Причина времени - Аксенов Геннадий Петрович - Страница 25

Нельзя не увидеть в построениях Канта все тот же нравственный императив ограничения человеческих претензий на всезнайство, который был виден уже у Сократа, заявившего что он не мудрец, а любитель мудрости. Не надо притязать на познание всего одним усилием воли и интуиции. С помощью интуиции мы как раз и конструируем явление, модель вещи, но не вещь саму по себе, о которой мы ничего не узнаем. Эта посредническая модель и есть явление природы как факт и этой модели достаточно для постепенного, но правильного и даже полного преображения мира вокруг нас, если мы не будем спешить, так сказать.

Естественно, это не весь опыт, возможно, очень ограниченный опыт, пусть так, не нужно заноситься. Зато он надежный и точный. Будем идти медленно, но без пропусков. Таким путем мы никогда не узнаем, каков мир сам по себе, без нашего опыта, мы не постигаем сущность вещей, зато сможем точно зарегистрировать внешние явления с помощью вот этих, присущих нам доопытных форм чувственности, удивительно удобных для конструирования моделей. Та реальность, которую мы постигаем таким образом, есть “эмпирическая” реальность”, а не вся реальность. Вся реальность есть вещи сами по себе, та самая Ding an sich. Это неохваченная познанием, а только неясно, смутно представляемая из нашего обыденного, не научного опыта вещь. Следовательно, не имеет большого значения, каков он сам по себе, мир без нашего познающего участия. Он запределен, потому что не познан и не может быть познан без применения форм чувственности. Устраниться из процесса познания и превратить его в какой-то сверхобъективный процесс, то есть элиминировать пространство и время никоим образом нельзя.

И тут лучше оставить облегченные “Пролегомены” и обратиться к “Критике чистого разума”, где достаточно ясно и вовсе не темно нам предлагается взглянуть на себя как бы со стороны, из космической дали, с точки зрения другого разумного существа, какого-то странного, с иными приемами познания, но могущего нас понять. Это существо, поглядев на нашу цивилизацию, сказало бы, что эти двуногие разумные земляне воспользовались своими органически или физиологически присущими им внутренними качествами для освоения материального мира и если докопаться до их инструмента, то они есть не что иное, как пространственные и временные представления. Просто у них так получилось. Может быть, есть что-то и лучше для создания моделей внешнего мира, чем формы пространства и времени, они о том не знали, а начали строить из подручного материала. “Так как частные условия чувственности мы можем сделать лишь условием возможности явлений (подчеркнуто мною – Г.А.), но не условием возможности самих вещей (подчеркнуто мною - Г.А.), то мы имеем полное право сказать, что пространство охватывает все вещи, которые являются нам внешне, но мы не можем утверждать, что оно охватывает все вещи сами по себе независимо от того, каким субъектом они созерцаются. В самом деле, мы не можем судить о созерцаниях других мыслящих существ (инопланетяне появились! – Г.А.), подчинены ли эти существа тем самым условиям, которые ограничивают наше созерцание и общезначимы для нас”. (Кант, 1994А, с. 53). И так же как мы не можем (пока) судить о принципах познания мира у инопланетян, мы не можем судить и о сущностях вещей, а без особых претензий на всеобъемлющее всезнание создаем мир явлений, компонуя их из грубой материи и пространства с временем.

Значит, данный земной способ познания, говорит Кант, возможен только с помощью таких важнейших инструментов, как пространство и время, “спускаемых” из интеллигибельного мира (или, в других категориях – трансцендентального) – миру эмпирическому. Категории пространства и времени существуют до всякого опыта в наших формах чувственности. И чтобы опыт начался, нужно набросить на всю действительность координатную сеть пространства и времени, которых в самом вещественном мире не содержится.

Для Канта интеллигибельный мир не иллюзия, а реальность, такая же непосредственная, как и для Ньютона, следовательно, присущая им пространственно-временная определенность – такая же реальность. Это формы познания существуют в интеллигибельном мире до того, как к ним обращается рассудок, и формируют опыт. У человека не сложилось бы никакого представления о протяженности, или об одновременности событий, если бы в основе их формирования не лежали бы заранее данные, априорные представления о пространстве и времени.

