Черный Красавчик - Сьюэлл Анна - Страница 20

Во второй половине дня нас с Горчицей запрягли в экипаж. С третьим ударом часов мы подъехали к парадному графа У… Дом был просто великолепен. Он вчетверо превышал размером хозяйский дом в Бертуик-парке. Но если позволено лошадям иметь свое мнение об уюте человеческого жилища, скажу, что у сквайра Гордона все было гораздо естественнее и лучше. Может быть, конечно, я так говорю потому, что не привык к показной пышности, которой отличался дом графа. Двое слуг в серых ливреях, красных бриджах и белоснежных чулках замерли в напряженных позах у входа. Вскоре послышался шорох шелковой юбки, и новая наша хозяйка сошла вниз по широкой лестнице. Это была высокая женщина с гордой осанкой. Наш вид явно ее чем-то раздосадовал, но она, не сказав ни слова, вошла в экипаж. Не могу сказать, что мартингал меня слишком мучил. Я и без него держал всегда голову примерно в таком положении, и шея моя особенно не болела. Куда больше себя я тревожился за Горчицу, но и она держалась совершенно спокойно.

На другой день мы опять ровно в три стояли у парадных дверей. Лакеи в ливреях находились на прежних местах. А новое платье хозяйки шуршало точно так же, как и вчерашнее. Оглядев нас, она снова досадливо сморщилась.

— Йорк, — величественно проговорила она, — мне просто противно смотреть на это убожество. Подтяните-ка им мартингал.

Спустившись с козел, Йорк поклонился и очень вежливо возразил:

— Прошу прощения, миледи, но эти двое три года не ездили с мартингалом. Для безопасности их следует приучать постепенно. И его светлость, ваш муж, так и решил. Но, если вы очень настаиваете, я могу подтянуть мартингал на дырочку.

— Именно это мне и угодно, — жестко произнесла хозяйка.

Йорк подошел к нам и выполнил приказание. В тот день я впервые понял, что судьба каждого из нас порой зависит от самой малости. Мартингал затянули всего на одну дырочку, а от удовольствия, с которым я всегда служил в экипаже, разом ничего не осталось. Особенно остро я это почувствовал на крутом подъеме. Достаточно вытянуть в таких случаях голову, и с легкостью взбираешься в гору. На этот раз все было не так. Из-за проклятого мартингала тяжесть кареты во время подъема пришлась мне на спину и на ноги. Они заболели. Дышал я тоже с большим трудом.

— Теперь, наконец, ты сам понял, что такое служить с мартингалом, — проговорила мне с грустью Горчица, когда мы снова вернулись в конюшню. — Только учти: это еще ничего. Если ремень больше затягивать не будут, я лично даже скандалить не стану. Но, если это будет продолжаться, я за себя не ручаюсь.

В ближайшие дни Йорк по приказу хозяйки подтянул мартингал еще на две дырки, но неприятные ощущения от этого почти не усилились. Прошло еще несколько дней. Ремень больше не укорачивали. В конце концов успокоилась даже Горчица.

— Если так, — сказала она, — работать, конечно, тяжело, но можно вытерпеть.

Знали бы мы тогда, что наши мучения только начинаются!

Глава XXIII

БЕЗ ЕДИНОГО ДРУГА

Как-то наша хозяйка сошла к экипажу позднее обычного. Шелковое ее платье шуршало на этот раз куда громче.

— Отвезите меня к герцогине Б… — приказала она мистеру Йорку. — У нее сегодня прием в саду.

Гордая леди уже хотела сесть в экипаж, но тут мы попали в ее поле зрения.

— Йорк! — свирепо воззрилась она на кучера. — Сколько вам раз повторять! Эти лошади выглядят просто неряшливо. Только не говорите мне, пожалуйста, снова, что они не приучены к мартингалу. Все это глупости и одно баловство. Надо немедленно подтянуть мартингал, как принято.

Йорк неохотно слез с козел и подошел ко мне. Конюх остановился возле Горчицы, чтобы ей придержать голову. Мою голову Йорк оттянул назад. Я волей-неволей был вынужден выгнуть шею вопросительным знаком. В это время мартингал затянули, и я почувствовал, что не могу даже пошевелить головой.

Справившись с этим, Йорк попытался затянуть мартингал и Горчице. Но она прекрасно знала, что ей грозит. Едва Йорк расстегнул ремешок, Горчица взвилась на дыбы. Кучер такого не предполагал. От неожиданности он замер. Горчица тут же ударила его по носу, и шляпа его свалилась на землю. Конюх, стоявший рядом, тоже едва устоял на ногах. Опомнившись, конюх и мистер Йорк попробовали схватить рассвирепевшую лошадь за голову. Горчица оказала им бешеное сопротивление. Вновь и вновь взвивалась она на дыбы и вскидывала задние ноги.

Под конец ярость ее обрушилась на оглоблю. При этом, увы, пострадал и я. Горчица с силой ударила меня копытом в плечо. Неизвестно, что бы она еще выкинула, если бы Йорк, изловчившись, не сел ей на голову.

— Распрягайте Черного! — истошно закричал он. — Несите скорее ключ. Надо отвернуть дышло! А постромки перережьте ножом, чтобы с пряжками не возиться!

Один из ливрейных лакеев кинулся за ключом, другой откуда-то принес нож. Вскоре грум освободил меня от Горчицы, а заодно и от экипажа. Оставив меня, он снова бросился на помощь Йорку.

Происшествие очень меня взбудоражило. Нога, по которой пришелся удар Горчицы, болела. Кроме того, конюх забыл на мне мартингал, и я не мог выпрямить шею. Вот тогда-то мне первый раз в жизни и захотелось лягнуть со всей силы любого человека, который ко мне подойдет.

Некоторое время спустя Горчица с Йорком и двумя конюхами вернулась в конюшню. Йорк распорядился, как с ней поступить, потом подошел ко мне.

— Проклятый мартингал, — послышался его шепот. — Говорил ведь ей, что хорошего от него не будет. Воображаю, как хозяин начнет убиваться и мне выговаривать. Только я бы на его месте не очень-то кипятился. Если сам не можешь женой управлять, на кучера тем более надеяться нечего. Ну да ладно! Сегодня она получила за все, как надо. Лошадей, слава Богу, в конюшне свободных нет. Может теперь на этот прием в саду хоть на своих двоих добираться.

Эту гневную речь слышал один только я. При конюхах или вообще на людях Йорк никогда бы себе не позволил отзываться неуважительно о хозяевах. Продолжая ворчать, он внимательно ощупал мне ногу. Удар Горчицы пришелся между плечом и коленом. Теперь там была шишка. Как только кучер дотронулся до нее, мне стало больно. Тогда Йорк велел одному из конюхов промыть мою ногу теплой водой, и потом сам смазал ушиб какой-то лечебной мазью. Стало немножко легче. От сбруи и мартингала меня тоже избавили, и я чуть-чуть успокоился.

Потом в конюшню пришел хозяин. Он и впрямь начал сурово отчитывать Йорка. По мнению графа, кучеру сегодня не надо было подчиняться хозяйке. Тогда Йорк сказал, что теперь во всем, что касается лошадей, будет слушать только хозяина. На том они и договорились. Только, увы, ничего из этого уговора не вышло. Во всяком случае, лошади никаких перемен не почувствовали. Хозяйка по-прежнему раздавала свои приказы, а Йорк не решался ей возразить. Мне кажется, ему следовало быть потверже. Впрочем, как говаривала моя дорогая матушка, мы, лошади, не всегда понимаем людей.

С того дня Горчицу перестали запрягать в экипаж. Когда ее синяки и ссадины зажили, младший сын графа взял ее, чтобы охотиться. Он не сомневался, что из Горчицы выйдет превосходная охотничья лошадь. Мне же пришлось по-прежнему служить в экипаже. Нового моего напарника звали Максом. Этот конь с юности привык к мартингалу и во время работы не выказывал никакой неприязни.

— Как тебе удается это терпеть? — удивился однажды я.

— Сделать-то все равно ничего нельзя, — спокойно отвечал Макс. — Конечно, я знаю: мартингал укорачивает мне жизнь. И тебе тоже укоротит. Вот бы действительно от него избавиться. Только как?

— Неужели людям неясно, что от мартингала нам один вред? — возмутился я.

— Про наших хозяев сказать ничего не могу, — медленно проговорил Макс. — Но торговцы, которые лошадей продают, и наши тренеры, и лошадиные доктора отлично все понимают. Жил я до этих хозяев у одного тренера. Он учил меня ездить в упряжи парой с другим конем. Мартингал каждый день подтягивали сильней. Шеи у нас выгибались и от неподвижности прямо ныли. Как-то один джентльмен поглядел на нас и спросил у тренера, зачем ему это нужно? Тут я и услышал, почему нас мучают. Оказывается, в Лондоне всем вдруг потребовалось, чтобы лошади выгибали шеи вопросительным знаком. «Иначе, — объяснял джентльмену торговец, — их просто не покупают. Конечно, сэр, от такой неестественной позы лошади тяжко работать, и здоровье ее очень скоро подрывается. Зато для торговли полезней некуда. Никогда еще раньше хозяева не меняли лошадей так часто». Можешь себе представить, Черный Красавчик, что со мной делалось, когда я это слушал, — с грустью произнес Макс.