Слабая женщина, склонная к меланхолии - Волчок Ирина - Страница 47

— Носишься как угорелая… Ничего не свернула? Она прижала палец к губам, потом показала ему кулак и первой побежала вниз по лестнице. У нижней двери опять внимательно прислушалась, отомкнула, выглянула, сделала Гонсалесу знак оставаться на месте и вышла в чужое отделение, тихо прикрыв за собой дверь. Рядом с этой дверью — дверь, ведущая в другую часть здания, где несколько комнат занимали лаборанты, а несколько — никто не занимал, там собирались делать ремонт. У лаборантов был отдельный выход из здания. Если дверь на их половину закрыта на замок — придется выходить через отделение лоров. А секунд в ее распоряжении, может быть, вообще уже не осталось. Ася толкнула дверь — открыта. Заглянула — пусто. У лаборантов почти всегда пусто. Хорошо. Она вернулась к Гонсалесу, вынула из пакета оба шлема, надела свой, он надел запасной, понял ее знак и опустил затемненный щиток забрала. Да, теперь это уже не больной.

Молча, они прошли по пустому и едва освещенному коридору, свернули к выходу — и наткнулись на санитарку, которая торопливо возила шваброй перед входной дверью. Санитарка увидела их, остолбенела, прижала руку к груди и укоризненно сказала:

— О господи! Вы меня прямо напугали… Я думала, уже никто не остался. Свет-то выключили?

— Выключили, — ответила Ася, открывая дверь. — До свидания.

— До свидания…

Санитарка опять принялась возить шваброй по полу, уже не обращая на них внимания. Ася сбежала с крыльца, свернула направо и пошла вдоль здания. Гонсалес шел рядом… Нет, не надо, чтобы его видели рядом с ней у входа в корпус. Ася остановилась, выглянула из-за угла, сказала: «Ждите здесь» — и пошла к своему мотоциклу одна. Возле входа в корпус стояли три тетки в цветастых халатах и в накинутых поверх халатов теплых куртках — пациентки лоров. Что-то оживленно обсуждали, показывали на окна второго этажа, всплескивали руками, качали головой. По аллейке со стороны хирургического отделения торопливо шли трое в белых халатах, у одного в руке был старомодный металлический чемоданчик-аптечка. Эти — свои, Ася всех знала. Она вынула мобильник, позвонила Тугарину, тот настороженно спросил:

— Что-то случилось?

— Врачи придут первыми, — сказала Ася. — Они уже идут. Я их знаю. Они… хорошие врачи, можете им верить. У вас все будет в порядке. У нас тоже все в порядке. Мы уезжаем.

— Спасибо, котенок… — Тугарин, похоже, улыбался. — Ты уж не сердись на меня. Это ненадолго. Еще пару дней — и все. Ага?

— Ага, — согласилась Ася, сунула телефон в карман, развернула мотоцикл, объезжая здание совсем не с той стороны, с которой объезжала всегда.

Гонсалес ждал ее за углом. Подошел, низко склонился к ней, приподнял забрало своего шлема, пошутил:

— Слабая женщина за рулем такой машины — это даже не обезьяна с гранатой… Пусти меня, я умею.

— Идиот! — злобно рявкнула Ася. — С одним глазом? Больной, вы совершенно больной, причем не по моему профилю. Садитесь же и держитесь крепче.

Гонсалес захлопнул забрало шлема, сел сзади, ухватился ладонями за ее талию и сварливо заметил:

— За что тут держаться-то…

И еще что-то все время бурчал, пока она медленно и осторожно катила под уклон по аллейке к воротам. А за воротами заткнулся. Потому что за воротами уже можно было летать с хорошей скоростью. А на той скорости, которую она считала хорошей, никому не приходило в голову разговаривать.

Через пятнадцать минут она остановилась возле дома тети Фаины, оглянулась, буднично сказала:

— Слезайте, приехали.

Гонсалес слез, стащил с головы шлем, потаращился на нее изумленным зеленым глазом и доверительно сообщил:

— Командир! Я понял, чего тебя все так боятся. Теперь я тоже бояться буду. Вот те крест.

Ворота заскрипели, открываясь, вышел Митька, остановился, по своей невежливой привычке молча уставился на незнакомого человека.

— Я тебя когда-нибудь выпорю, — пообещала Ася Митьке и устало полезла с мотоцикла. — Поздоровался бы с человеком… Это сын генерала. Тот самый, которым гордиться можно. Только учти: он к нам не приезжал, ты его не видел, понятия о нем не имеешь, и вообще позови тетю Фаину.

