Личный лекарь Грозного царя - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 32

Никита с интересом разглядывал келью, в которой ему придется жить целых два года. Он не допускал даже мысли, что его с позором выставят отсюда за тупость.

«Ночами буду сидеть, с лучиной, но одолею все науки», – решил он для себя.

Неожиданно его внимание привлек бронзовый светильник, стоявший на столе. Он сразу понял назначение этого странного предмета, потому что из него немного торчал обгоревший фитиль. Он взял в руки светильник и понял, что внутри есть какая-то жидкость, – от фитиля пахло странным запахом, которого он не знал.

Георгий, наблюдавший за ним, спросил:

– Ты что, не видел никогда лампы керосиновой?

«Так вот это что», – понял Никита.

– Нет, – ответил он учителю, – я только слыхал, как отец говорил, что в лавках, которые боярину Щепотневу принадлежат, такие начали продавать, но нам не по деньгам, – добавил он серьезно. – А здесь неужто у нас в келье такая лампа будет гореть?

– Конечно, – кивнул Георгий. – Ты что думаешь, учиться только при дневном свете будешь? Вот уж нет, придется и при лампе сидеть. А к лампе еще стекло полагается, но пока вам его не дали – вначале научитесь с ним обращаться, а то мигом все поломаете. Сейчас темнеет уже в три часа пополудни, вот занятия окончатся – пойдете по кельям делами своими неотложными займетесь, у кого что, потом, как все на молитву, трапеза вечерняя, а потом учить будете, что днем вам рассказывали. В воскресный же день вам монахи скучать не дадут – вместе с ними будете службу стоять. Архимандрит Кирилл особо внимание свое обращает на усердие ваше в молитве.

– Учитель, – робко обратился Никита к лекарю, – батюшка меня на долгие службы не брал никогда, млею я там, долго стоять не могу.

Георгий привычно почесал вихры на затылке:

– Н-да, это вопрос, ну да ладно, Сергий Аникитович что-нибудь придумает, может, скамеечку для увечного архимандрит разрешит поставить. Ну ладно, давай устраивайся, вот твой топчан, на нем спать будешь. Завтра получишь одежу для учебы, в том, в чем ты пришел, здесь ходить нельзя. Твои соседи придут вскоре, может, ты их знаешь – Мишка Протвин здесь обитает и Семен Крупин. – С этими словами Георгий вышел и аккуратно закрыл за собой дверь.

А Никита, как будто из него выпустили воздух, хлопнулся на топчан. Ну вот почему так не везет, почему его злейший на улице враг – Семка Рыжий – тоже оказался здесь, да еще в одной с ним келье?

Посетовав некоторое время на судьбу, он все же решил разложить свои вещи. Теплый мятель и новый кафтан он повесил на вешалку, где уже висела одежда его соседей по келье. Затем убрал в тумбочку свои вещи. То ли от работы, то ли от переживаний ужасно захотелось поесть, и он, усевшись за стол, расстелил на нем тряпицу, в которую были завернуты пироги, и начал их поглощать, выбирая рыбники. Когда он уже доедал последний рыбник, в келью вошли оба его соседа. Они оживленно переговаривались, держа под мышками какие-то странные предметы. Увидев Никиту, оба остановились, а Семен радостно завопил, замахал руками, чуть не уронив свою ношу:

– Кого я вижу! Хромой Никитка, будет тебе битка!

Но тут же скривился и уже осторожно доковылял до топчана и медленно уселся на него.

Его спутник, высокий здоровенный парень, гулким басом сказал:

– Семка, как тебе не совестно, побойся Бога, ты вчерашнего дня столько розог получил, всю спину конюх исполосовал, а тебе все неймется. Ты хоть помнишь, что про драки и обзывки Сергей Аникитович говорил?

– Да помню я все, – отмахнулся Семен и, повернувшись к Никите, произнес: – Никита, Христа ради прости меня, грешного, я тут за седмицу уже второй раз на розги попадаю, и все из-за языка своего. Вот и сейчас не удержался. Очень ты уж ловко последний раз мне кулаком под глаз заехал, потом дома братовья проходу не давали, все просили – похвастай, Семка, как хромой тебе глаз подбил.

Мишка захохотал:

– Так что, Никита, ты действительно ему глаз подбил?