“Время есть не что иное, как форма внутреннего чувства, т.е. созерцания нас самих и нашего внутреннего состояния. В самом деле, время не может быть определением внешних явлений: оно не принадлежит ни к внешнему виду, ни к положению и т.п.; напротив, оно определяет отношение представлений в нашем внутреннем состоянии”. (Кант, 1994А, с. 56). И то же самое в отношении пространства. “Только с точки зрения человека можем мы говорить о пространстве, о протяженности и т.п. Если отвлечься от субъективного условия, единственно при котором мы можем получить внешнее созерцание, а именно поскольку мы способны подвергаться воздействию предметов, то представление о пространстве не означает ровно ничего”. (Кант, 1994А, с 53).

Потому всякий опыт двойствен по природе. Он представляет собой, говорит Кант, синтез внешних движений с категориями времени и пространства, которые вносятся в опыт из доопытного внутреннего мира человека. “Нам даны вещи как вне нас находящиеся предметы наших чувств, но о том, каковы они сами по себе, мы ничего не знаем, а знаем только их явления, т.е. представления, которые они в нас производят, воздействуя на наши чувства”. (Кант, 1994А, с. 44). Глупо отрицать внешние вещи, но мы о них не знали бы (научно не знали) без пространства и времени, которые принадлежат “не самим предметам, а только субъекту, который их созерцает”. С другой стороны, ни время, ни пространство нельзя и устранить из опыта, поскольку они навязываются нами этому опыту в качестве единственной возможности познания, данной заранее. Их можно устранить только вместе с их носителем. “Время есть необходимое представление, лежащее в основе всех созерцаний. Когда мы имеем дело с явлениями вообще, мы не можем устранить само время, хотя явления прекрасно можно отделить от времени. Следовательно, время дано a priori. Только в нем возможна вся действительность явлений. Все явления могут исчезнуть, само же время (как общее условие их возможности) устранить нельзя”. (Кант, 1994А, с 59). То есть, иначе говоря, то, что нельзя устранить и есть абсолют, ньютоновский абсолют.

Итак, само по себе, без нас, время есть ничто. Оно не присуще внешним вещам и самостоятельно не характеризует их и имеет значение только по отношению к нам самим, вот что самое важное. В отрыве от нас говорить о каком-то времени и пространстве, разумеется, можно, но такие высказывания будут чрезвычайно неточными, чрезвычайно приблизительными. То же относится и к пространственной определенности. Но может быть, поскольку мы объективируем субъекта познания, все это у нас с Кантом есть чистый идеализм? Может быть пространство и время есть только какие-то умственные очки, придуманные нами для удобства распознавания вещей, а на “самом деле” -- не во вне, а в нас “на самом деле” – никаких таких пространств и времен не существует?

Мы придумали себе какую-то субъективную реальность. И все же надо сделать упор, говорит Кант на слове “реальность”. Мы со своими формами познания – реальность, от которой наука не должна стараться освобождаться. Она не отменяет объективной реальности, которая, существуя независимо от человека, есть только “вещь в себе”. О ней можно рассуждать, но эти рассуждения очень примитивны и неточны. Именно примитивность и неточность для Канта и есть идеализм. Претенциозность он и называет идеализмом, то есть мнения, а не знания, иллюзию в конце концов.

“Мы сохраняем эмпирическую реальность пространства (в отношении всякого возможного внешнего опыта), хотя признаем трансцендентальную идеальность его, т.е. что пространство есть ничто, как только мы отбрасываем условия возможности всякого опыта”. (Кант, 1994А, с. 53-54). То же – о времени: “Наши утверждения показывают эмпирическую реальность времени, т.е. объективную значимость его для всех предметов, которые когда-либо могут быть даны нашим чувствам... Такие свойства, присущие вещам сами по себе, вообще никогда не могут быть даны нам посредством чувств. В этом, следовательно, состоит трансцендентальная идеальность времени, согласно которой оно, если отвлечься от субъективных условий чувственного созерцания, ровно ничего не означает и не может быть причислено к предметам самим по себе (безотносительно к нашему созерцанию) ни как субстанция, ни как свойство”. (Кант, 1994А, с. 58).