Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Красно-коричневый - Проханов Александр Андреевич - Страница 48


48
Изменить размер шрифта:

Вельможа потирал ладони. Они были как два огромных наждака, шуршали, скрипели, почти искрили. Хлопьянов восхищался Вельможей, обожал его. Изумлялся, как раньше к нему не пришел, предпочитая кружить по шумным политическим торжищам, бездейственным и ненужным.

– Новый курс, – он подготовлен! – продолжал Вельможа. – Возьмем власть, без крика, без выстрела, даже без выборов! Везде наши люди – в Москве, в регионах, в Беларуси, в Казахстане, в Армении. Опять создадим государство! И без митингов, без раздирания глоток! Обратимся к народу, к его коренным представителям. Родина! Справедливость! Восстановим заводы, укрепим границы, создадим могучую армию. Вернем народу веру! Он будет работать во имя великой страны, во имя будущего. Не надо торопиться, только терпение. Я тебя знаю и верю. Пойдешь работать ко мне. Подписан указ, – я стал вице-премьером. Ответственный участок – Кавказ, ингуши, осетины, чеченцы. Мы их должны примирить, и сделаем это не силой, а экономикой и идеей нашего советского братства. Я завтра уеду, туда, на Кавказ. Через неделю вернусь. Мы опять повидаемся. Я тебя возьму на работу. Мы с тобой поработаем. Не хуже, чем в Кабуле! Не хуже, чем в Карабахе!

Вельможа опять положил на плечо Хлопьянова свою огромную лапу, словно заслонял его от опасностей и тревог.

Далеко, сквозь сосны, в открытые ворота дачи, въезжали автомобили. Осторожно разворачивались на лужайке, – джипы, мерседесы, «вольво». Вельможа, увлекая за собой Хлопьянова, шел им навстречу.

Пожимали друг другу руки, обнимались. Вельможа знакомил с гостями Хлопьянова, представляя его как старого боевого товарища.

Здесь был известный, уже немолодой писатель, выпускавшие толстые советские романы, лауреат и герой, на которого, едва начались перемены, обрушились нападки. Его обвиняли в бесталанности, в раболепном служении режиму, в подавлении литературных свобод. Он бесследно исчез с телеэкранов и с газетных полос, его место заняли другие, какая-то ядовитая и говорливая мелюзга, выступавшая по всякому поводу, кусающая налево и направо. Писатель был грузен, с болезненным грубым лицом, напоминавшим ком сырой глины, из которой было вылеплено выражение непроходящей обиды. Вельможа приобнял его:

– Веселей, дружище! Наше солнышко еще взойдет!

Здесь был известный на всю страну оборонщик, опекавший оружейные заводы, ракетные программы. Исчезнувший и затихший, как только демократические миротворцы устроили охоту на «соловьев генерального штаба», стали пилить и взрывать ракеты, уступать противнику театры военных действий. После неудачного августа о нем вообще не говорили и многие считали его умершим. Но вдруг он появился в новой роли банкира, покровителя искусств, созидателя храмов. Приоткрыв лакированную дверцу «вольво», ступив на лужайку лакированной остроносой туфлей, он белозубо улыбался Вельможе, и его свежее загорелое лицо сияло благополучием и успехом.

– Средиземноморское солнце тебе очень к лицу, дружище! – приветствовал его Вельможа. Среди приехавших Хлопьянов с удивлением узнал президента Азербайджана, изгнанного из Баку. Того, с кем однажды виделся в просторном президентском кабинете на фоне зеленого мусульманского флага. Сдержанный, величавый, он произносил исполненные значимости слова. А потом, после январского кровопролития, когда в городе грохотали пулеметы, машины десантников прорубали толпу, давили легковушки, и весь город, одетый в черное, хоронил убитых, – президент исчез из дворца. Теперь, скромно одетый, доступный, застенчивый, он обнимался с Вельможей, своим прежним помощником. Их лица сближались, щека прикасалась к щеке, и они, мягко улыбаясь, говорили:

– Салям!

Из черной «Волги» с трехцветным пропуском Верховного Совета вышел известный молодой депутат, любимец патриотической публики, чьи яркие обличительные речи звучали на съездах и митингах. Восторженные поклонники прочили его в президенты. Депутат был хорош собой, имел холеную бородку и усики, и его умные, чуть насмешливые глаза благодушно смотрели на остальных гостей.

Были и другие, неизвестные Хлопьянову люди. Невысокий крепыш с выправкой и седеющим бобриком, оказавшийся действующим генералом милиции. Широколицый простодушный увалень в дорогом атласном костюме и шелковом галстуке, оказавшийся главой администрации одного из уральских районов.

Все они заполнили лужайку перед домом. Шумели, жали друг другу руки. Вельможа, ловкий и подвижный, как крупный, вставший на задние лапы медведь, мягко кружил среди них. Для каждого находил свое особое выражение лица, особое дружеское слово:

– Пока мои домочадцы стол накрывают, прошу на веранду. Выпьем с дорожки, червячка заморим!

Сидели на веранде, на венских стульях, сняв пиджаки и галстуки. Вельможа, радушный хозяин, ухаживал за гостями. Наливал в толстые стаканы коричнево-золотое виски. Брал серебряными щипцами кубики прозрачного льда, кидал в стаканы, подносил друзьям.

В глубине дачи был виден стол под белой скатертью. На нем нарядно светился фарфор, блестел хрусталь. Все дышало довольством, надежностью. Хлопьянов в этом прочном благополучном укладе находил подтверждение недавно услышанному. Вельможа был реальным политиком, не был похож на взвинченных экзотичных оппозиционеров, с которыми сводила Хлопьянова судьба.

– Вы слышали, Федор Тихонович получил назначение! – банкир назвал фамилию, неизвестную Хлопьянову, но вызвавшую оживление присутствующих. – Совсем его, беднягу, прижали. Едва по делу ГКЧП не прошел. С трудом его отстояли. Говорю ему: «Давай, Федор Тихонович, иди ко мне, в мою фирму, нырни, отлежись!» А он: «Нет, у меня, говорит, другой план». Ну что ж, дождался, вошел в администрацию президента.

– А ведь Федор Тихонович – мой земляк! – радостно возгласил писатель, словно продвижение по службе упомянутого лица было его личной радостью и успехом. – Я его помню, когда он еще в комсомоле работал. Потом инструктор обкома, второй секретарь, первый! Какие он Дни литературы устраивал в области! Какие банкеты закатывал! У меня как раз собрание сочинений вышло, я ему подарил. Надо бы ему позвонить, напомнить о себе. Он к писателям всегда хорошо относился.

– Он приезжал к нам в Баку. Я просил его по одному деликатному делу переговорить с генпрокурором, – бывший президент, обрадованный известием, удовлетворенно кивал, будто возвращение опального и гонимого Федора Тихоновича во власть сулило и ему, изгнанному, подобное возвращение. – Он выполнил мою просьбу. А я, в свою очередь, сделал все, о чем он меня просил. Думаю, он помнит нашу поездку на Апшерон!

– Когда я учился в университете, студенты, как вы понимаете, были настроены весьма скептически к власти, – молвил молодой депутат. – К нам приехал Федор Тихонович и выступил перед студентами. Вначале я думал: какой-нибудь обычный партийный догматик. Станет поучать, разглагольствовать. А он вышел на трибуну и говорит: «Это я у вас хочу поучиться! Послушать мысли молодого поколения!» И два часа отвечал на самые острые вопросы. Это большой успех для всех нас, что Федор Тихонович вошел в аппарат президента. Он будет хорошим мостиком между администрацией и депутатским корпусом.

– Вот видите, – удовлетворенно заметил Вельможа. – По песчинке, по камушку, и, глядишь, гора вырастает! И не надо никаких демонстраций, никаких парламентских слушаний!

Они отхлебывали виски. Хлопьянов чувствовал губами приятное жжение горьковатого напитка, холод ледяного брусочка. Видел, что все эти люди связаны общим прошлым, соединены со множеством других влиятельных и известных людей. Движутся все вместе, через неудачи и временные поражения, поддерживая и помогая друг другу. Возвращают себе утерянные власть и влияние.

– Вы слышали последнюю выходку Банана? – похохатывал банкир, и Хлопьянов догадался, что Бананом он называет президента. – Это информация из президентской охраны. Он был в Красноярске, не пил, крепился. С самолета сошел нормальный. На заводах был нормальный. С интеллигенцией встречался нормальный. Но когда губернатор решил устроить пикник на берегу Енисея, он там сорвался! Сначала орал песни и всех заставлял петь! Потом устроил хоровод вокруг костра, упал на угли и прожег себе брюки! Потом заставил кидать в дерево пустые бутылки, кто из них самый меткий! Обезьянка, пресс-секретарь, настолько утомился этим буйством, что незаметно отошел, встал на берегу и отвернулся, чтобы не видеть безобразие. Банан заметил: «А-а-а, он с нами не пьет, брезгует!» Подкрался и пихнул его в воду! Тот брык – и стал тонуть. За ним охранники в реку, выловили, едва откачали. Представляете, – мокренькая мохнатенькая обезьянка тонет, вопит, лысенький лобик из воды торчит, а Банан ему с берега орет: «А говорят, дерьмо не тонет!»