– Да было дело, – нехотя ответил тот. – Может, не будем про драки боле говорить, лучше объясните – что за штуки у вас в руках?

Пока Семен со вздохами устраивался на топчане, Мишка положил на стол грубую кожаную папку и вытащил из нее две тонкие книжицы.

– Это называется «папка для книжиц». И для тетрадей наших, в которые мы будем записывать все, что нам будут говорить. – Тут он хихикнул: – Только это будет на морковкино заговенье, потому как, окромя нас троих, никто ни читать, ни писать не может. – Но тут же стал серьезным, сообщил: – Однако и мы напрасно обрадовались: писать-то сейчас надо будет другими буквами, Сергий Аникитович сказал, что это будет наш особый язык – лекарский, чтобы мы все, что нового узнавать будем, по-новому и записывали. Вот и книжицы по две нам выдали на каждую келью: одна – «букварь», вторая – «арифметика» называется, но мы по-простому, как раньше, ее «цифирью» называем. Они здесь, в печатне монастырской напечатаны, специально для учебы нашей.

– Сколько же денег государь наш в это дело вложил… – вслух высказал свои мысли Никита.

– Это так, мы тут уже не раз об этом говорили, два десятка новиков на государев кошт взято, – со своего топчана сказал Семен. – Мой батюшка дома говорил, что государь советы своего лекаря во многом исполняет. Насмотрелся он милостей Иоанна Васильевича к боярину и восхотел, чтобы и я лекарем стал, все говорил, что ежели знатным лекарем выучусь – без копейки не останусь.

Никита молча слушал похвальбу Семена – он в своих мечтах никогда не заходил так высоко, ему просто хотелось лечить больных людей, так же страдающих, как и он. Ведь в глубине души он надеялся, что царский лекарь приметит его за усердие и, как сегодня сказал Георгий, вылечит его недуг.

В коридоре послышались шаги, Мишка Протвин встал, Семен тоже с кряхтеньем поднялся с топчана.

– Ну вот и вечерня скоро, давай тоже собирайся с нами. Отстоим вечерню с монахами, а потом – трапеза, а пожрать уже сейчас охота.

Никита протянул голодающему оставшийся пирог с кашей, тот, поломавшись для виду, в два укуса проглотил предложенную еду, и они вышли в коридор и вместе с другими учениками отправились на вечерню.

Когда троица вернулась к себе в келью, уже стемнело, и там почти ничего не было видно.

– Ну вот, – огорченно протянул Семка, – опять в темнотище будем сидеть. А учитель обещал, что через три дня нам лампы разрешат зажигать.

И почти сразу после его слов в келью без стука зашли два монаха. Первый, шедший с озабоченным лицом, держал в руке подсвечник с горящей толстой сальной свечкой. Это был келарь монастыря, а за ним небольшой тщедушный монашек нес корзину со стружками.

С ворчанием келарь поставил подсвечник на стол и обратился к ребятам:

– Сейчас, отроки, я вас научу, как лампу разжигать, смотрите внимательно.

Он взял лампу, стоявшую на столе, и вытащил из ее корпуса протягивающее устройство вместе с фитилем.

– Вот видите, сюда будете заливать эту жидкость, керосин называется, вот вам бутылка, это на седмицу, ежели керосин будет быстрее уходить – мало вам не покажется. Теперь смотрите дальше.

Он зажег от свечки фитиль лампы и поставил ее на стол. В это время монашек порылся в стружках, вытащил стекло для лампы и подал келарю. Тот подышал вовнутрь и рукавом протер запотевшее стекло.

– А теперь самое главное. Вот я надеваю стекло на лампу – видите, у меня фитиль прикручен и горит чуть-чуть, если сразу прибавить огонь, то стекло закоптится, и его опять придется протирать, и, кроме того, оно просто может треснуть. Так что прибавляйте огонь потихоньку. – Он говорил и сам потихоньку подкручивал фитиль. В келье стало намного светлей по сравнению с тусклым светом единственной свечи.

– Ну что, все уразумели? – обратился он к будущим лекарям.

– Уразумели, батюшка, спаси тебя Господь, – дружно, с поклоном ответили они.

Но неугомонный рыжий Семка все-таки спросил:

– Отец келарь, а ежели мы этакую вещь дорогую разобьем?

Келарь нехорошо усмехнулся и сказал: