Явление тайны - Баркер Клайв - Страница 35

II

Джо-Бет лежала в своей постели и наблюдала, как от ночного ветерка занавески то улетают в темноту за окном, то опадают. Вернувшись домой, она сразу поговорила с матерью и пообещала, что больше не будет встречаться с Хови. Обещание было не слишком обдуманным, но мать его, кажется, и не услышала – стиснув руки, она бродила по своей из угла в угол и бормотала молитвы. Молитвы напомнили Джо-Бет о том, что девушка все еще не позвонила пастору. Ругая себя на чем свет стоит, она сошла вниз к телефону, но священника не застала. Ей сказали, что он отправился с утешением к Анжелине Датлоу. Брюс Датлоу, муж Анжелины, погиб при поисках тела Бадди Вэнса. Так Джо-Бет впервые узнала о трагедии. Она положила трубку и осталась сидеть возле телефона, дрожа. Ей не нужно было расспрашивать о подробностях: Они с Хови видели все собственными глазами. Их общий сон был живым репортажем из расщелины, где погибли Датлоу и его коллеги.

Гудел холодильник, щебет птиц и стрекот насекомых сливались за окном в жизнерадостную мелодию, а Джо-Бет сидела в кухне, пытаясь собраться с мыслями. Может быть, она смотрела на жизнь слишком оптимистически, но ей всегда казалось: если она сама с чем-то не справится, ей помогут близкие. Мир казался надежным. Теперь она ни в чем не была уверена. Если она расскажет в церкви – большинство ее друзей были оттуда – о том, что случилось в мотеле (сон про воду и смерть), люди, как и мама, примут это за козни дьявола. Но Хови говорил, что она сама не верит в подобные вещи. И он прав. Чушь собачья. Но если дьявол – чушь, что же все это значит?

Джо-Бет поняла, что слишком устала и не в силах побороть сомнения, поэтому решила прилечь. Спать она не хотела – боялась увидеть еще один страшный сон, – но усталость сломила ее. Едва Джо-Бет легла, как перед ее взором замелькали черно-белые картинки, повторявшие события последних дней: Хови у Батрика; Хови рядом с Томми-Рэем; его лицо на подушке, которое показалось ей мертвым. Затем картинки исчезли. Джо-Бет погрузилась в сон.

Когда она проснулась, часы показывали восемь тридцать пять. В доме царила тишина. Джо-Бет встала и спустилась вниз, стараясь не шуметь, чтобы мать не призвала ее к себе. Сделав себе бутерброд, она вернулась с ним в комнату, перекусила и снова легла в постель, глядя, как занавески трепещут по воле ветра.

Вечерний свет, нежный, как абрикосовый крем, почти погас. Приближалась темнота, скрадывавшая расстояния и приглушавшая звуки. Джо-Бет чувствовала ее приближение, и это как никогда пугало ее. Где-то в соседних домах оплакивают погибших. Жены, потерявшие мужей, и дети, потерявшие отцов, встречают первую одинокую ночь. У нее, Джо-Бет, было свое горе, и она чувствовала себя сопричастной к тому, что случилось. Она тоже понесла утрату, и темнота – которая забирала из мира так много, а отдавала так мало, – никогда уже не будет прежней.

Томми-Рэя разбудил скрип оконной рамы. Он поднялся и сел в постели. День он провел в специально устроенном пекле. С утренней встречи в молле прошло больше двенадцати часов – и что же он делал все это время? Лежал, спал, покрывался потом и ждал знака.

Что он сейчас услышал? Скрип рамы был похож на зубовный скрежет умирающего человека. Томми-Рэй сбросил покрывало. Днем он разделся до белья. Взгляд его случайно остановился на собственном отражении в зеркале – стройное блестящее тело, как у здоровой змеи. Томми-Рэй замер от восхищения и замешкался, потом попытался встать и увидел, что пропорции комнаты странно изменились. Пол наклонился под странным углом, шкаф съежился до размеров чемодана… Или это он сам так вырос? Его затошнило, он протянул руку, чтобы нащупать что-нибудь, по чему можно сориентироваться. Он хотел дотянуться до двери, но рука ухватилась за оконную раму. Томми-Рэй постоял, держась за нее, пока не прошла дурнота. Деревянная рама едва заметно подрагивала, и вибрация проникла сначала в пальцы, затем в запястья, предплечья, через плечи – в позвоночник и заиграла в костном мозге. Она была почти незаметной, пока не поднялась вверх по нескольким последним позвонкам и не попала в череп, где снова превратилась в скрип окна, звучавший как призыв.

