Рубикон - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич - Страница 12

— А давай вместе.

— Что вместе?

— Ну вместе…

— Ларчик, и думать больше не смей. Мы выкарабкаемся. Обязательно выкарабкаемся. Если есть дверь в одну сторону, то непременно есть и в другую. Только нужно подождать немного, верить и искать.

— Дим, ты дурак? Ну сколько прошло с того момента, как мы провалились в тот дурацкий портал? Минуты три или пять, а когда глянули, его и след простыл. Может, он всего минуту держится, а может, и несколько секунд, да еще и в несколько лет раз. А может, еще и открывается не в одном и том же месте, а в разных. Ну сколько раз мы были на том месте за последнее время, три, четыре, а сколько мы уже здесь. Нет, Дима, мы получили билет в один конец, и это навсегда. Понимаешь? Навсегда.

Она говорила абсолютно спокойно, рассудительно и в то же время как-то отстраненно, что было страшнее всего. Дмитрий воочию увидел человека, который просто потерял смысл жизни, не знал причины, зачем ему следует продолжать бренное существование, человека, дошедшего до последней черты, за которой только пустота. Нет, она прошла эту черту и сама стала пустой оболочкой. Ну не знал он, как это объяснить, вот чувствовал — и все тут.

— Ларчик, глупенькая, я ведь тебя люблю, люблю так, что ни за что не отпущу от себя.

— Ты меня любишь?

— С первого дня, как только увидел. Но Семен мой друг, а потом и ты любишь его, вот я и таился.

Конечно, он врал. Врал настолько самозабвенно, что готов был сам поверить в свою ложь. Нет, не все было ложью. Она ему нравилась, и бывало такое, что, несмотря на то что она жена его друга, его порой посещали нехорошие мысли, но это было просто влечением, не чем иным. Да, оказавшись здесь, он все чаще задумывался над тем парадоксом, что они здесь вдвоем, ситуация очень подходящая, но он ничего не предпринимает.

Поначалу он ни на минуту не забывал, чья она женщина. Потом, когда пришло осознание сложившейся ситуации, было просто не до того, потому как они за день изрядно выматывались, тут уж не до грез. Даже во время ночных дежурств эти мысли не возвращались, лишь налетали легким ветерком, когда он видел, как она вытирается после купания, а футболка или платьице соблазнительно облегают ее тело. В особенности если это происходило на фоне солнечного света, просвечивающего ее легкое одеяние, соблазнительно выставляя напоказ фигуру. Но это было простым влечением мужчины к женщине.

Да, он врал. А что ему еще оставалось делать? Он не психолог и понятия не имеет, как бороться с тем состоянием, которое ее охватило. Он отчетливо понимал только одно: нужно как-то вернуть ее обратно за черту, заставить вдохнуть жизнь полной грудью. Найти в себе силы, чтобы жить дальше, вновь обрести смысл.

Плохо представляя, что нужно предпринять, он неожиданно для самого себя потянулся к ее губам и поцеловал, едва их касаясь. Она не дернулась и даже не попыталась отстраниться. Просто стояла, внимательно глядя ему в глаза. Губы плотно сжаты, тверды и сухи. Несмотря на то что она не отстранилась, от нее веяло холодом и равнодушием.

— Что, очень хочется?

— …

Он только и смог, что нервно сглотнуть, да только твердый ком никак не хотел покидать горло, и даже наоборот, казалось, стал тверже и больше, напрочь лишая возможности говорить, а по телу прошла дрожь. Лариса все так же спокойно стянула с шеи обрывок шнура и грустно улыбнулась:

— Ну если хочется, то не стоит сдерживать своих желаний.

Как ни равнодушна она была, однако после долгих стараний ему удалось распалить ее, заставить чувствовать. Он приложил все свои старания и умения. Потом вдруг ощутил, что его самого охватил такой восторг, что, попытайся она сейчас его остановить, он не станет слушать, хотя теперь это будет самым настоящим насилием. Но она не остановила, мало того — загорелась сама.

Потом она плакала, но не отвернувшись от него, а, наоборот, прижавшись к его груди, словно маленькая испуганная девочка. Он же боялся пошевелиться, чтобы, не дай бог, не помешать. Она возвращалась. Он чувствовал это, и от этого его грудь расправлялась. Нет, он не ощущал себя мегамужиком, который сумел своими талантами заставить девушку вновь распробовать вкус жизни. Он просто понял, что вот сейчас он сам вновь обрел смысл в жизни, а ее он любил. Вот эта девушка, рыдающая на его груди, — именно она его смысл, и не потому, что он ее любит, нет. Она была единственной, ради кого он должен был жить, потому что без него ей верный конец. Удайся ее попытка — и он, скорее всего, повис бы рядом, на том же суку. Так что он радовался не только ее возрождению, но и своему. Жизнь, как она ни трудна, чертовски хорошая штука.

То, что он уснул, до него дошло сразу, потому как, поначалу лениво открыв глаза, он тут же рывком сел на матраце, ошалело осматриваясь по сторонам. После произошедшего он отнес уснувшую Ларису в палатку и устроил на ее постели, однако и мысли не допускал, чтобы оставить девушку.

Вместо этого Дмитрий пристроился рядом и предавался размышлениям об их бытии, о том, не права ли она и не стоит ли бросить все эти трепыхания, которые ведут в никуда. Ведь она была где-то права, и если они и вправду хотят вернуться, то им следует обосноваться именно на том пятачке, где они появились в этом мире. Да только то место значительно проигрывало этому, а ожидание могло продлиться долгие годы. И опять же портал и впрямь мог открыться где угодно, так что им оставалось только надеяться на случай, на тот самый случай, который вырвал их из привычной среды.

Как он уснул, он и сам не заметил. А теперь вот проснулся. Причем он не сидел, а лежал, и лежал один. Нет, не один. Испугавшись, что опять потерял ее из виду, а возможно, потерял вообще, он не сразу заметил, что она сидит в углу полутемной палатки, на том же матраце, и внимательно смотрит на него.

— Хи-хи. Испугался?

— Есть такое дело.

— Ну что, Ромео, помнишь, что говорил, или это так, в порыве страсти?

— Почему же, помню и под каждым словом готов подписаться и сейчас.

— Не надо. Лишнее. Я знаю, что это неправда. Неужели ты думаешь, что женщина не почувствует, как к ней относится мужчина? Спасибо тебе за все, что ты делаешь для меня. А за то, что вынул меня из петли… Посмотрим, может, придет то время, когда я поблагодарю тебя и за это. Ну что, будем ужинать? Я наловила рыбы. Или ты не против вкусить чего иного?

— Ларчик, я… — начал было он растерянно, однако она не дала ему договорить:

— А вот я бы не против.

Девушка подалась вперед и, приблизившись к его лицу, поцеловала в губы, и на этот раз ее губы оказались не твердыми, а мягкими, податливыми и влажными. После этого она облизнулась, прямо как хитрюга, тихонько умявшая банку варенья. При этом так озорно улыбнулась, что он тут же весь вздыбился. К тому же на ней в этот момент не было никакой одежды. Да какой, к чертям собачьим, ужин!

— Погоди. Погоди, Димочка.

— Что? Что не так?

— Все так, глупенький. Только я хочу сразу тебе сказать. Ни о каких детях не может быть и речи. Мало того что тут нет никаких роддомов, так еще и нет никакого будущего.

— Лариса…

— Все. Хватит разговоров. Иди сюда.

Надо ли говорить, что о дежурстве сегодня забыли? Хорошо хоть у закона подлости, так же как и у них, выходной выдался, и за ночь ничего не случилось. И это с учетом того, что никто из них даже не вспомнил о том, чтобы забаррикадировать вход в их клетку. Правда, ужину, который должен был перейти в завтрак, повезло меньше. Местная братия без зазрения совести добралась до него, и от четырех рыбин остались только разбросанные кости да изгрызенные головы.

Лариса с улыбкой наблюдала за этим погромом, прислушиваясь к недовольному урчанию живота. И куда было спешить, когда можно чин чином поесть, а потом уж… Ладно, нужно идти опять ловить рыбу, на этот раз уже на завтрак. Стоп. Никуда идти не надо. Вон он, добытчик, уже сходил на охоту, несет на плече косулю. Значит, на завтрак свежатина будет.

— Ларчик, поздравь.