Наследник - Кулаков Алексей Иванович - Страница 16

– Что, уже? Знать, скоро сменят.

Пропустив мимо ушей ворчание отчаянно зевающего сторожа, стоящего в обнимку с бердышом в неприметной нише рядом с дверью в покои царевича, женщина толкнула толстую арочную дверь и проскользнула в приоткрывшийся проем. Прошла сквозь две горницы и одну светлицу, не забыв перекреститься на иконы в крестовой, и замерла на пороге второй и самой маленькой из светлиц. Мимоходом поправила завернувшийся угол большого персидского ковра на полу опочивальни, тихонечко присев после этого на укрытое мехами ложе. Прислушалась к ровному дыханию, провела кончиками пальцев по своевольной прядке иссиня-черных волос…

– М-му?..

Веки мальчика слегка дрогнули, ненадолго приоткрываясь, тут же успокоенно закрылись, а сам он перевернулся на другой бок. Вздохнул, замер, а потом едва заметно потянулся.

– Потягуше-эчки да растягуше-эчки!..

Под этот ласковый речитатив сонный ангелочек нехотя сел на ложе, свесив голые ноги, чуть привалился к Авдотье и опять задремал – а она, тихонечко засмеявшись, достала из поясного кошеля небольшой гребешок. Некоторое время священнодействовала, медленными движениями приводя в порядок чуть спутавшуюся за время сна гриву упруго-жестких волос. Затем просто пропускала отдельные пряди между пальцами, получая от этого нехитрого действа ни с чем не сравнимое удовольствие… Тихую идиллию прервал сам Дмитрий: внезапно отстранившись и едва заметно дернув головой, он уставился на закрытую дверь. Которая, впрочем, тут же пришла в движение. Мелькнул в образовавшейся щели любопытный глаз, затем створка открылась еще сильнее, и на пороге образовалась рядовая челядинка, держащая на вытянутых руках повседневные одеяния царевича.

– Крестовый дьяк[31] пришел?

– Нету его пока, матушка.

– Ступай.

Тихо стукнула закрывающаяся дверь, и тут же полетело в сторону одеяло. Юный хозяин покоев нехотя утвердился на ногах, медленно потянулся всем телом (отчего все его ребра весьма четко обтянуло кожей) и, посверкивая голыми ягодицами, прошагал в угол, к нужной бадейке[32] и рукомойнику.

Недолго пожурчал, с фырканьем умылся, а по возвращении запнулся о ковер (завернув наружу тот самый угол) и недовольно пробурчал что-то себе под нос. Все с той же недовольной миной на хорошенькой мордашке плюхнувшись рядом с аккуратно сложенной кучкой вещей, он поднял руки над головой. Нательная рубаха из простой камки[33], белые штанишки-портки, штаны из толстого темно-серого фламандского сукна, мягкие замшевые полусапожки, серо-синий кафтанчик с простенькой вышивкой на спине, усыпанный небольшими аметистами золотой крест, дополняющий маленький нательный… В закрытую дверь тихонечко поскреблись, подавая тем самым знак – дьяк пришел и с нетерпением ждет царевича на утреннюю молитву.

– Сплошные жаворонки вокруг!..

Привычно сделав вид, что даже и не слышала никакого бурчания (тем более что она и в самом деле не поняла, при чем здесь эти птички), Авдотья навела порядок на ложе. Приняла и расставила на небольшом столике в соседней комнате несколько блюд из поварни, мимоходом отщипнув себе от каждого из них небольшой кусочек. Напоследок чуть отпила клюквенного киселя – и с обычным для любой женщины умилением наблюдала, как вернувшийся с молитвы Дмитрий аккуратно и очень быстро сметает с тарелок все их обильное содержимое. Да и то сказать: может, он и ел за двоих, зато учился сразу за четверых. А голодное брюхо, как известно, к учению глухо!.. И так эвон какой тощенький.

– Государь мой Дмитрий Иванович, ви готови приступать?

Засмотревшись на юного господина так, что пропустила появление Арнольда Линзея, женщина непроизвольно вздрогнула, обозвав подкравшегося врачевателя чертом нерусским. Впрочем, себя он величал исключительно доктором медицины и астрологии и требовал того же от дворцовой челяди и не сильно знатных пациентов. Согласный поклон маленького ученика, и уже через несколько мгновений в светлице зазвучала чужеземная речь, редко перемежаемая понятными ей словами, а также скрипом гусиного пера по бумаге и шорохом перелистываемых страниц. Где-то спустя примерно полтора часа, заполненных исключительно скукой и сонливостью (для служанки, понятное дело), личный царский врачеватель закруглился, напоследок выдав длиннющую фразу на своем неприятно-лающем языке и потыкав пальцем в принесенную с собой книгу.

– Ja, de laar[34].