Его не нужно было звать дважды. Он отпустил окно и, словно в тумане, повернулся к двери. Нога запнулась о кучу одежды, которую он сбросил во сне. Томми поднял с пола футболку и джинсы, не соображая, что нужно натянуть их, прежде чем выходить из дома. Он спустился по лестнице и через заднюю дверь вышел в темноту, волоча за собой одежду. Двор у них был большой и заброшенный, порядок там не наводили много лет. Упавший забор так и лежал, не дождавшись ремонта, а живая изгородь, отгораживавшая двор от дороги, давно превратилась в стену непроходимых зарослей. Томми-Рэй шел как раз к этим маленьким джунглям. Его вел счетчик Гейгера у него в голове, щелкавший все громче с каждым шагом.

Джо-Бет проснулась от зубной боли. Она потрогала щеку. Щека опухла, будто ее ударили. Джо-Бет встала и поплелась в ванную. Прежде запертая, дверь спальни Томми-Рэя была распахнута. Возможно, он спал у себя, но Джо-Бет его не увидела. Занавески опущены, свет выключен.

Быстро взглянув на себя в зеркало, она поняла, что лицо опухло от слез, никакого синяка нет. Тем не менее, давившая изнутри боль не стихала и расползлась от челюсти к основанию черепа. Никогда с Джо-Бет не случалось ничего подобного. Боль была не постоянной, а ритмично пульсирующей, но пульсировала она в своем ритме, проникавшем откуда-то извне.

– Стоп, – пробормотала девушка, стискивая зубы, чтобы прекратить звучание этой перкуссии. Но контролировать ее оказалось невозможно. Боль усилилась, словно пыталась выгнать из головы все мысли.

В отчаянии Джо-Бет вдруг осознала: что для того, чтобы справиться с этой пульсацией, возникавшей из ночной тьмы, она пытается представить себе Хови, его свет и его улыбку. Образ был запретный – ведь она пообещала матери не вспоминать о Хови. Но он был единственным оружием Джо-Бет. Если не сопротивляться, этот ритм вытеснит ее мысли, заставит двигаться в такт и подчинит себе.

«Хови…»

Он улыбнулся. Ухватившись за это светлое воспоминание, Джо-Бет нагнулась над раковиной и плеснула себе в лицо холодной водой. Вода и воспоминание о юноше немного помогли. Шатаясь, она вышла из ванной и заглянула в комнату Томми-Рэя. Наверняка болезнь, как бы она ни называлась, одолела и его. С раннего детства они болели одновременно. Может быть, брат на этот раз подхватил инфекцию первым, чем и объясняется его странное поведение у молла. Мысль ее обнадежила. Если Томми-Рэй болен, его можно вылечить. Можно вылечить их обоих.

Она утвердилась в своих подозрениях, когда вошла в комнату. Там пахло болезнью, было невыносимо жарко и душно.

– Томми-Рэй? Ты здесь?

Она шире открыла дверь, чтобы впустить в комнату из коридора побольше света. Комната оказалась пустой. Постель скомкана, ковер съехал в сторону, будто на нем танцевали тарантеллу. Джо-Бет подошла к окну, чтобы открыть его, но успела лишь раздвинуть занавески. От зрелища, представшего ее взору, она со всех ног бросилась вниз, выкрикивая имя брата. При свете, падавшем из открытой двери кухни, она увидела: Томми-Рэй идет через двор, шатаясь и волоча за собой джинсы.

Заросли в дальнем конце сада шевелились, но шевелил их не только ветер.

– Сын мой, – произнес человек, стоявший в зарослях. – Наконец-то мы встретились.

Томми-Рэй не мог ясно разглядеть того, кто его звал, но, без сомнения, там был человек. В его присутствии пульсация в голове стала тише.

– Подойди ближе, – велел человек.

Голос его был слишком ласковым для чужого, а желание оставаться в тени слишком странным. «Сын мой» – что он имеет в виду, ведь это не в прямом смысле так? Или в прямом? А если в прямом, то хорошо ли это? Томми-Рэй давно оставил надежду увидеть отца. В раннем детстве, наглотавшись насмешек, он мог сидеть часами и воображать отцовский образ, а сейчас вдруг обрел его – отец вызвал сына кодом, известным лишь им одним. Да, это хорошо, очень хорошо!