Сны богов и монстров - Тейлор Лэйни - Страница 34

Лираз слышала фразу: есть только одно чувство, которое при воспоминании не тускнеет, сохраняет полную силу и яркость. Единственное, над которым не властно время. Сколько бы лет ни прошло, оно приходит из прошлого, как если бы ты проживал его заново. И это чувство не любовь – да и не сказать, что в любви у нее такой большой опыт, – не ненависть, не гнев, не счастье, не даже горе. Воспоминания о них – всегда только эхо истинного чувства.

Стыд. Именно над ним не властно время. Лираз только сейчас поняла, что в основе всех ее поступков лежал стыд и что ее душа – зараженная почва, в которой не способно расцвести ничто доброе.

Я не могу представить, что ты попросишь прощения, сказала Тен.

Она права. Была права. А сейчас? Лираз попросила бы прощения за Шаббат. Если бы голос ей подчинялся. Если бы она могла заговорить. Изнутри рвался звук. Смех? Если бы она сама была способна в такое поверить, то сказала бы, что рыдает.

А по правде, и то и другое. Она мечтала лишиться рук, с одного удара или нет, и оттого смеялась. Страшно. Жестоко. Смешно!

Как ни дико это звучало, мечта становилась явью.

30

Ближе и ближе

Сначала было пусто.

Потом ощущение поменялось, хотя Акива по-прежнему никого не видел. Он просто знал, что больше не один.

Затем скрипнула, закрываясь, дверь; дунул ветерок, выдавая движение. Миг – и вот Кэроу уже стоит перед ним, как воплощение желаний.

Не надейся, предостерег он себя. Ты не знаешь, зачем она пришла. Но даже просто быть рядом… Его кожа, его пальцы – они помнили… Шелк, биение крови, трепет… руки обретали собственную волю. Он сцепил их за спиной в замок.

Она так смотрела на него в пещере…

– Привет.

Потупившийся взор, на щеках – густой румянец.

Она покраснела. А если она покраснела… Божественные звезды, как же она прекрасна!

– Привет, – ответил он тихим хриплым голосом.

Надежда снова взяла верх. Скажи еще раз, умолял Акива. Если она повторит, то, может быть, вспомнит храм Эллаи: как они сняли маски и первый раз со времени битвы при Булфинче увидели лица друг друга.

Привет, сказали они тогда, и это прозвучало как заклинание. Привет – как клятва. Привет – дыхание к дыханию.

Вдох – и первый поцелуй.

– Мм…

Она бросила быстрый взгляд в его сторону, встретилась с ним глазами и покраснела еще гуще.

– Ну, привет.

Она сделала небольшой шаг вперед. Достаточно близко. Еще шаг. Акива смотрел, и в нем поднимала голову любовь и тяга к жизни. Его комната, и они здесь вдвоем. Можно поговорить, освободившись из-под гнета внимательных глаз. То, что она пришла, означало так много. И пламя взгляда, которым они обменялись в пещере. Он не мог не надеяться, что это означает… все.

Обретение надежды было подобно веревке в ее руках, когда он завис над пропастью и уже не надеется. От нее зависело, жить ему или умереть.

Она огляделась, хотя смотреть здесь было не на что. Помещение было вырублено не так грубо, как большинство остальных. Гладкие стены и четкие углы в мире кривых линий.

– А я помню эту комнату, – сказала Кэроу тихо. – Здесь мертвых готовили к погребению.

Слова слегка встревожили его. Акива пролежал здесь в полудреме несколько часов, сосредоточившись на точке концентрации боли. Лежал словно труп – в комнате, где прежде лежали трупы?

– Я не знал, – ответил он, надеясь, что не нанес бывшим обитателям пещер оскорбление.

Кэроу провела кончиками пальцев по камню. Теперь она стояла к нему спиной, и он видел, как в такт дыханию поднимаются и опускаются ее плечи. Синие волосы заплетены в косу – синие, как сердцевина пламени. Мягкие завитки на затылке выбились и чуть торчали. Более длинные пряди были убраны за уши, все, кроме одной, упавшей на щеку.

Акиве страшно захотелось причесать их и заправить обратно. Расчесывать медленно, ощущая тепло ее шеи.

– Мы подзуживали друг друга прийти сюда и полежать, – сказала Кэроу. – Я имею в виду, дети.

