Спящий во тьме - Барлоу Джеффри - Страница 4

– Убирайтесь, мистер Хокем!

Низенький коренастый посетитель надел шляпу и вызывающе дернул себя за клетчатый жилет, что, впрочем, осталось незамеченным. Впервые за все время их общения в груди мистера Хокема вспыхнуло негодование на жестокого долговязого старца.

– Он вовсе не такой уж и плохой, мистер Таск…

– Доброго дня, мистер Хэтч Хокем! – воскликнул Иосия и, словно поразмыслив, добавил – причем на его губах играла мрачная усмешка: – И побольше вам подобных дней!

Да уж, мистер Иосия Таск – добросовестный человек, который любит держать собак под каблуком.

Глава III

Если брать в рассуждение котов

В мирном уголке возле доков, там, где от основного русла реки Солт отделяется протока, стоит над гаванью старинная гостиница. Затененное деревьями и скрытое от портовой суеты, это славное подворье оповещает мир о своем существовании посредством громадной вывески, нависшей над самой дверью. Массивная и неуклюжая, сия дубовая доска, когда свежий морской ветер прорывается сквозь завесу листвы, выводит из строя неосторожного посетителя гораздо быстрее, нежели любой крепкий напиток из тех, что подают внутри. По обоим краям этой чреватой человекоубийством вывески изображено по синему пеликану в геральдический профиль, с довольно понурым выражением глаз и с торчащим из клюва хвостом какой-то несчастной рыбины.

Уютное строение с простым отштукатуренным фасадом и двумя подмигивающими решетчатыми окошками-глазами под вывеской «Синего пеликана» предоставляло кров и стол сколько помнили в Солтхеде. В настоящее время владелицей этого уединенного обиталища являлась мисс Хонивуд – высокая угловатая женщина. Хотя средний возраст еще не выпустил ее из своих когтей, благословенный снег уже давно покрыл волосы мисс Хонивуд, тщательно собранные на затылке в огромный крахмально-белый пучок. Кожа у нее тоже была белая, и подобно тому, как белые оштукатуренные стены дома с четырех сторон обозначили балки, глаза мисс Хонивуд обрамляла оправа очков, тоже каких-то очень угловатых.

Над «Пеликаном» и его личным составом мисс Хонивуд царствовала единовластно. Вышеуказанный личный состав включал в себя одного прислуживающего в зале старательного мальчика с большими хлопающими ушами, за которые так удобно трепать, и с лоснящимися вихрами, намазанными нутряным салом; одну тучную повариху в завитом парике и с воспаленным лицом; проживающего тут же конюха с помощниками; женскую прислугу; и наконец, вальяжного орехово-полосатого кота (на которого мисс Хонивуд имела, по-видимому, не столь большое влияние).

Восседая на своем привычном месте – у крана, за основательной дубовой стойкой общего зала, мисс Хонивуд правила своим королевством с невозмутимостью и твердостью, которые давным-давно снискали ей восхищение публики. Обитатели окрестностей чтили ее слово и относились к нему как к закону; суждения мисс Хонивуд были безошибочны; ее дружба, единожды дарованная, неизменна. Так что среди постоянных посетителей «Пеликана» лишь безрассудный и дерзкий придворный мог отважиться бросить вызов хозяйке дома в ее собственной резиденции.

Поздний холодный вечер застал почти полную луну, низко плывущую в небесах. Дующему с моря порывистому ветру, разогнавшему речные туманы предыдущей ночи, оказалось не по силам тягаться с шумом и оживлением, царящими в общей зале «Пеликана». При дворе мисс Хонивуд присутствовал полный штат постоянных посетителей: их трубки деловито попыхивали, их стаканы и пинтовые кружки размеренно поднимались и опускались, их голоса почти полностью заглушали бешеные порывы ветра, ярившегося за стенами дома, а сама почтенная дама, выказывая обычное усердие, восседала у пивного крана.

– Вам не следует так на меня сердиться, мисс Молл, – говорил ей мужчина с рябым лицом; владелица «Пеликана» негромко беседовала с ним уже несколько минут. – Вы же знаете, я чистую правду говорю! Кабы возможно было по-другому, я бы медальончик и пальцем не тронул, так ведь где там! Я и не пытался умыкнуть эту чертову вещичку у пожилой леди – просто хотел взглянуть на нее, вот и все. Вы же знаете, как она с нею носится.

– Мне все равно, как она с нею носится, – возразила мисс Хонивуд, нажимая на рукоятку насоса и выпуская струю темной жидкости.

