Личный лекарь Грозного царя - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 28

Напротив него сидели два кардинала, неприметный скромный монах в простой рясе, перевязанной веревкой, и епископ, который, видимо, в своей жизни побывал и воином.

Сейчас все видные служители церкви внимательно слушали скромного монаха – генерала ордена иезуитов.

– Ваше святейшество, – говорил генерал, – с глубочайшим прискорбием сообщаю, что наша давно лелеемая надежда на обращение схизматиков Московии в истинную веру на данном этапе откладывается. Не могу загружать вас мелкими, недостойными вашего сана подробностями, но хочу сказать, что в силу обстоятельств мы вынуждены начать все с самого начала.

Папа Григорий поднял на говорившего слезящиеся, выцветшие от возраста глаза и сказал:

– Сын мой, вот уже несколько веков наша церковь ведет явную и тайную войну с православием, и сегодняшнее отступление ничего не значит в этой многолетней схватке. Сейчас мы выслушаем тебя и решим, как нам дальше действовать в сложившейся ситуации. Продолжай, мы все внимательно тебя слушаем.

– Ваше святейшество, как вы знаете, в последние годы у нас наметились определенные успехи, десять лет назад, после заключения Люблинской унии, нам удалось отправить в Литву из Польши наших братьев, а после того как крулем Польши стал Стефан Баторий, верный сын нашей церкви, нам удалось с его помощью создать больше десяти иезуитских колледжей в городах Польши и Литвы, а в Вильно даже Академию и университет Виленского общества Иисуса. В этих колледжах мы смогли обучать сотни славян, которых можно было использовать для усиления нашего влияния на Востоке. Было потрачено много золота и серебра для подкупа крупных феодалов Московии. И сейчас как будто Господь за что-то на нас разгневался. После того как был убит Стефан Баторий, поляки, как всегда, устроили посмешище из выборов короля. Не обижайтесь, Радзивилл, но я просто привожу факты, без каких-либо оценок, – повернувшись к недовольно наморщившемуся епископу, сказал иезуит. – И все было бы ничего, но литовские князья, остающиеся схизматиками, и раньше не очень довольные усиливающейся степенью проникновения нашей церкви, разорвали положения Люблинской унии и теперь собираются выбрать своим крулем Иоанна Второго, сына московского князя.

– Они уже выбрали этого московита, покинувшего свой замызганный город, – недовольным голосом прервал говорившего епископ.

Папа слегка кашлянул, и сразу затихший Юрий Радзивилл рассыпался в извинениях:

– Ваше святейшество, прошу простить, но просто после прибытия Иоанна мне пришлось практически бежать из Вильно под покровом ночи, – если бы меня не предупредили, я сейчас, может, сидел уже на цепи у него в замке.

– И сейчас черная туча нависла над нашими планами, Иоанну даже не надо было самому проявлять инициативу: поднявшие голову схизматики, чувствуя его поддержку, начали атаки на нашу церковь. И больше всех рад этому князь Острожский – его гайдуки убили немало наших братьев. Когда я выбирался из города, там уже горели два костела, а чернь пыталась разграбить здание Академии. Секретарь ордена и ваш нунций Антонио Поссевино и иезуит Петр Скарга также бежали вместе со мной. И сейчас они остаются в Кракове, где ожидают инструкций для дальнейших действий. Дело в том, что шведский король Юхан также отклонил предложение нунция Поссевино о переходе в католичество. Так что сейчас перспектива унии с западно-русской церковью отодвигается на неопределенное время. К сожалению, Швеция также для нас пока потеряна. Кроме того, буквально несколько дней назад я получил, уже будучи здесь, сообщение, что в Московии убиты многие наши тайные агенты, в том числе и видный боярин, родственник царя, на которого мы строили очень большие планы.

За столом наступило тяжелое молчание.

Все ждали, что скажет Григорий. Но тот также молчал, видимо обдумывая свои слова. Наконец он заговорил:

– Генерал, если про Юхана я достаточно информирован и мы с сомнением относились к возможности его обращения, то ситуация в Литве и Московии меня удивляет. Чем вы можете объяснить такое резкое изменение обстановки?

