Слабая женщина, склонная к меланхолии - Волчок Ирина - Страница 37

— Мама дорогая! — вспомнила Ася его любимое выражение. — Я что, похожа на человека, который умеет шутить? У меня вообще нет чувства юмора.

— Это кто ж вам такое сказал? — оторопел Тугарин.

— Несколько человек говорили. Между прочим, и бывший муж так считает.

— Вот это хорошо, — неожиданно обрадовался Тугарин. — Вот это очень удачно получилось. Значит, всему, что вы ему говорили, обязательно поверит.

— Вообще-то я не видела человека, которому бы Роман верил, — предупредила Ася. — Но в возможность заражения неизлечимым заболеванием поверит обязательно. Очень беспокоится о здоровье. В свое время настаивал на том, чтобы я мединститут бросила. Мало ли какую заразу врач из больницы в дом может принести.

— Вы поэтому развелись?

— А это вам зачем знать? — удивилась Ася. — Впрочем, да, работа такая… Мы развелись потому, что я оказалась слишком слабой. Да еще и склонной к меланхолии.

— Вот уж у него точно не было чувства юмора, — уверенно сказал Тугарин.

— Откуда мне знать? Может, и было. Просто он его умело скрывал. Он вообще все чувства скрывал. Кроме чувства голода и чувства собственного превосходства.

Тугарин засмеялся. Наверное, опять подумал, что она шутит. Ася печально понаблюдала за этим приступом веселья, для которого — уж она-то знала — не было никаких серьезных оснований, вздохнула, пробормотала: «Работать надо», — повернулась и пошла в палату к лежачим старушкам. Действительно, работать надо, а не устраивать здесь вечер вопросов и ответов. Здесь вам не застенки и казематы, здесь допросы неуместны и даже неестественны, и она имеет полное право не отвечать ни на какие вопросы, тем более — на дурацкие. Тугарин в два шага догнал ее, пошел рядом, нерешительно спросил: — Ася Пална, вы обиделись? Я что-нибудь не так сделал? Вы потом к нам зайдете?

— Да.

Вот и пусть теперь думает, на какой вопрос она ответила.

Тугарин остановился у пятой палаты и правда о чем-то задумался. В темном стекле полуоткрытой двери процедурной она видела его отражение. Он смотрел ей вслед, тер ладонью затылок, хмурился. Потом сказал что-то стоящему у двери автоматчику и скрылся в палате.

В палате у лежачих старушек хозяйничала Валентина Митрофановна. Ася считала ее лучшей санитаркой всех времен и народов. И больные так же считали. Особенно лежачие. Даже самые капризные. Впрочем, эти не были особенно капризными. Древние, безнадежно больные, полуслепые, одинокие — они как-то умудрялись сохранять ясность мысли и устойчивость психики. Или Валентина Митрофановна им эти ясность и устойчивость сохраняла.

— Здрасти, Ася Пална! — Валентина Митрофановна оглянулась с выражением лица типа «ой, кто пришел». — У нас тут полный порядочек, Ася Пална, так что можете не беспокоиться. Мы тут и покушали хорошо, и поговорили, и судна вынесли, и ручки помыли… Нынче прохладно, а то бы и целиком помылись. Я всех вторыми одеялами накрыла, чтобы форточку не закрывать. А то как же без свежего воздуха? А Евдокии Степановне — грелочку в ножки. Это ведь ничего, можно? Ну и хорошо. Сейчас почитаю им, а как уснут — так я весь коридор и вымою.

Валентину Митрофановну тоже сам Плотников нашел. В армейском госпитале, где она тоже работала санитаркой — на общественных началах. Просто приходила каждый день, мыла, чистила, судна выносила, с больными и ранеными «солдатиками» разговаривала… Даже и не думала зарплату просить. А ей не думали зарплату предлагать.

Плотников о ней от кого-то узнал, познакомился, к себе позвал. Она согласилась. А в свободное от дежурств время все-таки по-прежнему ходила в госпиталь.

Ася пробыла у лежачих минут десять. Посмотрела глаза, поспрашивала про сон и аппетит, похвалила за бодрое настроение — и ушла. Ей и правда здесь нечего было делать. Утром опять зайдет, опять посмотрит глаза, опять поговорит про сон и аппетит… Валентина Митрофановна делает для них в тысячу раз больше. Человек не должен быть одинок.

