Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Набег этрусков - Шаховская Людмила Дмитриевна - Страница 25


25
Изменить размер шрифта:

Долго царило молчанье и тишина прерывалась только пощелкиванием тонких пальцев царевны, сучившей пряжу.

Наконец она не вытерпела гнетущей скуки и спросила мужа:

– Друг мой, я вижу печаль и заботу на твоем лице, а сердце шепчет мне что-то недоброе; скажи, нет ли дурных вестей от батюшки?

– Отец твой здоров, – ответил Тарквиний угрюмо. – Меня не это заботит.

– Что же?

– Скажу... боги повелевают уважать женщину, ставшую матерью, матроной семьи, повелевают иногда советоваться с нею. Я презираю гордых жрецов и сенаторов; они до сих пор глядят на меня, как на мальчика; особенно Руф и Клуилий задались мыслью помыкать мною ... ах!

Тарквиний со злостью скрипнул зубами.

– Ах!.. Если бы я начал уничтожать врагов моих, то первыми уничтожил бы этих двух Фламинов, зашил бы их в мешок, чтобы кинуть в воду.

– А я думала, что ты глубоко почитаешь их.

– Да... почитал... но... я почитал их, считал моими самыми верными покровителями до сегодняшнего утра; Руф и Клуилий поссорились между собою, и друг друга выдали мне прямо головой. Чем я был для этих людей!.. Какие клеветы они возводили на меня друг другу!.. Что они замышляли!.. Отец твой прислал из Цере знатного пленника, вождя бунтовщиков. Верховные жрецы поссорились, дают мне противоречивые советы, а сам я не знаю, как поступить. Отец твой ничего не сказал перед отъездом: считает ли он этрусков за простых непокорных подданных, или же смотрит на них, как на врагов-иноземцев. Если пленник бунтовщик, следует его казнить; если же он предводитель армии свободного неприязненного народа, международное право велить уважать его в плену, держать прилично его происхождению и должности. Целый день прошел, а я ничего не решил.

– Люций Тарквиний, – ответила жена, не зная, как решить дело, – решай его по завету богов и житейского опыта: благость приятнее бессмертным; злой человек охотнее казнит, добрый – милует. Пощади жизнь пленника!.. Мой отец добрый человек; милость ему всегда приятнее крутой расправы.

– Это Авфидий, зять Турна, муж сестры его.

– Тем более причин к его пощаде.

– Руф, чего я от него не ожидал, советует послать в стан, спросить мнение царя, ходатайствует за своего личного врага, явно против себя, единственно из-за ссоры с Клуилием, чтобы поступить ему наперекор, а тот напоминает мне мой обет, данный перед войною, при открывании Янусовой двери: первого пленника принести в жертву Инве.

Тарквиний умолк и еще угрюмее задумался с глубоким вздохом, не понимая, что он лишь опутан новою сетью интриги коварных жрецов, которые подстроили теперь свою мнимую ссору нарочно, чтобы заставить его поступить по их желанию, зная, что никакие мольбы Руфа не склонят Тарквиния к его врагам, против которых тот его сам же настроил неумолимо.

ГЛАВА XXI

Очаровательная злодейка

Занавес одной из дверей атриума распахнулся и на ее пороге явилась Туллия-вдова.

Гордо выпрямившись, подошла она к очагу и остановилась перед зятем, освещенная ярким, красным, как бы зловещим, пламенем.

Поверх ее белого платья, на ней была длинная теплая кофта из толстой шерстяной ткани с широкими рукавами, вышитая по белому разноцветными узорами, так как обязательный 30-дневный траур царевны по мужу кончился.

Ее роскошные волосы не заплетены, а лишь свернуты на затылке и прикреплены золотою гребенкой; взглянув на них, можно было подумать, что это лежит свернувшись ядовитая, черная змея.

Над белым, широким лбом царевны сияла при блеске очага золотая повязка; на шее и груди сверкали в несколько рядов крупные топазовые бусы самой чистой воды. Повелительно подняв руку, Туллия строго сказала:

– Тарквиний, не щади изменника!..

Царевич взглянул на сестру своей жены, и с ним произошло то же, что случилось когда-то с Брутом.

Взор Туллии вдовы обладал тою, недоступною человеческой науке силой, которую в наше время называют магнетизмом, а в те невежественные времена считали сверхъестественною властью волшебных чар или благоволения богов.

Взор красавицы Туллии подчинял ей волю каждого, взглянувшего на нее в такую минуту ее вдохновения.

Глаза Тарквиния, как прикованные, остановились на ее лице.

Не дав времени ни ему, ни своей сестре возразить, Туллия продолжала:

– Раб ты, Тарквиний, или правитель Рима?.. Если раб, покоряйся моей слабодушной сестре; если правитель – прояви твою волю, могучую, беспощадную власть, карай изменников!.. Зачем ты, сестра, просишь милости пленному!.. Почему он тебе дорог в ущерб славе твоего мужа!.. Я знаю: ты видела, как его вели в темницу; ты узнала этого Авфидия; ты была с ним знакома у жены Турна; его красота возбудила твою жалость; ты желаешь спасти ему жизнь, потому что он молод... Сестра, ты влюбилась в Авфидия; я это подозреваю давно, а теперь убедилась. Ты не любишь ни твоего мужа, ни самого Рима. Ты изменница; ты достойна быть брошенной с Тарпеи вместе с этим Авфидием... Ты та, о которой пела Сивилла у храма Януса.

– Да, я видала Авфидия в доме Турна, – ответила добрая царевна со спокойною рассудительностью, – но я не питала к нему чувство сильнее, чем уважение к каждому хорошему человеку. Сивилла не могла петь обо мне; это была бы ложь в устах чародейки.

– A-a!.. Изменник кажется тебе хорошим!..

– Тогда он изменником не был, и сам мой муж не знает, считает ли его таким царь.

– Вместо того, чтобы укреплять мужество, поддерживать энергию Тарквиния, ты его сбиваешь с толка. Я на твоем месте дала бы славу Риму и мужу; весь мир узнал бы обо мне!..

Она кинула на сестру и на зятя взор, полный горделивого презренья, и вышла, напевая узнанную ею от Вулкация импровизацию Сивиллы:

– Скоро измена.
Кару найдет...

Тарквиний любил ее давно, как подругу детства, похожую на него самого характером; теперь он влюбился в нее, как в красивую женщину, забыв, что это сестра жены его.

Он побежал за Туллией, призывая ее в порыве внезапно вспыхнувшей безумной страсти, но дверь ее отделения оказалась запертою, и ему не отперли, сколько он не стучал.

Вернувшись назад, Тарквиний застал свою жену плачущею горькими слезами от незаслуженного оскорбления сестры, и страсть внушила ему гнусный предлог к ее погублению; он сделала вид, даже сам себя уверил, будто ревнует ее к пленному этруску, зятю Турна, будто верит клевете вдовы на родную сестру.

– Завтра же дорогой тебе Авфидий будет непременно казнен! – сказал он жене и несмешливо и злобно.

Несчастная царевна упала пред ним на колена, говоря:

– Что я тебе сделала?!

Удар ногою в грудь был ей ответом взбешенного человека.

Деспот убежал в сад и стал там декламировать с пафосом предвещанье Диркеи.

Как солнышко в полночь
Не даст вам лучей, -
Разлучница сгинет
От острых мечей...
Скоро измена
Кару найдет...

И ярость и страсть кипели в его груди до того сильно, что Тарквиний стал перемешивать в своей памяти заладившиеся ему стихи; как голодный волк, ищущий добычи, жертвы, на которую мог бы излить все, что чувствовал от накипевшей злобы, Тарквиний бродил по саду, не замечая погоды.

Он свирепо клялся принести жертву, призывая Инву, вне служащего его интересам спасенного негодяя, а настоящего духа, лешего, Сильвина, обитающего в недрах земных.

Бушевал вихрь, обычный в период осенних гроз, столь частых в Италии; Тарквинию мнилось, что с этим вихрем злой дух носится над ним и слушает его обеты на погибель хороших людей Рима.

Тарквиний обрекал подземным богам и духам в жертву самого царя Сервия, своего названного отца, неблагодарный, бессовестный змееныш, пригретый на доброй груди.