Молодая элита (ЛП) - Лу Мари - Страница 45

Но я продолжаю сдерживаться. Сначала я должна увидеть Виолетту.

Мы спускаемся в еле освещенный коридор. Здесь тише, чем на остальных ярусах темницы. Деревянные двери вдоль стен защищены железными прутьями. Пройдя дальше по коридору, мы останавливаемся у двери в самом его конце. Меня чуть не шатает — настолько сильна тут моя тьма. Однажды я уже была в таком месте.

— Твоя сестра, — говорит Терен, насмешливо мне поклонившись.

Один из Инквизиторов отпирает дверь, и та со скрипом открывается.

Я моргаю. За тяжелой дверью находится крошечная, тесная камера. На стенном выступе горят свечи. В углу, на охапке сена, служащей постелью, сидит девушка с красивым нежным лицом и спутанными, тусклыми темными локонами. Худенькая и хрупкая, она дрожит от холода. Она поднимает на меня свои огромные глаза, и мне становится стыдно от охвативших меня смешанных чувств — радости, любви, ненависти, зависти.

— Аделина? — выдыхает моя сестра.

И я внезапно вспоминаю ту ночь, когда собиралась убежать из дома, а она, стоя у двери моей спальни, потирала заспанные глаза.

Виолетту сразу окружают вошедшие в камеру Инквизиторы. Дернувшись от них в сторону, она подтягивает к подбородку колени, и я замечаю на ее запястьях и лодыжках кандалы. Она прикована.

Во мне ревет тьма. Какая иллюзия позволит нам выбраться отсюда, прежде чем ей причинят вряд? Я измеряю взглядом расстояние между нами, количество шагов, отделяющих Инквизиторов от меня. От меня и Терена. В памяти всплывает всё, чему меня учили Рафаэль и Энцо.

Терен ждет, когда я зайду в камеру, затем закрывает за собой дверь. Он подходит к Виолетте, и я чувствую вспыхнувший в ней страх — а вместе с ним усиливается и мой. Критично осмотрев ее, Терен снова оборачивается ко мне.

— А теперь Аделина, — говорит он, пристально глядя на меня, — назови мне их имена.

Я открываю рот.

«Расскажи ему об отвратительном Пауке, — побуждает меня радостный шепот в голове. — Ну давай же. Он это заслужил. Выдай ему Энцо, и Мишеля, и Лусенту. Выдай Джемму. Ты лишь выиграешь от этого». Воображение рисует, как я рассказываю Терену всё, что мне известно:

— Где Молодая Элита? — спрашивает он.

— Во дворце Фортуны, — отвечаю я.

— Где именно?

— В нем много потайных ходов. Они пользуются катакомбами, расположенными под дворцом. Ты найдешь вход в них в самом маленьком саду.

— Назови мне их имена.

И я называю.

Картинка в голове блекнет, и я снова вижу стоящего перед собой Терена. Почему-то признание так и не сошло с моего языка.

Терен сохраняет спокойствие даже несмотря на то, что я молчу.

— Я впечатлен, Аделина. С тобой действительно что-то произошло.

В голове звенит предупреждающий звоночек.

— Тебе нужны их имена, — произношу я, продлевая игру.

Терен с интересом разглядывает меня. Уголки его губ дергаются вверх.

— Всё еще сомневаешься?

Он медленно обходит меня. Так близко, что одеждой задевает мою кожу. Это напоминает мне о том, как при первом тестировании кружил вокруг меня Рафаэль — оценивая, взвешивая мои возможные способности. По спине пробегает холодок.

Терен останавливается передо мной. Вынимает меч и наставляет его на Виолетту. Мое сердце сжимается.

— Почему ты хранишь им верность, Аделина? Что они пообещали тебе, когда ты вошла в их круг? Внушили тебе, что они — благородные герои? Что они убивают во имя благой цели? Думаешь, их выходка на празднике Весенних Лун не унесла жизни невинных? — Он впивается в меня взглядом своих бледных глаз. — Я видел, на что ты способна. Знаю, что в твоей душе тьма. Ты хотела убежать от них. Готов поклясться, что ты им не доверяла. Но сейчас что-то в тебе изменилось. Ты ведь не нравишься им, я прав?

Откуда он это знает?

— Что ты пытаешься этим сказать? — цежу я сквозь сжатые зубы.

— Ты сейчас здесь, потому что знаешь, что тебе нет места среди них, — невозмутимо отвечает он. — Послушай меня, Аделина. Нет ничего постыдного в том, чтобы предать кучку преступников, жаждущих только одного — стереть с лица земли весь свой народ. Думаешь, они защитили бы тебя, если бы тебе грозила опасность? — Он разворачивается, но не спускает с меня взгляда.

Я же думаю о том, сколько мальфетто сгорело на кострах, и том, что общество «Кинжала» предпочло их не спасать. Потому что они — не Элита.

— Они пришли в тот день за тобой, потому что им было нужно что-то от тебя, — говорит Терен, словно слыша мои мысли. — Никто не выбросит то, что ему полезно — пока оно будет полезным.

Он прав.

— Я проникся чувствами к тебе за время нашего знакомства, — продолжает он. — Ты когда-нибудь размышляла о мифе об ангеле Радости и его брате — ангеле Корысти? Помнишь историю Денариуса, сбросившего Лаэтеса с небес и обрекшего его бродить по миру человеком, пока тот не умер и снова не вернулся к богам? Ангел Радости возомнил себя самым любимым ребенком богов, и Денариус излечил его от чрезмерной надменности. — Терен наклоняется ко мне. — В мире нарушено равновесие, так же, как оно было нарушено на небесах, когда те лишены были ангела Радости. Мы видим предупреждающие знаки — демоны, живущие среди нас и бросающие вызов естественному порядку вещей. Иногда единственный путь всё исправить — самый сложный. И только им мы можем выразить нашу любовь. — Его лицо больше не выражает ни толики притворных чувств. — Для этого я и был послан сюда богами. И я чувствую, что ты сюда послана по той же причине. Ты, маленькая мальфетто, горишь желанием всё исправить — ты умнее остальных и понимаешь, что с тобой что-то не так. Это ведь мучает тебя? Ты ненавидишь себя, и я восхищаюсь этим. Вот почему ты продолжаешь возвращаться ко мне. Единственный способ избавиться от терзающего тебя чувства вины — загладить ее — это спасти своих собратьев по несчастью. Помочь им вернуться в Подземный мир, где им и место. Сделай это вместе со мной. Мы с тобой можем восстановить равновесие в этом мире, и когда это произойдет, боги даруют нам прощение. — Его голос становится мягче. — Я знаю, тебе кажется, что так нельзя поступать, что это неправильно и жестоко. Но так должно быть. Ты понимаешь?

Что-то в его словах имеет смысл. Они крутятся у меня в голове и сердце, пока я не нахожу в них логики. Я — выродок, даже для остальных из Элиты. Может быть, и правда, мой долг — всё исправить. «Я поступаю так, потому что люблю тебя, — шепчет голос отца. — Может быть, ты этого сейчас не понимаешь, но я поступаю так ради тебя. Ты — чудовище. Но я все равно тебя люблю. Я всё исправлю».

Серьезное выражение лица Терена сменяется на сочувствующее. Такое я видела у него в день своей предстоящей казни.

— Если ты присягнешь на верность Инквизиции и мне, то, клянусь, я использую твою силу и знания, чтобы загнать всех мальфетто обратно в Подземный мир, и одарю тебя всем, что ты когда-либо хотела. Я исполню любое твое желание. Деньги? Власть? Уважение? У тебя всё это будет. — Он улыбается. — Ты можешь изменить свою судьбу, стать в глазах богов не выродком, а спасительницей. Ты можешь помочь мне очистить этот мир. Представь только, что тебя больше никто не будет преследовать. — Он умолкает, а когда заговаривает вновь, в его голосе слышна искренняя, болезненная печаль: — Мы не должны были существовать, Аделина. Никогда.

Мы — ошибка природы.

— А теперь, Аделина, — мягко, ласково произносит он, — расскажи мне всё.

Я хочу — боже мой, как же я этого хочу. Терен обеспечит мне и Виолетте легкую и безбедную жизнь, если я дам ему то, что ему нужно. Планы Элиты и так разрушены. Король и так мертв. Мне больше не за чем оставаться верной обществу «Кинжала». Я открываю рот. В памяти еще свежи слова Данте, и поднявшиеся во мне злость и горечь стремятся излиться наружу. Я могу всех их сейчас уничтожить всего лишь парой фраз.

Но они не идут у меня с языка. Вместо этого я думаю о нежности в глазах Энцо и о легкой улыбке Джеммы. О нечаянной дружбе Лусенты и творческих тренировках Мишеля. И я думаю о Рафаэле, завоевавшем мое доверие: о его грациозности, доброте, терпении, верности. Если бы он сегодня был во дворце, то, может быть, я бы доверилась ему. Он бы помог мне. Всё бы сложилось по-другому, будь он сегодня на праздновании. Меня связывает что-то с членами общества «Кинжала», что-то помимо устного договора, по которому я должна делать то, что они мне велят.