Перед автоматчиком возле пятой палаты Ася остановилась, молча поразглядывала его, думая при этом, что никакое разглядывание не может дать о человеке правильное представление. И никакие вопросы не могут… Ну и чего она тогда будет цепляться к ни в чем не повинному менту? По крайней мере — пока неповинному. Презумпция невиновности и все такое… Ни в чем не повинный мент молчал и стойко переносил ее разглядывание.

— Добрый вечер, — сказала Ася.

— Здравия желаю, — ответил мент.

— Спасибо, — растроганно поблагодарила она. — И я вам тоже.

— Не понял, — после некоторой работы мысли признался мент.

— Я вам тоже желаю здоровья, — объяснила она. — Или, как вы говорите, — здравия. Мент заулыбался. Застенчиво. Этот тоже на нашей стороне. Честно стоит на стороне правопорядка и законности. Всю ночь стоять будет. О чем их начальники думают?

Ася заглянула в палату, сказала Люде: «Привет. Сейчас приду» — и поманила Тугарина рукой. Тот вскочил, торопливо вышел в коридор, вопросительно и тревожно поднял брови.

— Люди по двенадцать часов стоят на посту, — сказала Ася.

Тугарин оглянулся на автоматчика, кивнул, со вздохом ответил:

— У нас людей не хватает. Подготовленных вообще мало.

— А сидеть на посту они не имеют права?

— В каком смысле? — насторожился Тугарин.

— В прямом. На стуле, например. Или в кресле.

— Так тут же ничего нет…

Ася сделала выражение лица типа «не поняла юмора» и пригляделась к Тугарину внимательнее. Куда мир катится, как сказала бы тетя Фаина… Или он просто так устал, что уже плохо соображает? Тугарин спохватился и поспешно объяснил:

— Мы же не знаем, где стулья можно взять. А без разрешения — как же это?

— Я разрешаю взять стулья где угодно. В ординаторской два удобных кресла. На лестничной площадке человек тоже на ногах стоит. Сейчас я попрошу Люду показать вам, где что можно взять.

Она вошла в палату и закрыла за собой дверь прямо перед носом Тугарина. Люда при виде ее вскочила и сделала выражение лица типа «жду ваших приказаний». Ася одобрительно кивнула и сказала очень официальным голосом:

— Людмила Ивановна, покажите, пожалуйста, господину майору, какие стулья или кресла можно взять из ординаторской, чтобы наша охрана имела возможность при необходимости присесть и дать отдых ногам. В вашем распоряжении десять минут.

— Есть, — серьезно ответила Люда, а проходя к двери мимо Аси, тихо переспросила: — Десять?

— Или пятнадцать… — Ася подумала и добавила: — Или больше. Можно еще дверь на вторую лестницу проверить.

Люда кивнула и вышла. В коридоре тут же принялась довольно громко упрекать Тугарина: как это он сам не подумал, обо всем Ася Пална должна беспокоиться, неужели не понятно — у Аси Палны забот и так выше крыши, у нее совсем другая работа, к тому же она — слабая женщина, не дай бог ее расстроить, тогда вообще беда… На Люду можно было положиться. Как минимум, минут пятнадцать в запасе есть.

— Ну, командир, умеешь ты морозу напустить, — насмешливо сказал Гонсалес. — Правда, что ли, ведьма?

— Ведьм не бывает, это суеверие, — машинально пробормотала Ася, прислушиваясь к удаляющимся голосам. Оглянулась на Гонсалеса, который валялся на кровати, закинув руки за голову, и небрежно спросила: — Больной, вы не хотите с отцом поговорить?

Гонсалес перестал улыбаться и быстро сел, шлепнув босыми ступнями по полу.

— Не делайте резких движений! — Ася вынула из кармана робы мобильник и быстро понажимала кнопки. Генерал был почти в самом начале списка. И ответил сразу. Она его спросила: — Генерал, вы не хотите с сыном поговорить? И, не дожидаясь ответа, протянула телефон Гонсалесу. Тот несколько секунд сидел совершенно неподвижно, неверяще смотрел на мобильник, зато потом с такой скоростью выхватил его из ее руки, что она даже движения не успела заметить.

— Отец, ты где? — приглушенно спросил Гонсалес. — Ты там как, в порядке? Ты же уехал? Маме звонил? Как она?…

И замолчал, напряженно слушая и невидяще глядя мимо Аси зеленым глазом. Она отвернулась, отошла к двери и стала прислушиваться к тому, что там делается, за этой дверью. Там разбирались, какие стулья откуда брать — из процедурной или из ординаторской. Или кресла. Или все-таки стулья… Похоже, еще долго будут разбираться.