Молодая элита (ЛП) - Лу Мари - Страница 13

— А для чего самоцветы?

— Мы дети богов и ангелов. — Губы Рафаэля трогает добрая улыбка. — Говорят, что самоцветы — следы, оставленные нам богами там, где при создании Земли касались их ладони. Некоторые из этих камней призовут текущую в тебе энергию. А лучше всего они это делают в своей природной форме. — Рафаэль поднимает один из самоцветов. На свету тот неровен и прозрачен. — К примеру, алмаз. — Он опускает камень и берет в руку другой — голубоватый. — Или веритиум. А так же празем, лунный камень, опал, аквамарин. — Рафаэль ставит их один за другим на столе — все двенадцать, переливающихся на свету каждый своим цветом. — И ночной камень, — заканчивает он. — По одному самоцвету для каждого бога и ангела. Какие-то из них будут взывать к тебе сильнее других.

Теперь я смотрю на происходящее больше с любопытством, чем с беспокойством.

— Почему ты сказал мне, чтобы я не боялась?

— Потому что на мгновение ты почувствуешь что-то очень странное. — Рафаэль рукой показывает мне встать в центре комнаты. Затем начинает аккуратно расставлять самоцветы вокруг меня. — Не борись с этим. Просто успокойся и позволь энергии беспрепятственно струиться.

Поколебавшись, я киваю.

Рафаэль заканчивает раскладывать камни, и я поворачиваюсь на месте, с интересом разглядывая каждый из них. Шагнув назад, Рафаэль пару секунд внимательно смотрит на меня, а потом, взмахнув шелковыми рукавами, скрещивает руки.

— А теперь мне нужно, чтобы ты расслабилась. Очисти свой разум.

Я глубоко вздыхаю, пытаясь сделать то, что он от меня просит.

Тишина. Ничего не происходит. Я выкидываю из головы ненужные мысли и думаю о стоячей воде, о ночи. Рафаэль рядом со мной еле заметно кивает.

Я ощущаю необычное покалывание в руках и затылке. Опустив взгляд на камни вижу, что пять из них замерцали, заполнившись изнутри светом разных оттенков — темно-красным, белым, голубым, оранжевым и черным.

Рафаэль медленно кружит вокруг меня с горящим взглядом. Он напоминает мне хищника, особенно когда заходит мне за спину. Я поворачиваю голову, чтобы не выпустить его из виду. Усыпанной драгоценностями туфлей Рафаэль один за другим отодвигает камни, которые не засветились. Поднимает оставшиеся пять самоцветов и, вернувшись к столу, осторожно опускает их на его поверхность.

Алмаз, розеит, веритиум, янтарь, ночной камень. От нетерпенья узнать, что эти пять самоцветов значат, я прикусываю губу.

— Хорошо. Теперь я хочу, чтобы ты посмотрела на алмаз.

Мгновение Рафаэль не двигается, стоит, опустив руки, и просто смотрит на меня — спокойно и безмятежно. Но расстояние между нами гудит от энергии. Я пытаюсь сосредоточить свое внимание на камне и сдержать дрожь.

Рафаэль склоняет голову на бок.

Я охаю. Обрушившийся на меня энергетический поток, чуть не сбив с ног, относит меня в сторону. Чтобы не упасть, я опираюсь о стену. В голове всплывают воспоминания — настолько красочные и яркие, что, кажется, я переживаю их вновь:

Мне восемь лет, Виолетте — шесть. Мы выбегаем поприветствовать отца, вернувшегося из месячной поездки в Эстенцию. Он, смеясь, поднимает и кружит сестру. Она визжит от восторга, а я стою рядом. Днем я зову Виолетту побегать наперегонки в лесу за нашим домом. Я выбираю для этого неровный, усыпанный камнями путь, прекрасно зная, что сестра только что оправилась от болезни и всё еще слаба. Когда Виолетта, споткнувшись о торчащий из земли корень, падает и обдирает коленки, я улыбаюсь и не останавливаюсь ей помочь. Я продолжаю бежать, бежать, бежать, пока не сливаюсь с ветром. Мне не нужно, чтобы отец кружил меня на руках. Я уже умею летать. Ночью я разглядываю шрамированную, безглазую сторону своего лица и пряди серебристых волос. Потом беру расческу и разбиваю зеркало на тысячу осколков.

Образы блекнут. Белый свет в алмазе пару секунд пульсирует и гаснет.

Что это было?