Она медленно обошла стол, остановилась лицом к Акиве у дальней стороны, будто воздвигая между собой и Акивой барьер. Подняла глаза к потолку. Высокий, и в центре похожее на дымоход отверстие.

– Это для душ, – пояснила она. – Чтобы они возносились в небо, а не застревали внутри горы. Мы раньше говорили, что если заснуть в этой комнате, твоя душа подумает, что ты умер, и вознесется.

Акива почувствовал, что Кэроу улыбается. А потом увидел отблеск этой улыбки на ее лице, легкий и нежный.

– Ну, так я притворилась однажды, что уснула здесь, и вела себя, будто утратила душу. И уговорила других детей помочь мне ее отыскать. Весь день, под потолком.

Она опять улыбнулась, медленно, непривычно.

– Я поймала воздушного элементаля и сделала вид, будто это моя душа. Бедный он, бедный. Я была тогда маленькой дикаркой.

Ее лицо… Оно по-прежнему оставалось для него неразгаданной тайной, а улыбка почти превращала в незнакомку.

Если у них с Мадригал был целый месяц, то с Кэроу у него было сколько?.. две ночи? Или даже одна, бо́льшую часть которой он проспал. И два дня урывками. Несколько встреч украдкой, и все, что он видел, – переполнявшую ее ярость, опустошение, страх…

Сейчас было что-то совсем другое. Улыбаясь, она излучала сияние, как лунный камень.

И тут он со всей очевидностью понял: у нее теперь не только другое лицо. Он привык думать, что это та же Мадригал, только в ином обличье и с другим именем, но ведь в теле Кэроу она прожила еще одну жизнь – в другом мире, в окружении людей. Как это изменило ее? Он не знал.

Но узнает.

Желание переполняло его; в груди болело, будто сердце проткнули гвоздем. Ничего в мире он не жаждал так сильно, как начать все сначала.

Любить.

– Хороший был день, – сказала она, все еще погруженная в воспоминания.

– А как ты вела себя, когда якобы утратила душу? – спросил Акива.

Он-то собирался задать беспечный вопрос о детской игре, но, услышав собственные слова, подумал: «Кому это знать лучше, чем мне?»

Ты предаешь все, во что верил. Ты топишь горе в мести. Убиваешь и убиваешь, пока вокруг не становится пусто.

Должно быть, выражение его лица изменилось, поскольку улыбка Кэроу погасла. Она твердо встретила его взгляд. У Мадригал глаза были теплого карего цвета. Лето и пашня. У Кэроу – черные. Темные, как небо, и яркие, как звезды. И когда она вот так пронзительно смотрела на него, радужка почти исчезала, и зрачок заполнял все пространство. Ночной взгляд. Взгляд, лишающий силы.

Она сказала:

– Могу рассказать, что делаешь, когда душа возвращается. Сейчас расскажу.

И она имела в виду совсем не детскую игру.

– Спасаешь жизни. Снова разрешаешь себе мечтать. – Ее голос упал до шепота. – Прощаешь.

Молчание. Затаенное дыхание. Стук сердец. Она… она это о нем? На Акиву обрушился мир: быть рядом… почти касаться – словно только так правильно, только вдвоем, и все прочие дела и события – всего лишь путь, который ведет к цели.

Она опустила глаза и снова смутилась.

– Но тебе это знакомо лучше. Я только новичок.

– Ты? Ты никогда не теряла душу!

– Теряла. Пока ты спасал химер, я делала монстров для Тьяго. И ненавидела за это не себя, а тебя. Тогда я этого не понимала.

– Горе, – сказал Акива. – Гнев. Они заставляют нас делать вещи, которые мы презираем.

Я – был одной из тех «вещей», за которые ты себя презирала, подумал он. Что-то изменилось?

– Все, что наши народы творили по отношению друг к другу, – дрова в костер вражды. Именно поэтому мы сейчас не верим в возможность мира. Как же винить кого-то, кто стремится убить убийцу близких? Как осуждать за то, что делается в отчаянии? – Уже произнося эти слова, Акива понял, что они звучат как оправдание его собственного ожесточения и тех ужасов, которые он сотворил по отношению к ее народу. Его охватил стыд. – Я не… Я не имел в виду себя. Кэроу, я понимаю: сделанное мной никогда не искупить.