Хирург Илизаров - Буньков Семен Иванович - Страница 6

УДИВЛЯЮСЬ, НО НЕ ПОДРАЖАЮ

Впервые, когда я побывал у Илизарова, я обратил внимание на то, что в его ординаторской буквально негде было повернуться. Первое, что бросилось в глаза, — письма, горы писем. На медицинской каталке, в грубо сколоченных деревянных ящиках они рассортированы в алфавитном порядке — по названиям городов, откуда поступили. Рассортированы, но не вскрыты. На большом стуле в углу, в шкафу, на окне письма тоже не распечатаны. Почему же? Ведь в них затаилась молчаливая боль и страдания многих людей, обремененных недугами и ждущих согласия доктора о приеме на лечение. Но прежде чем получить ответ на этот вопрос, я обратился к истории.

Авторитеты в области отечественной и мировой хирургии — профессора А. М. Ланда, С. Д. Терновский, В. Д. Чаклин, Д. К. Языков и другие — более десяти лет назад по достоинству оценили работу курганского новатора. Да, Г. А. Илизаров по существу сказал новое слово в мировой практике хирургии, а все, что служит на благо человека, его здоровью, истинный ученый всегда оценит с высоты своей гуманнейшей науки.

Ученый совет Центрального научно-исследовательского института травматологии и ортопедии в 1955 году похвально отозвался об аппарате Илизарова. Спустя неделю заседание медицинского общества травматологии и ортопедии Москвы и Московской области «единодушно отметило, что конструкция фиксационного аппарата Г. А. Илизарова заслуживает внимания и внедрения в практику».

И вот — удивительное дело! — поражаешься не тому, что хирург стал получать колоссальное количество писем, а тому необъяснимому, на первый взгляд, факту, что долгое время Илизаров находился в положении кустаря-одиночки. Авторское свидетельство на первый аппарат он получил еще в 1952 году. Тогда же и позднее Гавриил Абрамович получил многочисленные отзывы и заключения. «Фантазия» стала реальностью, мысль воплотилась в стальных деталях нового аппарата для сращения костей и удлинения конечностей. Многие годы при помощи своего аппарата, основываясь на собственной методике лечения, отличающейся от привычных, так называемых классических методов хирургического вмешательства, Илизаров исцеляет больных.

Для тех, кто ознакомился с первым аппаратом, все как будто бы было предельно ясно. Но Гавриил Абрамович ставил перед собой все более сложные задачи. И когда он вышел в Свердловске на трибуну специальной конференции по применению металла в хирургической практике, то его сообщение вызвало сенсацию.

С 1946 года в Свердловском институте восстановительной хирургии начали применять стержень специальной конструкции из нержавеющей стали как в травматологии, так и в ортопедической хирургии: при операции удлинения бедра, несросшихся переломов и т. д. К тому времени, когда проходила конференция, институт добился результатов, которые превосходили данные большинства зарубежных и отечественных медицинских учреждений. Требовалось уточнить детали, технику, научные обоснования таких операций. Об этом и шла речь в докладе многих научных сотрудников института. При переломе бедра кости срастаются, сообщали докладчики, в среднем через два с половиной месяца, а стержень удаляют через три — три с половиной месяца. Разумеется, это был успех и не малый. Но вот на трибуну поднимается Илизаров. Говорит так, будто в небольшом кругу приятелей беседует о самых обыденных вещах:

— Больные через три-четыре дня после операции начинают ходить при помощи костылей, через восемь-десять дней — с одним костылем. Через четырнадцать — пятнадцать дней они ходят с помощью одной тросточки, а некоторые передвигаются без какой-либо помощи. Аппарат снимается в среднем через шестнадцать — восемнадцать дней с момента операции.

Трудно, очень трудно поверить этому сообщению специалистам, убеленным сединой.

Еще на трибуне Гавриил Абрамович увидел: кое-кто из коллег чересчур многозначительно покачивал головой, когда он говорил о том, что ему удалось добиться. Ну что же, он готов дать на все исчерпывающий ответ — все данные — в историях болезней. Но, даже рассчитывая на худшее, не ожидал, какие каверзные вопросы заготовили его оппоненты:

— Какая надобность ставить больного после такой тяжелой операции на третий день?

