Черный Красавчик (с иллюстрациями) - Сьюэлл Анна - Страница 8

– Какой ужас! – воскликнул я.

– Конечно ужас! Все было ужасно: и страшная боль, которая долго мучила меня, и чувство униженности от того, что я лишился лучшего украшения лошади, но самым мучительным оказалось другое – мне стало нечем сгонять мух с боков и с крупа. Все вы, у кого сохранились хвосты, вы, не задумываясь, отмахиваетесь ими от мух; так разве способны вы представить себе муки, которые испытываю я? Мухи садятся на меня, кусаются, а мне их нечем прогнать! Я обречен на страдания до конца моих дней, и не существует способа облегчить их. Слава Богу, что люди перестали это делать.

– Но чего ради это делалось раньше? – спросила Джинджер.

– Исключительно ради моды! – старый конь ударил копытом. – Это считалось модным во времена моей молодости. А что такое мода, вам должно быть известно: в те времена просто невозможно было найти молодую лошадь хороших кровей, которой столь постыдно не обкорнали бы хвост! Как будто сотворивший нас Бог не ведал, что требуется лошади и что делает ее красивой!

– Наверное, ради той же моды лошадям запрокидывают головы этими ужасными ремнями-мартингалами со страшными мундштуками, которые истерзали меня в Лондоне, – предположила Джинджер.

– Без сомнения, – подтвердил Сэр Оливер. – На мой взгляд, мода есть одна из наиболее вредных вещей на свете. Взять хотя бы собак и то, что с ними проделывают. Собакам обрубают хвосты, чтобы они выглядели свирепей, подрезают их славные ушки, чтобы, видите ли, остатки стояли торчком. У меня когда-то была близкая приятельница, коричневый терьер по имени Скай, которая была настолько привязана ко мне, что соглашалась спать только в моем стойле, где устроила себе постель под кормушкой и даже родила там пятерых очаровательных щенят. Дорогих, породистых щенков не утопили, и мать так радовалась своим малышам, а когда они раскрыли глазки, начали ползать – это было восхитительное зрелище! Но однажды пришел человек и унес щенят; помню, я тогда еще подумал, что он опасается, как бы они ненароком не попали под мои копыта. Однако, оказалось, дело в другом. К вечеру несчастная Скай в зубах одного за другим принесла обратно свой выводок, но не веселых и беспечных малышей, какими они были прежде, а окровавленных и жалобно скулящих: им обрубили хвостики и чуть не под корень подрезали мягкие ушки. Как же вылизывала их мать, как она, бедная, страдала! Никогда я это не забуду. Прошло время, щенки поправились и забыли про боль, но они навсегда лишились мягкой части ушей, разумеется, предназначенных природой для защиты чувствительного органа слуха от грязи и повреждений. Почему люди собственным детенышам не подрезают уши, чтобы сделать их остроухими? Почему не отсекают им кончик носа, чтобы придать свирепый вид? Одно ведь стоит другого. Какое право имеет человек мучить и уродовать Божьих тварей?

При всей своей незлобивости Сэр Оливер умел страстно отстаивать свои взгляды, а то, что он говорил, было так ново для меня и так страшно, что я ощутил, как зарождается во мне неприязнь к людям, которой я никогда раньше не испытывал.

Джинджер, естественно, пришла в сильное возбуждение. Вскинув голову, сверкая глазами и раздувая ноздри, она твердила, что люди – скоты и дураки!

– Кто здесь сказал «дураки»? – спросил Веселое Копытце, не слышавший наших разговоров, так как уходил потереться о ствол старой яблони, откуда только что и возвратился. – Так кто же сказал «дураки»? Мне кажется, это дурное слово!

– Дурные слова существуют для обозначения дурных людей, – ответила Джинджер, после чего изложила Веселому Копытцу рассказанное Сэром Оливером.

– Все это правда, – печально подтвердил пони. – Там, где я раньше жил, я много раз видел, что проделывают с собаками, но не станем обсуждать эти вещи здесь. Мы ведь знаем, как неизменно бывают добры к нам наш хозяин, Джон и Джеймс, поэтому несправедливо в этом имении дурно отзываться о людях, это выглядит как неблагодарность. К тому же все мы знаем, что есть на свете и добрые хозяева, и заботливые конюхи, хотя, конечно, наши лучше всех.

Мудрая речь доброго маленького Веселого Копытца, в правдивости которой мы не сомневались, несколько остудила накал наших страстей, в особенности Сэра Оливера, нежно любившего хозяина. Желая сменить тему, я задал вопрос:

– Не может ли кто объяснить мне, в чем польза шор?

– Никто не может, – коротко ответил Сэр Оливер, – ибо шоры бесполезны.

– Предполагается, – сказал Судья со своей всегдашней рассудительностью, – что шоры не дают лошади испугаться того, от чего она может шарахнуться, понести, что, в свою очередь, может закончиться бедой.

– В таком случае, почему шоры не надевают верховым лошадям? В особенности когда их седлают под дамские седла? – удивился я.

– Все по той же причине: такова мода! – ответил он. – Считается, что лошадь может испугаться, если ей попадутся на глаза колеса повозки, которую она тянет, а от испуга лошадь может понести, хотя, разумеется, на городских улицах лошадь видит колеса со всех сторон. Не спорю, возникает очень неприятное ощущение от близости колес, но мы же не шарахаемся и не мчимся очертя голову: мы приучены ходить в упряжке, мы понимаем, что это такое, а если нам никогда не прикрывали глаза шорами, то у нас и надобность в них не появляется. Встречаются, конечно, и пугливые лошади: как правило, это те, кого сильно напугали в юности, и, возможно, им шоры нужны. Впрочем, я об этом не могусудить, поскольку сам не отношусь к числу пугливых.

Свое мнение высказал и Сэр Оливер.

– Я лично, – сказал он, – считаю, что в ночное время шоры просто опасны. Ведь мы, лошади, видим в темноте куда лучше людей, поэтому если бы лошади не мешали смотреть по сторонам, можно было бы избежать многих несчастных случаев. Я помню, как однажды поздно вечером, когда было уже совсем темно, с кладбища возвращался катафалк, запряженный парой лошадей. Возле дома фермера Спэрроу, там, где дорога идет по самому берегу пруда, катафалк сорвался в воду, обе лошади утонули, а кучер спасся чудом. Конечно, после этого случая опасный участок дороги надежно огородили и выкрасили ограждение в белый цвет, чтобы его видно было и в темноте, но если бы в тот злополучный вечер лошадям не мешали шоры, они сами бы держались подальше от воды, и ничего бы не случилось.

Тебя у нас еще не было, когда опрокинулась коляска хозяина. Все толковали, что дело в левом фонаре, который погас и не дал Джону своевременно разглядеть выбоину, оставленную дорожными рабочими. Возможно, что и так, но горел фонарь или нет, старый Колин обязательно бы увидел все, не будь на нем шор: Колин был опытным конем и сумел бы избежать опасности. А так Колин сильно пострадал, коляска поломалась, а как уцелел Джон, никто не знает.

– Я думаю, что раз уж люди так умны, им бы следовало распорядиться, чтобы в дальнейшем жеребята рождались с глазами во лбу, а не по сторонам морды, – фыркнула Джинджер. – Почему же нет, если люди так уверены, что способны улучшать природу и исправлять недочеты, допущенные самим Богом!

Разговор опять принимал нежелательный оборот, но тут Веселое Копытце сказал, подняв свою славную, умную морду:

– Я раскрою вам секрет: мне кажется, Джон не одобряет шоры. Я случайно слышал, как он недавно обсуждал их с хозяином. Хозяин говорил, что уже приученную к шорам лошадь в иных случаях, может быть, и опасно запрягать без них, на что Джон ответил, что было бы хорошо, если бы у нас перестали приучать жеребят к шорам, как это и делается во многих странах. Так что не будем унывать, а отправимся в конец сада: ветер сбил много яблок с деревьев, лучше их съедим мы, чем они червякам достанутся!

Веселое Копытце всех убедил, и мы, прервав затянувшуюся беседу, отправились подбирать с травы удивительно сладкие яблоки, от которых сразу повеселели.