Скоморох - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич - Страница 1

Константин Калбазов

Скоморох

Пролог

– Не выстоять нам, воевода.

– С чего так-то?

– Коли только крепость держать, устояли бы и против большего супостата, а вот выполнить приказ и не допустить перекрытия торгового тракта… Не осилим.

– Не дело говоришь, Боян. Тут думать нужно, как волю великого князя исполнить, а ты ищешь причину, чтоб от долга уклониться.

Воевода откинулся на бревенчатую стену горницы и устремил на своего заместителя вопрошающий и вместе с тем ироничный взгляд, поигрывая клинком боевого ножа. Именно боевого, иначе и не скажешь. Длиной почти в локоть, на треть обоюдоострый с незначительным изгибом. В глаза бросался коленчатый узор булата. Обычная, без изысков, рукоять оплетена кожей, чтобы рука уверенно держала оружие. Кожа уже изрядно потерта от частого использования. Нет, не для красоты предназначен этот клинок, с таким хоть на медведя, хоть на ворога.

Весь облик воеводы говорил о том, что он хороший боец. Этим по большому счету и объяснялось его нахождение в приграничной крепости. Правда, была тут еще одна закавыка. Крепость занимала важное стратегическое и экономическое положение: она стояла не просто на границе, а на большом торговом тракте, который проходил стрелой через несколько государств и являлся чуть ли не основным сухопутным торговым путем. Так что талантов военачальника для управления ею было недостаточно. Торговые пошлины составляли немалую часть дохода казны. Поставь сюда кого поглупее или от жадности не ведающего пределов, он тут такого наворотит, что все приказы разом не разберут. Но, как видно, нынешний воевода толк в подобных делах знал, иначе не отправил бы его сюда князь, человек далеко не глупый. В отличие от своего покойного батюшки, великий князь брячиславский воинскую стезю не больно-то жаловал, все более склоняясь к развитию ремесел да торговли, оттого, наверное, его войска и были биты под Ладой. Так что коли поставил сюда окольничего своего, значит, был уверен: этот справится.

Воевода был всего на пару годков моложе великого князя, на вид ему не больше тридцати пяти. Судя по всему, карьера у него пойдет в гору, если с благодетелем какая беда не приключится или сам чего не учудит. Одет он просто, по-военному. Сверху – чуга, особый кафтан, более всего подходящий для воинского сословия: короткие рукава, просторный подол с боков имеет разрезы, что удобно для верховой езды. На поясе сабля в простых ножнах; гарда без вычурности, с истертой рукояткой. Сбоку на столе примостилась мурмолка – головной убор в форме колпака, опять же простецкая, отвороты из той же материи, что и сам колпак, разве что с вышивкой. Все из дорогого сукна и стоит ой как недешево, вот только воевода мог бы и побогаче обрядиться, чай, не на поле брани.

Боян был одет во фряжский кафтан с зауженными от локтя к запястью рукавами, богато отделанный золотой и серебряной вышивкой и с разрезами по бокам, как у воеводы. На колене покоилась мурмолка, отороченная чернобуркой. На поясе в изукрашенных ножнах сабелька, гарда с каменьями, без сомнений, клинок был хорошего качества. Весь вид молодого двадцатилетнего парня говорил о том, что роду он не худого, а потому всякую всячину себе на пояс цеплять не станет. С другого боку крепился дорогой кинжал, как видно, иноземной работы: больно узок, лезвие прямое, сужающееся к концу, да и коротковат.

При последних словах старшего товарища – очевидно, что, несмотря на разницу в возрасте, они были дружны, – а также начальника парень вскинулся и, уперев правую руку в колено, от чего выпрямился так, словно кол проглотил, бросил на воеводу возмущенный взгляд:

– Ты о чем это, воевода? Нешто труса во мне узрел?!

– Остынь, Боян. Кого угодно готов в тебе увидеть, но не труса. Нет в тебе страху, и в большей степени, уж не взыщи, – по младости лет.

– Зачем ты так-то, Градимир? – Вот уж имечко, никак не подходящее облику воеводы. Какой уж тут «хранящий мир». Хотя как там иноземные мудрецы говорили: «Хочешь мира, готовься к войне». Если так, то да, имя в самый раз. – Ведь не я к тебе в горницу рвался, сам позвал.

– Прости, дружище. Но ведь я тебя для чего позвал? Совета спросить. А ты вещаешь о том, чего мы не можем или могли бы, если бы… А нам не «если». Нам сейчас нужно думать, как быть. Великого князя в битве потеснили, полки в большом расстройстве отходят, преследуемые гульдами, скорее всего, до самой Кукши не остановятся. Где это, говорить не надо? Коли ворог оседлает тракт, помрет торговля, а оттого убытки приключатся.

– Можно подумать, толк от нее великий, коли война случилась.

– Не бухти. Толк есть, и ты о том ведаешь, чай, не одни гульды в мире обретаются, многие хотят торговлю с нами вести. Вот только коли Карла засядет на дороге, то ходу купцам к нам не станет. Иноземных торгашей он не тронет, ему со всеми ругаться не след, но и к нам не пустит. А наших мало того что как липку оберет, так еще и в полон утащит. А великому князю сейчас каждая копейка дорога, потому как новую армию собирать нужно.

– Так сколько княжеств на тот тракт нанизано, как бус на нитку. А ну как они взъярятся на гульдов?

– Пустое. С Гульдией воевать – себе дороже. Опять же из-за одной торговлишки не станут они в свару лезть, тем паче что торговцы могут пойти по Северному тракту – дольше, но лучше так, чем убытки терпеть. Было уж и опять повторится.

– А если торговый люд пойдет через Гульдию, стало быть, гульдам и тут прибыток.

– В корень зришь.

– Так отчего же Миролюб не направил нам подмогу?

– И так стрелецкий полк прислал, откуда ему больше-то взять? Сейчас ему дай бог удержать то, что имеет, да суметь остановить гульдов у Кукши.

– Все одно у нас только две тысячи стрельцов да сотня посадской конницы. А гульды идут двумя полками, да при каждом – по роте драгун, в круговую три с лишком тысячи выходит. В открытое поле лучше и не соваться.

Иноземные полки в своем составе имели в среднем до полутора тысяч солдат, по десять рот; у славен стрелецкие полки не превышали тысячи стрельцов, по десять сотен. Так что даже когда грудь в грудь выходили два полка, перевес был на стороне противника. Плюс к этому солдаты иностранных держав были наемниками – людьми, по большей части семьей и иными заботами не обремененными. Чего не сказать о стрельцах, у которых имелись и семья и подворье. Пополнение полков шло из своих же семей, а какой родитель отправит кровинушку на убой? Потому и обучают они сыновей крепко, не жалеючи. Вот только новое у славен приживается плохо, никак не получается враз отринуть то, что досталось от отцов и дедов. Семейный человек, защищая свой дом, бьется без оглядки, а как подале отойдет, так совсем иной расклад выходит – назад оглянется и о семье подумает: как они будут без кормильца.

– Про две тысячи это ты верно заметил. А вот еще вспомни о том, что наши полки – из бывалых бойцов… Да если успеть снарядить ополчение, это уже сколько получится?

– С ополчением против гульдов? Воевода…

– Да знаю я, что у них на сегодня самая обученная армия, да только и у великого князя нет иного выхода. За стенами мы выстоим, им еще раз пять по столько нужно, чтобы нас раскатать. Но нам-то требуется извести эти полки или восвояси отправить.

– Дак они и к стенам подступать не станут, если им нужно просто тракт перегородить. Встанут лагерем против нас, делов-то.

– Это так, – тяжко вздохнул воевода. Вот только показалось или он и впрямь бросил на парня лукавый взгляд? – Не нужно им этого. Путь преградить – и то ладушки. А как простоят недельку, то тут уж нам нужно будет силу великую собирать, чтобы разбить их.

– Это точно, лагерь за это время они укрепят основательно. Прости, воевода, но не вижу я, как можно волю Миролюба выполнить.

– А исполнить надо, ибо недвусмысленна она. В грамоте ясно сказано: беречь тракт.