, этот дед!.. он лютый злодей!.. много, много знаю я про него и грязного, и ужасного!..

– О, дитя мое!.. тс!.. молчи!.. зачем так говорить про старшего!..

– Ну, ладно; не стану ругать его... да и не поможешь руганью, и это глупо... глупо, как все в моей неудачной жизни!..

Виргиний с пристукиванием опрокинул донышком кверху опорожненную им кружку после кальды, закусил куском жирной лепешки с мясом, встал из-за стола, резко скрипнул стулом и, торопливо прожевывая на ходу, направился в другую комнату дома.

Старуха думала, что он там ляжет на полуденный сон, но он снова заговорил с нею в дверях.

– Надо переодеться, принять важный вид...

Он грустно улыбнулся с иронией над самим собою.

– Зачем, господин? – удивилась нянька.

– Я должен сейчас опять идти.

– Куда?.. ведь ты измучился и за утро до того, что просто лица на тебе нет.

– Я должен посетить человека, который непременно укажет мне на дверь, как только узнает, кто я и чего мне надо, но я все-таки должен побывать и у него...

– У кого?

– Я намерен сделать разведки у Грецина в усадьбе Турна Гердония; я только там не был нынче.

– Справедливо говоришь, что, пожалуй, на дверь укажут!.. твой дед в лютой вражде с этим помещиком. Это логовище вашего врага.

– Но теперь Турна там нет; я его вчера видел у царя на свадьбе.

Занявшись туалетом несколько минут молча, Виргиний снова принялся жаловаться Стерилле на своего деда.

– Что за несносная обязанность исполнять всякие прихоти этого Руфа!.. управляющему Турна никогда на мысль не приведет, что мне вдесятеро противнее докучать ему моим посещением, чем ему выгонять меня. Но я не знаю больше способа исполнить приказание деда.

– Я полагаю, что Грецин не осмелится отнестись к тебе слишком грубо. Конечно, Турн строжайше запретил ему пускать в стены усадьбы кого бы ни было чужого, но старик управляющий, по общим отзывам, не грубиян... он примет тебя если не любезно, то вежливо... по хорошему платью он увидит, что ты патриций...

– Лучше бы я был невольником, няня!.. – резко выкрикнул Виргиний. – Разве патрицианское занятие бегать по соседям узнавать, кто у нас ограбил пасеку?! дед мог поручить это десятку своих дальних родичей, не унижая меня, не уничтожая во мне последние проблески самоуважения этими посылками, не совместимыми с чувствами благородства.

– Тебя примут в усадьбе Турна, потому что его тесть хорошо относится к тебе, позволяет своему сыну быть твоим другом.

– Да. Эмилий Скавр любезен, насколько у него хватает смелости перед его грубым зятем. Он представляет отрадное исключение среди врагов моей семьи... а этих врагов дед себе нажил много... много...

Старуха не знала, что сказать об этом своему питомцу, и перевела разговор на другое, – принялась охорашивать его в новом платье, сама надела ему пояс и ожерелье с уверениями, что лучшее платье доставит ему лучший прием в усадьбе врага его семьи, куда Виргиний после окончания скромного туалета не замедлил отправиться.