– Ваше преосвященство, – осторожно вступил в объяснения иезуит, – дело в том, что сведения из Московии очень недостоверны и обрывочны, нашим шпионам часто приходится пользоваться непроверенной информацией из вторых рук. Но, готовясь к сегодняшнему разговору, я постарался собрать воедино все, что только возможно. Так вот, по нашим сведениям, около трех или четырех лет назад московский князь взял себе нового врача. Не буду вдаваться в подробности, там очень многое нуждается в дополнительной проверке, которой мы сейчас не в силах провести. Врач оказался знающим, здоровье князя значительно улучшилось, и он смог вновь более пристально уделять внимание возникающим проблемам. Я совершенно убежден, что смерть Стефана Батория – это дело рук Иоанна. Но никаких доказательств тому не существует, кроме неясных слухов.

– Так вы хотите сказать, что все наши проблемы происходят из-за одного человека, обычного лекаря? – удивленно спросил один из кардиналов.

– Ну тут не все так однозначно, – замялся иезуит. – Но совершенно точно известно, что согласие князя на то, что его сын будет великим князем Литовским, сделано по совету этого врача, и кроме того, он был причиной опалы, по крайней мере, двух старинных боярских родов, на один из которых мы возлагали большие надежды. Еще этот врач завел приятельские отношения с протестантами, которые также стремятся распространить свое еретическое толкование божьего закона, где бы они ни появились. И насколько мне известно, конечно, это очень сомнительно, но Иоанн якобы опять же по настоянию этого лекаря собирается в Москве построить свой университет. Где, конечно, самым большим будет богословский факультет. Сами понимаете, чем это нам грозит. Если сейчас их необразованные монахи никогда не вступают с нами в теологические споры и всеми путями уклоняются от этого, то вскоре наше преимущество может испариться.

Генерал ордена замолчал, и в разговор вступил Радзивилл:

– Ваше святейшество, признаюсь вам, я не знал того, о чем только что сообщил генерал, и сейчас остаюсь в недоумении: почему этот человек до сих пор еще жив?

– А жив он потому, – медленно произнес иезуит, – что мы еще не имеем достаточных сведений о нем. Это очень любопытный человек, и я бы хотел, чтобы у нас была возможность поговорить с ним с глазу на глаз. Я бы попросил вас, епископ, пока не устраивать никаких неожиданностей, мне нужен этот лекарь живым, он подозрительно много знает, а откуда – не очень понятно. Наш человек в Англии сообщил, что и англичане очень бы хотели видеть у себя этого дворянина.

– Так он благородных кровей? – удивленно протянул Радзивилл.

– Совершенно верно, епископ, и, насколько я знаю, ничем не уступает древности вашего рода, – с ехидством ответил иезуит.

Папа, слушавший все это с выражением, которым смотрят на расшалившихся детей, слегка постучал пальцем по столу, и начавшаяся было перебранка прекратилась.

– Итак, я в общих чертах понял сложившуюся ситуацию, быстро мы ничего сделать не можем. Но надо подумать о возможности устроить волнения в Литве, в которых великий князь Иоанн Второй может погибнуть. Дискредитация же образа московского князя у нас идет уже давно, и, кстати, в этом нам помогает еретическая англиканская церковь. Вообще, вся благочестивая Европа в ужасе от московитского деспота, и его смерть обрадует многих. Поэтому я поручаю вам, генерал, продумать наши дальнейшие действия и возможность смерти царя дикарской Тартарии. Что же касается этого врача, то, будьте любезны, передайте мне все сведения о нем. Очень хотелось знать его возможности в лечении болезней, в частности, может, он что-либо знает о продлении жизни. И прошу не предпринимать пока никаких попыток к его устранению.

Я медленно выезжал из Кремля. Нынче у меня был странный день: еще вчера я праздновал рождение сына, а сегодня меня огорошил своим решением государь. О его поступке сегодня судачили все кому не лень. И уже подсчитывали, что получит мой сын в подарок на зубок от крестного, – никто про серебряную ложку не вспоминал, говорили о размере будущей вотчины. Когда ко мне подходили мои хорошие знакомые и начинали потихоньку поздравлять с царским благоволением, я только согласно кивал, осенял себя крестным знамением и говорил: