Дворняги, друзья мои... - Шафер Наум - Страница 9

Вот в таком напряженном состоянии мы стали с ним обсуждать, что делать дальше. Пришли к выводу, что надо будет сюда приезжать каждый день с лакомствами. Находиться здесь два-три часа. Больше не нужно. Главное – выработать у собаки новый рефлекс, приучить её к ожиданию нашего приезда. Пусть она ждёт не бывшего хозяина, а нас. Правда, добиться этого нелегко… Сердце собаки принадлежит бывшему хозяину. Это мы, люди, изменчивы. Собака не изменяет человеку.

К нашему разговору внимательно прислушивалась пожилая женщина, сидевшая на скамейке под навесом.

– Долго чего-то решаете, – сказала она. – Приедете завтра, а собаки уже и нет.

И она рассказала нам о шкуродёрах, которые давно заприметили овчарку и пытались разными способами её убить: и сетью ловили её, и камнями в голову метили, и мясо с иголкой ей подкинули…

– Они не отстанут, я их знаю, – сказала женщина. – Они шапки делают.

– Всё! – решительно сказал Феликс Аронович. – Будем брать собаку сегодня!

– Феликс Аронович! – взмолился я. – Мы же превратимся в собаколовов. К тому же собака может не выдержать такой нервной нагрузки. Я читал, что, когда собаку берёшь силой, её можно довести до инфаркта.

– А вам будет легче, если с неё сдерут шкуру? – отпарировал он. – Женщина права, они не отстанут. Поэтому придётся рискнуть. Тут хоть есть шанс, что она живая останется. А оставить её здесь – значит обречь на верную смерть.

Тоже верно. Короче, пришлось подчиниться логике Феликса Ароновича… Но как поймать собаку, если она даже погладить себя не даёт? Своеобразие обстановки заключалось в том, что пищу она с рук брала, но погладить её было невозможно.

– А вот я её поглажу! – сказала женщина.

Она подошла к собаке, и та действительно не уклонилась от ласки.

– Она мужчин остерегается, – пояснила женщина. – Ведь именно мужчины обижали её. А меня она не станет бояться.

– Тогда помогите нам её поймать! – сказал Тарасуло.

Минут десять он обучал её разнообразным приёмам накидывания петли, но главный приём заключался в следующем: петля должна свешиваться с руки, которая будет гладить собаку. Если собака позволит себя погладить, её морда обязательно войдёт в петлю, которая захлестнёт шею… Действительно, предательский приём собаколова.

Всё получилось идеально. Женщина погладила овчарку, и петля захлестнула её шею, повод перехватил Феликс Аронович. Хорошо помню, что перед тем как начать вырываться, собака удивлённо повернула голову к женщине: что же таится в твоей душе? Как ты могла? Как же можно так гнусно предавать?… Затем началась отчаянная борьба с Феликсом Ароновичем. Собака бешено крутила головой, тянула повод в разные стороны, упиралась всеми четырьмя лапами в землю и, рискуя быть удушенной, временами пыталась повернуть корпус назад, волоча за собой Феликса Ароновича. При этом хрипела и выла волчьим воем. Это не могло не воздействовать на Ладу. Она залилась звонким лаем, потом стала злобно рычать и, решив, что надо защищать человека, стала нападать на овчарку, норовясь укусить её за ногу. Получился спектакль Для зевак, которые уже собрались на остановке, ожидая автобус. Овчарка иногда замирала на месте, и в глазах её была безнадёжная тоска. Потом снова начинала вырываться. А Лада бегала вокруг неё, лаяла, рычала и по-прежнему пыталась вонзить зубы в её ногу. (Когда-то для меня было загадкой поведение собак в подобных случаях/ Я, например не мог понять, почему благополучный ухоженный домашний пёс с остервенением накидывается на бродячую собаку, не испытывая элементарной жалости к собаке-неудачнику? Почему он стремится наддать собрату, попавшему в беду? Наблюдая в течение многих лет поведение Сильвы и Бобика, живших в нашем доме, я, наконец, разгадал эту загадку. Домашняя собака не жестока. Просто она очень любит человека, и все бытовые явления воспринимает как бы с его точки зрения. Домашний пёс рассуждает примерно так: раз собака бродячая, значит она плохая, потому что от неё отказался человек. А раз так – гнать её, негодницу! Вот и Лада теперь выслуживалась, «помогая» Феликсу Ароновичу одолеть строптивицу. А ведь до этого она доброжелательно заигрывала с овчаркой).

Между тем подошёл очередной автобус.

– Надо уехать этим автобусом! – воскликнул Феликс Аронович, всеми силами удерживая повод.

– Мы удушим собаку, – робко сказал я. – Надо бы нацепить ошейник…

– А вы думаете, мне не пришла в голову такая мысль? – с раздражением отпарировал он. – Вы же видите, как отощала собака. Ошейник для неё стал слишком большим – она из него выпрыгнет. К чему тогда все наши труды?

– Но мы её удушим…

– А если собаколовы её удушат, вам будет легче? Наша ближайшая цель – посадить её живой в автобус. Думайте об этом.

К счастью, водитель автобуса оказался доброжелательным, гуманным парнем. Нарушая график, он терпеливо ждал, пока Тарасуло не подтянул хрипящую собаку к дверцам автобуса. Некоторые пассажиры пытались ему помочь, но он отгонял их язвительными репликами. Наконец, собака очутилась у раскрытой дверцы. Тарасуло впрыгнул в автобус, крепко держа в руках повод. Наступил самый ответственный момент – надо было втащить собаку.

– Слушайте меня внимательно! – крикнул Феликс Аронович, обливаясь потом. – Сейчас я очень сильно натяну повод. Если хотите, чтобы собака осталась живой, с целыми шейными позвонками, то по команде «Три» рывком приподнимите её за задние ноги и с силой втолкните в автобус. Раз…Два…Три!

Я схватил овчарку за задние ноги и с огромным напряжением но быстро втолкнул её на вторую ступеньку, а Феликс Аронович мгновенно подтянул её к себе. Всё было разыграно как по нотам. Признаться, я не ожидал от себя такой прыти. Вот что значит – проявить себя в экстремальной ситуации! В общем, всё закончилось благополучно – разумеется, на данном этапе. Собака, целая и невредимая, оказалась в автобусе.

«Профессионал! – с восхищением подумал я о Феликсе Ароновиче. – Если и дальше дело так пойдёт, то мы спасём собаку. Надо его слушаться».

Автобус тронулся. Я был насыщен впечатлениями и думал, что главное уже позади. Мы стояли на задней площадке и разговаривали. Собака, казалось, успокоилась. Она не делала никаких попыток вырваться. Лада вьюном вертелась у ног, обнюхивала овчарку и даже пыталась заигрывать с ней. А мы говорили… В частности, о том, что овчарка ещё молода, вся жизнь у неё впереди, время для дрессировки ещё не прошло.

– Ещё не поздно выработать в ней злобность, – сказал Феликс Аронович. – Будет хорошая служебная собака.

Эти слова мне не понравились.

– Куда вы хотите её отдать? И зачем добрую собаку надо превращать в злобного пса? – спросил я.

– Эх вы, дилетант! – снисходительно сказал Феликс Аронович. Он был в хорошем настроении, бодр и энергичен, на лбу – уже ни капельки пота. – Разве добрая собака в состоянии нести службу?

– Какую службу?

– Ну, например, зэков охранять.

– А как в ней вырабатывают злобность?

– А очень просто. – И Феликс Аронович начал рассказывать, как специальный человек, одетый в зэковскую телогрейку, избивает собаку палкой, а затем приходит человек, одетый в солдатскую форму, прогоняет «зэка», гладит, успокаивает собаку и даёт ей кусочек мяса.

Служебная собака должна ненавидеть человека в зэковской телогрейке и любить солдата, – сказал Феликс Аронович.

У меня возникло тягостное ощущение: судьба собаки представлялась ужасной. Вот эта милая овчарка должна превратиться в злобную псину? А чтобы она стала злобной – её будут бить?

– Феликс Аронович! – сказал я. – Отдайте мне собаку!

Тарасуло расхохотался:

– Да вы нее с ней не справитесь! Она сбежит от вас! К чему же тогда весь наш труд?

– Не сбежит! Меня собаки любят. Я удержу её лаской.

– Так у вас же есть одна собака!

– Ну и что? Будут две собаки. Ведь жили же у нас Сильва и Бобик…

– Ну а как на это посмотрит Наташа, когда вернётся?

– Она будет поставлена перед совершившимся фактом и смирится.

– А если не смирится?