Заговор францисканцев - Сэк Джон - Страница 4

– И даже почерк не его. Буквы крупные и кривые. Лео писал тонко и изящно.

Отшельник последний раз повернул пергамент к огню. Буквы окружала овальная рамка, но тусклый свет не позволял разглядеть тонкостей узора. Лео не стал бы требовать непременной доставки пустого послания, однако прочтя письмо, Конрад невольно согласился с мнением странствующих братьев.

Он бросил пергамент на стол, позволив ему снова свернуться в трубочку. Быть может, пустословие одряхлевшего старца? Но в голове Лео хранилась не одна тайна. Приняв во внимание незнакомый почерк, можно даже предположить, что письмо подделано Бонавентурой, но с какой целью? Однако мальчик явился из Сакро Конвенто, главной обители ордена, и одного этого было довольно, чтобы наполнить Конрада опасениями.

– Давай-ка накормим тебя и уложим спать, – предложил он наконец. – Ты проделал утомительный путь.

Ночью он сможет поразмыслить над письмом в надежде, что рассвет прояснит его разум.

Он наполнил из котелка две деревянные миски. Тем временем Фабиано медленно расчесывал пятерней черные пряди, отчего они встали дыбом, как ежовые иголки.

– Вам жаль было с ней расставаться? – спросил он наконец.

Но Конрад не собирался бередить старую рану. Он приложил палец к губам.

– За едой нам следует соблюдать молчание, маленький брат. Наш основатель наставлял братьев хранить молчание с вечера до рассвета. Для одного дня разговоров уже достаточно.

Лео, хитрый ублюдок, знал с самого начала. Все эти сорок пять лет просидел на тайне, как наседка на яйцах, так мог бы теперь унести ее с собой в могилу, как порядочный человек. Но нет, понадобилось передать свою протухшую кладку такому же мятежному отшельнику.

Фра Иллюминато прихлопнул севшего на руку комара и пожалел, что нельзя так же просто избавиться от отшельника. Придержав ослика, он промокнул лоб рукавом. Даже октябрьское солнце высасывает у путника силы, особенно если путник не первой молодости. После смерти Лео он последний из поколения братьев, знавших святого Франциска при жизни.

– Мне нужен отдых, фра Дзефферино, – обратился он к спутнику. – Мои хрупкие кости не выдержат больше дорожной тряски.

– Как пожелаете, падре.

Младший инок перекинул ногу через холку осла и встал на землю, после чего помог сойти старику.

Иллюминато уперся кулаками в бедра и выгнул спину, потягиваясь, как старый кот. Передернул плечами и, хромая, прошел несколько шагов до гребня подъема.

– Какое великолепие, – проговорил он, взмахом руки охватывая долину, выточенную в холмах рекой Тесио.

Гордые ломбардские тополя рядами выстроились вдоль дороги, как часовые, в золотых шлемах осенней листвы. Среди вечной зелени окрестного леса виднелись буроватые пятна горных дубов. У подножия холма кирпичную колокольню церкви обступили деревянные домики, и где-то между их стенами скрывалась развилка: на северо-запад уходила дорога в Губбио, на запад – в Ассизи.

Спутник Иллюминато держал в одной руке поводья обоих осликов, а другой отмахивался от мухи, нацелившейся на его окруженную соломенными волосами тонзуру.

– Будем сегодня спать в Фоссато ди Вико? – спросил он. – У меня в тамошнем соборе приятель каноник.

– Спать? Нет, Дзефферино, – отозвался монах. – До завтра тебе спать не придется.

Дзефферино удивленно скосил на старика голубой глаз.

– Нам нельзя терять времени, – пояснил тот. – Не жди меня, поезжай в селение. На холме против церкви увидишь палаццо. Спроси там синьора Джанкарло и скажи, что вечером с ним будет переписчик.

– Переписчик?

– Он поймет. Еще попроси его, ради того же имени, заменить твоего осла на свежего коня, по возможности быстроногого. – Старый монах кивнул на развилку дорог под холмом. – Скачи как сумеешь скоро по северной дороге в обитель братии в Губбио. Передай синьору настоятелю, что если с гор спустится отшельник Конрад и остановится у них на отдых, его надо задержать – силой, если придется. Я продолжу путь в Ассизи и предупрежу генерала ордена.

– Как настоятель узнает этого отшельника? Иллюминато потер поросший волосами нос, глаза его блеснули.

