Красно-коричневый - Проханов Александр Андреевич - Страница 91

Но это невозможно. Ему не пробраться в Кремль. Не проникнуть сквозь заслоны охраны.

Он станет стеречь его в заповедном лесу, куда Чудовище выезжает на зимние кабаньи гоны. Или на весеннюю тягу. Или на осеннюю утиную охоту. Прокрадется в заросли, в дебри, в ломкие болотные тростники, сквозь которые ветер продувает легкий колючий снежок. Затаится там, среди ломких промерзших стеблей, вслушиваясь в крики загонщиков, в лай собак, в гулкие выстрелы. И когда в тростниках, дыша паром, проламывая сапогами лед, выйдет Чудовище, он, Хлопьянов, упрет локоть в твердую кочку, всадит в него несколько метких пуль и уйдет, слыша, как хрипит и булькает кровью простреленное горло Чудовища.

Но и это не реально. Неизвестно время охоты. Неведомы лесные тропы. Опасны егеря и объезчики, караулящие угодья.

Он выследит Чудовище на его даче, в бане, куда съезжаются продажные генералы, покорные министры, закадычные собутыльники. В звенящем тумане гогочут, похлопывают друг друга по потным телесам. Чокаются, хватают с тарелок сочные ломти шашлыка. Косолапо, покачиваясь, идут в парилку, охаживают себя зелеными душистыми вениками. Он, Хлопьянов, извлекает из-под белой простыни вороненый пистолет, и сквозь голые спины, хлещущие березовые прутья, стреляет в Чудовище. В его длинное лежащее тело, в распаренное лиловое лицо видя, как сотрясается в смерти его костистая спина, дрожат ягодицы, сучат перевитые венами ноги.

Но и это недостижимо. Дача под тройной охраной. На всех подъездных путях, на всех дорогах и тропах, у всех ворот и калиток – незримые стражи, а у бани – недремлющие часовые, вооруженные, банщики.

Нет, не в лесу, не на даче, не в кремлевских покоях он станет выслеживать Чудовище. Ежедневный утренний и вечерний кортеж на Кутузовском проспекте проносится мимо гостиницы «Украина», по мосту, вдоль мэрии, на Новый Арбат. Длинные черные глазированные лимузины с красными и голубыми мигалками, от которых шарахаются напуганные сиреной водители, – вот объект для удара.

С удобной позиции, с крыши дома, из чердачного окна, поглядывая на хронометр, уперев надежно трубу гранатомета, дождаться, когда вдали, на проспекте возникнет размытый вихрь, черный сверкающий смерч. С дальней дистанции, по второй машине, по лобовому стеклу, по хромированному радиатору, пустить длинную дымную трассу с мохнатой головней гранаты. Увидеть, как ахнет красный взрыв, и машина встает на дыбы, перевертывается, от нее отрываются колеса, валы, изуродованные ошметки, и кругом в дыму сбиваются в груду и месиво машины сопровождения.

Это зрелище взрыва, красный огненный шар, взлетающая на взрывной волне, перевернутая машина вызвали в нем восторг. Чувствуя на плече литую тяжесть гранатомета, он нажимал на спуск, посылал в пространство одну за другой гранаты, сеял далеко на проспекте красные взрывы.

«Гранатомет!.. – витала в нем счастливая мысль. – Добыть гранатомет!.. Обустроить позицию!.. Выверить время маршрута!..»

Вся путаница переживаний и мыслей вдруг упростилась, получила свое осмысленное выражение, – гранатомет. Деревянное теплое ложе. Холодная вороненая труба. Заостренный корпус гранаты. Прицел, сквозь который немигающий острый зрачок улавливает налетающую цель. Красный, охватывающий машину взрыв.

«Гранатомет!» – повторял он счастливо.

Гранатометы продавались на «черных рынках» оружия. К этим рынкам, к торговцам оружия, добытого с разворованных армейских складов, можно было найти подходы. Оставалась проблема денег. Миллион рублей за трубу и за пару-тройку гранат. Миллиона у Хлопьянова не было. Но была визитная карточка, подаренная азербайджанским банкиром, миллионером, которого он спас от теракта и который в награду предлагал ему миллион. Тогда он отказался от денег, а теперь возьмет. К банкиру он направит стопы, у него возьмет миллион.

Уверенный в себе, успокоенный, нашедший единственно правильное решение, Хлопьянов стал разыскивать визитную карточку банкира.

Он позвонил по телефону и попросил Акифа Сакитовича. Его долго не подпускали, морочили голову. Просили перезвонить, выведывали, кто он такой. Потеряв терпение, Хлопьянов сказал, что он тот, кто месяц назад вытащил их хозяина из-под пуль. Его сразу соединили, и он услышал возбужденный радостный голос:

– Где вы пропадали?… Думал о вас!.. Вы очень нужны!.. Приезжайте сейчас же!..

Скоро Хлопьянов был в знакомом офисе на Басманной, куда месяц назад пригнал продырявленный пулями «джип», проводил в апартаменты подавленного, перепуганного банкира.

Акиф Сакитович был в приподнятом настроении. Шагнул навстречу Хлопьянову, обнял, поцеловал. Касаясь бритой щеки кавказца, Хлопьянов уловил дух душистого коньяка. На столе, на серебряном подносе стояли рюмки, бутылка «Наполеона», коробочка с фисташками.

– Как я вас ждал! Как благодарен! – банкир оглядывал Хлопьянова своими выпуклыми фиолетовыми глазами, которые светились неподдельной радостью.

Хлопьянов хотел тут же, без обиняков, попросить денег и, быть может, связей с теми, кто продает оружие. Но банкир не дал говорить.

– Все по дороге решим!.. Едем со мной!.. Сейчас будет ужин!.. Хорошие люди!.. Вместе поужинаем!

Приобнял Хлопьянова, повлек его к двери, вниз, где уже поджидал вымытый, на черных пухлых шинах «джип». Хлопьянов искал и не мог найти следы пулевых отверстий.

Они подкатили к озаренному, ярко отделанному ресторану. Перед входом, освещенные прожекторами, стояли два улыбающихся негра в красных фраках и котелках, две живые, в кадках, пальмы. Проходя мимо пальм и наклонившихся негров, Акиф произнес:

– Люблю это место за африканский колорит!.. Настоящие джунгли! – и прошел в вестибюль, маленький, жизнерадостный, увлекая за собой Хлопьянова.

В холле, перед банкетным залом, среди зеркал и горящих бра, уже поджидали гости. Банкир обнимался с каждым, целовался, представлял Хлопьянова:

– Это мой спаситель!.. А это Федя, русский купец, живет под Барселоной в Испании!.. Хлопьянов обменялся рукопожатием с чернявым, месопотамского обличия, плутоватым человеком, неизвестно почему именуемым «русским купцом».

– А это мой бакинский друг Джебраил, директор банка!.. Джабик, помнишь, как нас Гейдар Алиевич хотел в тюрьму посадить?

Хлопьянов пожимал мягкую руку бакинца, милого, ласкового, утомленного человека, похожего на умного старого лиса.

– А это богиня района, глава администрации!.. Самая очаровательная женщина Подмосковья!

Хлопьянов пожимал пухлую, усыпанную бриллиантами руку, глядя в лучистые бирюзовые глаза маленькой пышной дамы, похожей на императрицу Анну Иоанновну.

– А это Яша, ювелир, создатель сих замечательных изделий! – банкир указал глазами на пышную грудь дамы, украшенную изумрудным колье, а потом перевел глаза на тучного, в розовом дорогом пиджаке еврея, смущенно и скромно поклонившегося Хлопьянову.

Обнимались, хохотали, похлопывали друг друга по упитанным бокам.

– Алеко, друг милый! – банкир обнялся с появившимся коренастым грузином, чьи пальцы были обильно украшены перстнями. – Гости дорогие, это сам хозяин этого замечательного заведения!.. Ты мне скажи, Алеко, будет сюрприз или нет?

– Сюрприз готов, – загадочно произнес хозяин, закрывая глаза коричневыми веками. – Как только дадите знак, сразу будет сюрприз!.. Прошу за стол! – и отдернул тяжелую гардину банкетного зала.

Хлопьянов прежде не видел подобных застолий. Стол был огромен, застелен белоснежной скатертью, уставлен хрустальными бокалами, чашами, блюдами. В хрустальных подсвечниках пылали свечи, отражались в зеркалах, зажигая на гранях бокалов драгоценные радуги. На длинных фарфоровых блюдах стояли на согбенных коленях жареные поросята. Посреди стола на серебряном подносе, выгибая зазубренную спину, вытянув отточенный нос, красовался осетр. Множество закусок, вин, солений было рассыпано по столу, и все лучилось, сияло, источало ароматы. Хлопьянов, привыкший к скромной, почти скудной еде, был поражен богатством и великолепием. Испытывал раздражение, недоверие и одновременно острое любопытство к людям, позволявшим себе подобную роскошь, в то время как другие во множестве начинали голодать и бедствовать. Этот засыпанный яствами стол был накрыт среди изнывающей страны, полуголодных селений, угрюмой ненависти некормленого люда.