– Но я ж просто хотел посмотреть внутрь, на портреты глянуть. Это личное дело, сами понимаете. – Говоривший подчеркнул эту мысль, приложив ладонь к груди. – Я решил, она уснула. Подумал, что гляну на картинки, покуда она дремлет у огня. Я и понятия не имел, что она проснется и подымет шум!

– Говорю вам, Джек, мне это безразлично. Совершенно очевидно, что вам нельзя доверять, и нечего ходить вокруг да около. Бедная старушка от страха одной ногой в могиле; ей почудилось, что ее грабят. Грабят – и где? В моем почтенном заведении! Бедная старушка, у нее ничего-то в мире не осталось, кроме поблекших воспоминаний и крохотной безделушки, от которой, – здесь хозяйка «Пеликана» бросила на собеседника многозначительный взгляд, – посторонним лучше держать руки подальше.

– Как-то раз мне почти удалось разглядеть, что там, пока она любовалась на портретики – ну, как это у нее водится, – храбро продолжал Рябой. – Я стоял у ней за спиной, вон там; и мне показалось, я узнал лицо того парня. Я ее бог знает сколько раз просил: «Салли, могу я глянуть в этот ваш маленький медальончик, всего лишь на минутку?» А она всегда отвечала мне: «Нет, сэр» – как и всем остальным, и замыкалась, будто моллюск. Мне только надо было проверить, узнаю ли я это лицо, вот и все. Я же повторяю, это личное дело, сами понимаете!

– Меня не интересуют ваши личные дела, как вы их называете, так что и не приставайте ко мне с ними, – отвечала мисс Хонивуд. – Человека судят по поступкам. Ваш поступок говорит сам за себя. Так тому и быть. Разговор окончен.

– Мисс Молл, если бы вы взглянули на вещи с моей точки зрения…

– Меня не интересует ваша точка зрения, Джек, вот так себе на носу и зарубите. Что ясно, то ясно. Есть только белое и черное, для меня серых тонов не существует. Я не из тех сероцветных соглашателей, которые скользят по жизни, чуть что жертвуя принципами. Лично я компромиссов не признаю. Я человек черно-белый. Разговор окон…

– Но мисс Молл…

Было известно, что в крайней досаде мисс Хонивуд имела привычку выражать свое неодобрение, притрагиваясь вытянутыми пальцами обеих рук с обеих сторон к оправе очков и направляя стекла на того, кто вызвал ее недовольство, что подразумевало, будто в любой момент из ее глаз могут вырваться желтые молнии, дабы отправить обидчика на тот свет.

– Разговор, – повторила раздосадованная мисс Молл, энергично поправляя очки и нацеливая стекла на собеседника, – окончен.

Доведя до собеседника свою мысль без применения сильнодействующих средств, мисс Хонивуд вернулась к обязанностям за стойкой. Рябой, осознав тщетность дальнейших уговоров, пожал плечами, поднес к губам кружку и смешался с толпой.

В уютном закутке сбоку от огромного очага, между стеной и декоративной ширмой, стоял стол. Стена была обшита тяжелыми панелями темного дуба и оклеена обоями в узкую красно-золотую полоску. На уровне глаз полоски убегали под раму картины, на которой изображалась с поворотом в три четверти корова на лугу, увековеченная художником в момент пережевывания жвачки; сей трогательный портрет явственно был предназначен служить здоровой буколической приправой к трапезам.

Нынче вечером этот уютный уголок занимали двое уже немолодых джентльменов: один с мягкой темно-русой бородкой, кареглазый и в вишневом жилете, второй – академического вида, бодрый и чисто выбритый, с седоватой шевелюрой, коротко подстриженной и стоящей торчком наподобие щетины на щетке. Удобно расположившись в мягких креслах, поднося ко рту то трубку, то стаканы, эти двое ученых мужей коротали вечер за чтением последних известий; путеводными звездами в научных изысканиях им служили огонь в очаге и водруженные на стол свечи.

Одна из свечей почти догорела, и джентльмен со щетинистой шевелюрой аккуратно потушил огарок большим и указательным пальцем. Затем он извлек из кармана коробок спичек, зажег новую свечу и, задув спичку, бросил огарок в огонь. Его компаньон, не обращая внимания на деятельность соседа, продолжал водить взглядом по колонкам, то и дело вынимая изо рта трубку, чтобы поковырять в зубах серебряной зубочисткой.