Вопрос прозвучал вполне корректно, но Гавриил Абрамович почувствовал его тайный смысл. И, глядя в лицо спрашивающему, простодушно ответил:

— Прежде чем спорить, нужно убедиться: факты — упрямая вещь. Нужно проверить нашу методику и после этого ее критиковать. Так ведь? — Затем, подумав, добавил: — Догадываюсь, некоторые считают это шарлатанством. Но я могу сослаться на ряд специальных исследований, которые достаточно убедительно доказывают возможность ускоренного сращения костей. Кстати, это подтверждается работой бывшего сотрудника Уральского травматологического института Лешиной, проведенной в 1934 году. Я мог бы также сослаться на специальные эксперименты Сангаевского, Ульмана, Васильева, Мацуоки.

Выступление Илизарова оказалось тем «горючим» материалом, который воспламенил присутствующих, и в зале началось кипение страстей. Один за другим поднимались на трибуну «остепененные» оппоненты. Кандидаты наук, главным образом из Свердловска, взяли на себя роль и судей, и арбитров в крупном научном споре.

— Слесарный подход к хирургии нельзя считать полезным, — поучал один из них ортодоксальным тоном, — это граничит с лихачеством. Надо помнить, что в настоящее время за рубежом уже издана специальная монография о компрессионном артродезе Харнлея и обстоятельная работа польского врача Сенгера. В этих работах указывается, что костное сращение наступало в среднем через три-четыре месяца.

Гавриил Абрамович внимательно вслушивался в аргументы оппонентов и невольно отмечал про себя, как оратор заученным жестом поправляет очки, что речь его течет размеренно и в самых «ключевых» местах он отрывается от бумажки и обращается то к уважаемым коллегам из президиума, то к аудитории, словно призывая быть свидетелем его неотразимой аргументации. Оратор скромно перечисляет то, что «мы разработали», «мы предложили». И все это, разумеется, в развитие и дополнение доклада уважаемого научного руководителя института.

Солидно звучала отполированная речь другого оппонента:

— Мы доктора Илизарова уважаем, ценим его предложения, используем принцип фиксации с большой пользой для больных. Но мне… пришлось возражать молодому хирургу здесь, в институте, затем вне стен института, на совещании по борьбе с травматизмом, затем на республиканском совещании в Ленинграде…

В полемическом задоре оратор, вероятно забыл, что, несмотря на все возражения, в самом институте, когда здесь появился аппарат Илизарова, дело продвинулось вперед удивительно быстро.

Один воронежский кандидат наук, вероятно, искренне веруя в то, что говорит, яростно ссылался на авторитеты: выступление доктора Илизарова противоречит установкам такого солидного учреждения, как Ленинградский институт костного туберкулеза.

— Я заканчиваю словами покойного Гальперна, который говорил: «Удивляюсь, но не подражаю».

О, если бы истина застыла в неподвижности! Если бы проникновение в суть вещей могло быть абсолютным, а знания — исчерпывающими и окончательными! Тогда со времен отца медицины Гиппократа мы ни на шаг не продвинулись бы дальше.

Председательствующий, словно не обратив внимания на то, что во вступительном слове благосклонно отозвался о работе Илизарова, в конце заседания мимоходом, со снисходительностью именитого ученого перечеркнул сообщение Илизарова:

— На сегодня в докладе Илизарова нет ничего убедительного, что подтвердило бы выдвигаемое им положение… Доктор Р. представила, собственно, тот же материал, но с установкой нашего института.

По-научному это звучит благозвучно — «осветить вопрос»…

На банкете после закрытия конференции Гавриил Абрамович освободился от душевной скованности, развеселился и решил «показать класс». Он с детства увлекался фокусами и, кое-что вспомнив из стародавнего, стал «затирать» в ладони соседей монеты, убирал с влажного ножа бумажные кусочки, а затем они вновь оказывались на лезвии ножа — незаметно, конечно. Коллеги заливались смехом, все хотели его разоблачить, но никто не мог. И вдруг один из них, прищурясь, заметил: