Как организовали «внезапное» нападение 22 июня 1941. Заговор Сталина. Причины и следствия - Шапталов Борис Николаевич - Страница 16

Как видим, Сталин ошибался. Это он видел «явления, мелькающие на поверхности», а не глубинные процессы. Ошибочная оценка потащила за собой другие. О перспективах экономического развития США, Англии и Франции Сталин выразился следующим образом: «Рост производства в этих странах будет происходить на суженной базе, ибо объем производства в этих странах будет сокращаться»[26].

И совсем уже несуразная оценка заключалась в следующем выводе: «Наиболее важным экономическим результатом второй мировой войны и ее хозяйственных последствий нужно считать распад единого всеохватывающего мирового рынка. Это обстоятельство определило дальнейшее углубление общего кризиса мировой капиталистической системы». А меры стабилизации определил так: «Это очень похоже на то, что утопающие хватаются за соломинку»[27].

Положение же обстояло ровно наоборот: после войны продолжилось успешное складывание мирового рынка, но уже под контролем США – главного противника СССР.

Невозможность войны между капиталистическими государствами означала, что функционирование мирового рынка нарушаться отныне не будет. А значит, они смогут богатеть и таким образом усиливаться. В такой ситуации ждать социалистические революции – занятие неперспективное, а наличие сильного Запада означало тяжелое противостояние для уже возникшего социалистического мира. Поэтому вывод Варги о коренном изменении ситуации между капстранами так не устраивал Сталина. Но вместо того чтобы задуматься над тем, как выходить из обозначившейся проблемы, он предпочел повторять старые формулы и загонять СССР в исторический тупик напрасного ожидания очередной межимпериалистической войны. А чтобы ждать было веселее, вывел «главный экономический закон капитализма». Это «обеспечение максимальной капиталистической прибыли путем эксплуатации, разорения и обнищания большинства населения»!

Это теоретический уровень пропагандиста школы марксизма-ленинизма, но не серьезного политика. Сталин был, безусловно, умным человеком, но талант теоретика – особый дар, и он им явно не был наделен. Другое дело, что, как умный человек, он умел выкручиваться. Его «Экономические проблемы социализма» написаны в духе средненькой кандидатской диссертации. Сначала автор озвучивает чью-то глупость, потом разъясняет читателям, почему ей следовать нельзя. Сталин подробно объяснил, что при социализме существуют товарно-денежные отношения и закон стоимости. И это подавалось как большой теоретический вклад. Но если с работниками расплачиваются деньгами, а в магазинах отпускают товары не по потребностям, а по количеству дензнаков, то, наверное, это свидетельствует о товарном производстве. А если при этом нельзя купить квартиру, землю, то – о его ограниченном характере. Зато почему при социализме существовал неустранимый дефицит, а предприятия не гонялись за техническими новациями, что предопределило отставание социализма в производительности труда, он объяснить не смог.

Сталин привлекателен потому, что его режим можно охарактеризовать как «государственно-патриотическое господство бюрократии». Недаром эта модель ныне возрождается по новому кругу. Раз сторонники империи (социалистической или капиталистической – не важно) за Сталина, значит, против демократии (хотя: а кто знает в России, что такое демократия?). Они за сильную власть, сплоченное общество, в котором интересы личности растворялись бы в интересе государства (роевое начало). Такое государство не может не быть государством бюрократии. Надо только, по их мнению, чтобы она была патриотичной и национально ориентированной. Таковой ее может сделать только вождь. Вообще-то имперцы, сами того не сознавая, рисуют государство в духе итальянского фашизма Муссолини (фашизм – государственная корпорация всего общества, объединенная вокруг этатистской идеи), а также нацистской империи Гитлера 30-х годов. В этой констатации нет ничего прокурорского. Это позже Италию и Германию занесло «не туда», а вначале они были «национальными», «патриотичными» и «антиолигархическими», то есть вполне «прогрессивными» империями. Собственно, эта подспудная связь позволяет проводить параллели между сталинизмом и фашизмом, а также спекулировать на таком сходстве в идеологической борьбе против современной России. Но исторический опыт есть опыт, и то, куда занесло на определенном этапе режимы Муссолини и Гитлера (а экономические и социальные успехи были налицо), а также Сталина с его «необоснованными репрессиями», показывает опасность воссоздания «национал-патриотического» режима вождистского типа. А ведь такой режим мог появиться в России в 1990-х годах. У Жириновского был шанс прийти к власти, и тогда мы бы имели государство с «броском на юг», «консолидированным» обществом и последствиями этих имперских радостей.

Нынешние ратования за империю есть защитная реакция слабеющей России. Эта идея крепости, идея оборонительная, восходящая к идее «строительства социализма в одной стране». По иному пути пошел современный Китай. Руководство использовало глобализацию с максимальной выгодой, ускорив развитие страны, тогда как для СССР, а теперь и России она поперек горла. «Крымская» история с последовавшими санкциями и быстрым падением цен на нефть еще раз показала, что означает «глобальная система» и как трудно ей противостоять.

Соединенные Штаты тоже когда-то находились в добровольной политической изоляции. Курс так и назывался – «политикой изоляционизма». С момента образования Соединенных Штатов правящий класс решил держаться подальше от внешних проблем, чтобы не быть вовлеченными в войны между европейскими державами. Хватало своих дел – шло освоение территории почти в половину Европейского континента. Но экономический кризис начала 1930-х годов показал: страна исчерпала возможности регионального развития, нужны новые «прерии». Ф. Рузвельт покончил с изоляционизмом, и США вступили во Вторую мировую войну, целясь на мировое лидерство. И не прогадали. Не того ли хотел Ленин?

Разумеется, цели у американских и советских интернационалистов были разные. Разное понимание устройства экономики, демократии, политической власти, международного порядка. В Москве не искали финансово-экономической выгоды (на чем СССР потом и погорел). Что же двигало тогдашними интернационалистами?

Интернационализм был попыткой ответить на вековой вопрос о смысле исторического процесса и возможности достижения положительного социального идеала. Интернационализм и федерация народов как минимум достигали одной важной цели – устраняли войны. Если бы замысел Ленина удался, то Европа (и Россия) избежала бы Второй мировой войны, что «сэкономило» бы несколько десятков миллионов жизней.

Помимо войн существует проблема выживания человечества. Давно ясно, что Человек своей антиэкологической деятельностью может загубить планету и самого себя как социально-биологический вид. Чтобы этого не произошло, необходимы международные усилия. Мировая революция была не самоцелью, а прологом к построению общества на разумных основаниях. Другое дело, что из этого могло получиться. Можно спорить об осуществимости задуманного, но хотя бы цели понятны.

Альтернативой интернационалистам оказался сталинизм. У такого выбора много сторонников, как при Сталине, так и сейчас. Непонятно лишь одно: ради чего Сталин создавал свою империю? Если ради борьбы с Западом и Соединенными Штатами, то в чем должна была заключаться победа? А если цель – утверждение мирового социализма все же была, то чем она отличалась от цели Ленина?

При желании ответ можно подыскать достаточно легко. А именно: Сталин вместо федерации народов хотел союз социалистических государств. И можно с легким сердцем согласиться, что такая цель была более прагматичной и реализуемой, чем федерация народов. Однако… Однако почему Сталин сцепился с Тито и проклял социализм в Югославии? Если целью была не федерация, а союз независимых социалистических государств, то это предполагает уважение их суверенитета. В опыте построения социализма в Югославии не было ничего, что противоречило бы марксизму. Неужели Мао Цзэдун был большим коммунистом, чем Тито? Если да, то в чем это заключалось? Ведь у Сталина с Мао были прекрасные отношения.