Вежливый ответ вкупе с уважительным поклоном явно подняли настроение выходца из далекой Фландрии. Между прочим, и без того очень даже не низкое – во-первых, потому что за уроки ему платили дополнительно. Во-вторых, юный принц крови проявлял неподдельный интерес к сложной науке врачевания тел человеческих, с первого раза запоминая все его лекции, – а перед этим, словно бы мимоходом, всего за месяц научился понимать на слух родной для голландского медикуса язык (разумеется, и те уроки принесли ему некую толику полновесного серебра). А еще, пользуясь случаем и щедростью московского властителя, Арнольд заказал у знакомых купцов десяток списков[35] довольно дорогих трактатов. Большую часть из них, конечно, впоследствии придется отдать в жадные руки казначея… Но вот одну, довольно редкую арабскую инкунабулу «О движении тел небесных» он рассчитывал оставить полностью в личном пользовании. Наверное, еще именно поэтому его ответный полупоклон и прощальная улыбка были полны самых искренних чувств. Все же, что ни говори, положение царского медикуса дает немало приятных возможностей!..

– Испить?

Проводив высокомерного чужеземца прочь, обратно Авдотья вернулась с кувшинчиком, до краев полным сладкого ягодного морса. Звонкоголосой струей плеснула в небольшой деревянный кубок, поднесла и с удовольствием заметила, как ей в ответ благодарно кивнули. В передней громко хлопнула дверь, и личная служанка тут же засобиралась на выход: из всех наставников царевича только двое не обращали на ее присутствие никакого внимания. Недавно ушедший Арнольд Линзей, который смотрел на нее как на пустое место. И царский аптекарь Аренд Клаузенд, – но до уроков этого во всех смыслах достойного господина (с государева согласия потихонечку пользующего почти всю верховую челядь своими чудесными мазями и порошками) был остаток утра, весь день и некоторая толика вечера. Остальные многомудрые мужи не терпели никого постороннего на своих занятиях, а тихонечко сидеть в соседней светлице и слушать, как тот же духовник наставляет своего подопечного в Законе Божием, а потом читает вслух Благую весть[36] на греческом… Нет, это было не по ней. Хотя, надо признать, рассказы тех же посольских дьяков об иноземных нравах и обычаях были довольно интересными. Жаль только, что в последнее время и они все больше и больше начинали звучать на татарском да гишпанском[37] языках. Пользуются тем, что Дмитрий Иванович на них не жалуется, ироды этакие, и наваливают на него раз от раза все больше и больше!..

– Сегодня, сыне мой, взалкаем слова Святителя Иоанна Златоуста. Эм?.. Пожалуй, вот с этой главы и до следующей. Чти, отрок.

Впрочем, благодаря такой занятости царевича у нее всегда была возможность и время зайти в дворцовые мастерские, навестить знакомых вышивальщиц и прочих мастериц. Или вместо этого вдосталь поболтать с немногочисленными подружками – дело нужное и очень важное для любой обитательницы Теремного дворца. Так что, оставив за спиной едва слышно покашливающего Агапия и шелест перелистываемых страниц, она неспешным шагом спустилась в поварню для легкого перекуса. Затем дошла до швей, где весьма приятно провела время за обсуждением новой летней одежки для царевичей и царевны (растут прямо на глазах, а уж ее Митенька в особенности!), напоследок полюбовавшись затейливой многоцветной вышивкой на почти готовой большой плащанице. Затем вернулась на третий поверх[38] дворца, едва разминувшись в дверях с дьяком из Разрядной избы[39], важным, словно целый думный боярин. Постояла в крестовой, прислушиваясь к тихому пыхтению из соседней комнаты. Покивала сама себе – царевич как обычно проказничал, таская на руках тяжеленную книгу из своей порядком разросшейся либереи[40]. Еще, бывало, на полу по-всякому катался, приседал по полсотни раз подряд – ерунда, конечно, но раз ему это нравится!.. Тем более что она о таких забавах никому и в жизнь не скажет, а кто другой их просто не увидит – потому что царевич всегда чувствовал чужое присутствие рядом с собой. Довольно быстро это подметив, она так никому про такое чудо и не поведала: ведь доверие юного господина заслужить трудно, зато потерять легче легкого… Очнувшись от мыслей, Авдотья глянула в окошко и быстро-быстро зашагала в поварню, поругивая себя за невольное опоздание. Отвела душу, крутанув ухо попавшемуся под руку служке, чуть не отдавившему ей ногу (вот растяпа!), после чего лично отведала с каждого блюда, предназначенного ее господину. Проконтролировала доставку обильного полдника в покои, где очередную, и на сей раз последнюю, пробу снял специально приставленный для этого дела ключник. Все ушли, и тут же на вкусные запахи пожаловал ее Митенька – полыхающий ярким румянцем, чуть-чуть запыхавшийся и безмерно довольный. А еще с таким волчьим аппетитом, что любо-дорого было смотреть, как исчезает выложенная на поставце[41] снедь. Вот ведь как оголодал со всех этих премудростей, соколик!.. Беззвучно вздохнув, она тихонечко покачала головой. Какое уж тут у наследника детство, коли он с утра до вечера пером скрипит да за книгами глаза портит? Другие-то детки (даже царевич Иван!) день-деньской на свежем воздухе бегают-резвятся, несмотря на позднеапрельскую грязь, будь она неладна!..