Глаза Рафаэля расширяются, а потом сужаются. Он опускает взгляд на алмаз. Я тоже гляжу на него, почти ожидая, что тот снова засветится, но ничего не вижу. Может быть, я слишком далеко стою? Рафаэль смотрит на меня.

— Богиня удачи и процветания Фортуна. Алмаз показывает, что в тебе горит огонь амбиций и есть стремление к власти. Аделина, ты можешь вытянуть вперед руки?

Я мешкаю, однако Рафаэль ободряюще улыбается мне, и я послушно поднимаю руки параллельно полу. Рафаэль отодвигает алмаз и ставит на его место источающий свет веритиум. Остановив на мне внимательный взгляд, он протягивает руку и тянет за что-то в воздухе. Меня охватывает неприятное ощущение, словно кто-то дергает меня, одновременно пытаясь вытащить наружу все мои секреты. Я инстинктивно отталкиваю этого кого-то. Веритиум вспыхивает ярко-голубым сиянием.

На меня накатывает еще одно воспоминание.

Мне двенадцать. Мы с Виолеттой сидим в библиотеке, и я читаю ей справочник по цветам. Пергаментные страницы шуршат под пальцами, как сухие листья. «Розы так прекрасны, — вздыхает Виолетта, восхищенно рассматривая изображения. — Как ты». Я ничего не отвечаю. Чуть позже, когда она с отцом уходит играть на клавесине, я выхожу в сад посмотреть на кусты роз. Внимательно разглядываю один из бутонов, затем перевожу взгляд на свой искривленный безыменный палец, сломанный отцом годы назад. Поддавшись странному порыву, обхватываю ладонью стебель. В кожу вонзается с десяток шипов, но я, сцепив зубы, еще крепче сжимаю розу. «Ты права, Виолетта». Разжав ладонь, я смотрю, как на ней набухают капли крови. Розовые шипы тоже окрасил багрянец. «Боль преумножает красоту».

Образы снова бледнеют. Больше ничего не происходит. Рафаэль говорит мне развернуться, и я вижу, что веритиум светится бледно-голубым. В эту же секунду камень издает дребезжащий звук, словно кто-то дунул в испорченную флейту.

— Бог мудрости Сапьентус, — произносит Рафаэль. — Веритиум показывает жажду истины и знаний, а также пытливый ум.

Он без дальнейших объяснений переходит к розеиту. Просит меня подойти и что-нибудь напеть. Сначала горло начинает покалывать, а потом оно немеет. Камень загорается, долгое мгновение излучает красный цвет, а следом весь начинает мерцать. С этим приходит новое воспоминание:

Мне пятнадцать. Отец приглашает в наш дом несколько потенциальных женихов, чтобы они взглянули на меня и Виолетту. Сестра очаровательна, нежна и застенчива, с ее губ не сходит улыбка. «Мне тоже невыносимо, когда они разглядывают меня, — всегда повторяет мне она. — Но ты должна постараться, Аделина». Я вижу, как она перед зеркалом тянет вниз вырез платья, больше оголяя грудь, и с улыбкой любуется тем, как лежат на плечах ее локоны. Я не знаю, что и думать обо всем этом. Мужчины за ужином рассыпаются перед ней в комплиментах. Посмеиваются и чокаются бокалами. Я пытаюсь последовать совету сестры — изо всех сил кокетничаю и улыбаюсь. Я замечаю голодную страсть в их глазах каждый раз, когда они смотрят на меня. Их жадные взгляды надолго задерживаются на моих ключицах, груди. Я знаю, что меня они тоже хотят. Но не в качестве жены. Один из них шутит, что если я в одиночестве выйду в сад, то он зажмет меня в уголке. Я смеюсь вместе с ним, а сама представляю, как подливаю ему в чай яд и наблюдаю за тем, как его лицо багровеет и искажается в муке. Представляю, как склоняюсь над ним, терпеливо ожидая его конца, наслаждаясь видом его умирающего, корчащегося в агонии тела, и отсчитываю последние оставшиеся ему минуты. Виолетта и вообразить себе такого не может. Она во всем видит радость, надежду, любовь и вдохновение. Как наша мама. Я же пошла в отца.

И снова образы испаряются в воздухе, а я смотрю прямо в глаза Рафаэля. В его взгляде читается настороженность с примесью интереса.

— Бог любви Амаре, — говорит он. — Розеит показывает пылкость и склонность к ослепляющей, затмевающей разум страсти.

Наконец он поднимает янтарь и ночной камень. Янтарь красиво светится золотисто-оранжевым цветом, ночной же камень неказист: просто кусок горной породы — темный, шероховатый и тусклый.