— Bay! — выдохнул Митька восторженным шепотом. — Сын! Тот самый! Иди в дом скорее, а то мало ли кто на улицу вылезет. Будут через заборы зырить, гоблины… Ась, ты супер! Сына скрала! Потом расскажешь?… Гонсалес, все это время стоявший молча и глядевший на Митьку как-то странно, вдруг шагнул к нему, неуверенно протягивая руки, и сдавленно сказал:

— Пашка… Как же так?…

Глава 8

В первые полчаса майор не звонил. Ну да, она же сама просила не звонить в первые полчаса. Но и во вторые полчаса он не звонил. И в третьи.

И она ему не звонила. Потому что боялась. Не знала, можно или нет… Чтобы бояться не так сильно, развила бурную деятельность. Приказала Митьке заняться детьми, не подпускать их к Гонсалесу — и самому не лезть. Заставила Гонсалеса — не без скандала, правда, — лечь на спину на широком разложенном диване. По диагонали он и на этом диване умещался. Посмотрела оперированный глаз, успокоилась, но вставать на всякий случай запретила. Попросила тетю Фаину последить за тем, как больной соблюдает режим. Позвонила с домашнего телефона родителям Гонсалеса, не вдаваясь в подробности, сказала, что все в порядке, а подробности они узнают, если прямо завтра с утра зарегистрируют новый номер на имя постороннего человека, совсем постороннего, и тут же сообщат этот номер Светке… то есть Светлане Алексеевне, ее телефон они знают, именно с этого телефона им несколько раз звонил… в общем, с этого телефона им уже звонили. А сейчас долго разговаривать не надо, тем более что она позвонила только затем, чтобы узнать… ну например, о том, какая у них там нынче погода. Хорошая? Это хорошо. Тогда спокойной ночи, до завтра. Позвонила Светке, предупредила, что завтра родители больного Гонсалеса будут ей звонить. Сурово пресекла ее суматошное любопытство: «Это уже не игрушки. Это вопрос жизни и… и еще одной жизни». И Светка поняла, подумать только… Спросила, не нужно ли привезти к тете Фаине Плотникова.

— Если только Плотников сам захочет, — посомневавшись, ответила Ася. — Но не на своей машине.

— Есть, — грустно сказала Светка. — Ась, ты на меня не сердишься?

— Сержусь, — призналась Ася. — Хотя ты тут совершенно ни при чем.

Из соседней комнаты, где послушно лежал Гонсалес, Асю позвала тетя Фаина. Сердито пожаловалась:

— Аська, этот идиот уйти хочет. Говорит: здесь дети. Опасно.

— Этот идиот прав, тетя Фаина. Но идти ему некуда. И везти мне его больше некуда было.

Тетя Фаина подумала, поразглядывала Гонсалеса и решительно заявила:

— Глупости все это. Если бы тебя выследили — давно бы уже явились. А вычислять только завтра начнут. Ночь на дворе, ночью спать будут. Так что всем оставаться на местах и не дергаться. А ты, Аська, к домашнему телефону не подходи пока. Тебя здесь и нет, и не было никогда, и даже не будет. Ты здесь и не прописана вовсе. Так что вычислять тоже долго придется. Мать с теткой не скажут, где ты, они уже давно привыкли, что у них тебя только чужие могут искать. Ребятишек я предупрежу, чтобы тоже к телефону не подходили. Завтра чужих опять не приведут, а свои трепаться не будут. Да и не с кем им трепаться… В общем, живем спокойно до выяснения обстоятельств. Ты, Аська, не расстраивайся, ты лучше в отделение позвони. Кто там нынче? Алексеев? Ну вот ему и позвони. Я пока пойду детей уложу. А уж потом и поговорим в тишине и покое.

Тетя Фаина вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь, и Гонсалес тут же резко сел, сбросив ноги с дивана. Даже, кажется, встать собрался.

— Больной, лежать, — устало сказала Ася, садясь на диван рядом с ним. — Вы бы знали, как вы мне надоели с этим вашим легкомыслием… Сам Плотников операцию делал. А вы все время скачете, как кенгуру… Головой трясете… Да еще на мотоцикле пришлось… Это же нельзя! Понимаете? Это же просто нельзя, ведь чем угодно может кончиться, и я буду виновата… Потому что на мотоцикле… А на чем еще я могла? И Тугарин не звонит.