– Ба! Он фанатик, один из вонючих изуверов, в своей гордыне подобных Нечистому, который никогда не моется. Они узнают его по запаху прежде, чем увидят. К тому же он отрастил черную бороду, словно безбожный сарацин, и косматую гриву там, где прежде была монашеская тонзура.

Он с отвращением сплюнул в дорожную пыль и прибавил:

– Еще с ним может быть мальчишка, но тот не доставит хлопот. Пусть настоятель задержит и его.

Иллюминато взял из рук спутника повод.

– Иди же, брат, да направит тебя Господь. Каждому из нас воздастся за эти труды.

Он проводил взглядом Дзефферино, погонявшего осла вниз по склону, пока и всадник, и скакун не скрылись за поворотом дороги. Сам он начал спускаться более умеренным шагом, ведя ослика за собой. Его жилистые бедра и тощие ягодицы могли бы потерпеть еще, однако старик счел, что его плоть претерпела на сегодня достаточно страданий. Не предупреждал ли он Элиаса много лет тому назад не спорить с этим докучливым недоростком Лео? Пусть себе брюзжит, говорил он. Но то было в 1232-м, когда Элиас, опьяненный новой властью – наконец-то стал генералом ордена! – вышиб Лео из Ассизи и тем же ударом создал раскол, зияющий теперь, как адская бездна, готовая поглотить обе партии ордена.

Монах стиснул обломки зубов, скрипнул ими во вспыхнувшей заново злобе на Лео и – неожиданно – на самого себя. Надо было просто отобрать у мальчишки письмо. К старости он стал туго соображать. В палаццо он попросит у старого синьора пергамент. Надо переписать письмо, пока еще не все стерлось в памяти. Старый Джанкарло носит перстень братства; он не пожалеет усилий, чтобы погасить возникшую их тайне угрозу.

2

Конрад и Фабиано закутались в свои плащи и улеглись, свернувшись, по разные стороны очага. Отшельник лежал, глядя, как цвет потолка сменяется с зеленоватого на серый, и слушая ровное, легкое дыхание мальчика. По углам шуршали мыши, вышедшие на поиски хлебных крошек. Ночные охотники покрупнее бродили в зарослях за стеной, а с дальнего пруда доносился непрестанный лягушачий хор. От холодного порыва ветра Конрад вздрогнул. В иные ночи глубокий сон мешал ему заметить сквозняк и шорохи ночных тварей.

Но сегодня ему не спалось. Мысленно он снова и снова перечитывал послание Лео. Все в нем было не так – почерк, слова, даже желтоватый, как свежие сливки, пергамент, на котором оно было написано. Лео почитал мадонну Бедность не менее страстно, чем сам святой Франциск. Будь у него деньги, он не стал бы тратить их на дорогую кожу ягненка. Нет, он отдал бы их какому-нибудь бедняку.

К тому же Конрад не знал, что думать о посланце. Ему не верилось, чтобы Лео доверил важное послание бесенку из Сакро Конвенто. Никому из главной обители наставник его не доверял. В последние десятилетия он тщательно скрывал свои трактаты от других братьев из страха перед конфискацией. Даже Конраду, которого считал своим духовным сыном, отдал всего один свиток. Остальные Лео хранил в монастыре Бедных женщин в Сан-Дамиано. Туда не было ходу ни одному мужчине, кроме отца-исповедника, и рукописи там были надежно скрыты от ищеек Бонавентуры.

С другой стороны, Фабиано выдержал опасный переход через Апеннины и сумел отыскать отшельничью хижину Конрада. Способный мальчуган. И он говорил как о знакомом о брате Салимбене, хотя Конраду не понять, что общего у этого головастика с той старой жабой.

Он припомнил жирного хрониста, посетившего Сакро Конвенто среди своих бесконечных странствий. Целый день вокруг Салимбене толпились любопытные братья, жадно слушавшие его хвастливые россказни. Конрад с отвращением вспоминал его тучное брюхо, свисавшие на плечи щеки и потную розовую лысину – плоды обильных пиршеств при дворах знатных синьоров.

Переведя взгляд на остывающие угли очага, отшельник заметил, что юный Фабиано тоже дрожит. Ребенок, конечно, не привык к холодным ночам высокогорья. Повернувшись на бок, Конрад принялся раздувать тлеющие угли, пока вверх не взлетела россыпь ярких искр. Тогда он подбросил хвороста и развел новый костерок.