Легенды, рассказанные у костра (СИ) - Кузнецов Константин Викторович - Страница 37

   Позже я много думал, анализировал, пытался найти соратников в своем непростом деле. Искал ответы, но получал только сплошные нули. В какой-то момент мои изыскания привели меня к Николя Тесла, но, не дождавшись встречи, я понял - моя гонка окончилась. Я застыл у дверей его номера в Нью-Йорке, где висела специальная табличка, указывающая, чтобы хозяина не беспокоили ни при каких условиях. Гостиница "Нью-Йоркер" 10 января 1943 года стала усыпальницей великого сына науки.

   После окончания войны, я потерялся. Выдохся как борзая, не дошедшая до финишной прямой, всего пары ярдов. Наверное, я ошибся в своих расчетах, не прислушавшись к словам гуттаперчевого юноши, но научное обоснование казалось мне более логичным, нежели слепая вера в некий абсурд. Один раз я умудрился забрести в церковь, но и там не нашел помощи. Любовь к богу улетучилась у меня еще десять-пятнадцать веков назад, когда мы проливали кровь, ради бесполезных символов на грязной тряпице и деревянных крестов...

   ...Остановившись возле случайного художника, я уставился на мольберт, где очень достоверно была изображена девушка выделявшаяся своим лицом из безликой толпы. Тревожный взгляд замер на полотне, словно ее окликнул чей-то знакомый голос, и она, расслышав его среди гущи посторонних звуков, обернулась и застыла, не поверив своим глазам.

   - Мне не очень. А вам? - не без интереса спросил художник.

   - Я не ценитель, но, по-моему, вполне достойно, - искренне ответил я.

   - Нет, - не согласился художник. - Пустое. Нет души. Холодный, хоть и выразительный. Глупая оболочка, не более того!

   Сорвав лист мольберта, он одним движением порвал его пополам и, смяв, кинул в урну.

   - Да вы что?!

   - Пустое, - остановил меня художник и слега прищурившись, предложил: - А вы не хотели бы посмотреть настоящие работы?

   Осмотрев пустынную улицу и сделав логичный вывод, что знаки и мистика на сегодняшний день закончены, я не раздумывая, согласился.

   Подъезд был зашарпанный, но довольно просторный - дом моей зрелости, если разделить колоссальный возраст на правильные возрастные отрезки.

   - Давно здесь живете? - поинтересовался я.

   - Всю жизнь, - лаконично ответил художник.

   Выглядел он очень опрятно; одет неброско, как и подобало истинному служителю искусства: матерчатая крутка, вельветовые брюки и главный атрибут - темно-красный шарф. Короткая прическа, волосы с заметной сединой и аккуратная бородка в стиле Генриха IV- хотя сейчас об этом вряд ли кто помнил.

   Дверь распахнулась сама, словно по беззвучной команде хозяина, не такого уж и скромного жилища. Прихожая показалась мне излишне широкой, схожей с добротными английскими квартирами. Потолки высокие, а зал вызвал еще большее удивление и одновременное восхищение. Настоящая мастерская неудержимого фанатика своего дела. Я и раньше встречал подобных гениев, чей неудержимый нрав губил их так и не дав насладиться всемирной славой. Стены были увешаны картинами, набросками и как мне показалось, настоящими шедеврами.

   Осторожно остановившись у ряда листков, небрежно прикрепленных старыми металлическими кнопками, я только сейчас заметил, что все портреты имели сходство. На стандартном листе был изображен человек: мужчина, женщина, старик, ребенок. Достаточно выразительно, едва ли не фотографический снимок, а вот остальная толпа людей являла собой всего-навсего серую размытую массу, выполненную графитовым карандашом, будто случайный прохожий пребывал в густой дымке. Тысяча лиц смотрели на меня со стен, с некой завистью, неспособной освободиться от рисованных оков.

   - Вам интересно? - кроткий, словно шелест травы голос, раздался у самого уха.

   Я, беззвучно кивнул, продолжив изучать необычное искусство. Лица людей, с одной стороны, были необычайно схожи, имея одинаковое положение тело, взволнованность образа, но существовало в этом многообразии, что-то большее, нежели ничем непримечательная изюминка, неуловимая обычным глазом.

   Я долгое время топтался на одном месте. Художник терпеливо ждал, то и дело одобрительно улыбаясь. Я не видел этого, но чувствовал всем нутром, что он рад благодарному зрителю, решившему посетить его тайную галерею.

   - В них есть что-то особенное. Неуловимое... Что-то, что я никак не могу понять, но...

   - Они все бессмертны, - величественно произнес художник, сценически возведя руку вверх, словно собирался изобразить шикарный поклон.

   Резко обернувшись, я едва удержался на ногах - настолько меня поразил его безобидный ответ.

   - Как вы сказали?!

   - Бессмертны, - ничего не подозревая, ответил художник, и словно оправдываясь, принялся объяснять: - Все эти люди исключительны. Можно сказать - совершенны...И пускай они не подходят под привычные эталоны, для меня они боги. - Его рука указала на глубокое кресло, застывшее посредине студии. - Прошу присаживайтесь...

   Я повиновался, а художник продолжил говорить:

   - Понимаете. Возможно, вам известно, что в древние времена у скульптуры и искусства не было своей музы. Тех, кто умел искусно отображать мир на бумаге, или при помощи глины - называли простыми ремесленниками.... А я, всегда хотел иной признательности.

   Художник говорил сбивчиво, обрывая фразы, задумчиво теребя рукава своей куртки, и пристально следил за моей реакцией.

   - И вам удалось? - не став дослушивать бесконечные философские умозаключения о невероятной силе искусства, я оборвал его своим вопросом.

   Глаза художника странно блеснули, он замолчал, а затем медленно развел руки в стороны, и описал круг, очертив свои совершенные картины.

   - Все они - мое детище. Мои бессмертные создания, которые насыщают мир своими совершенными образами!

   Наши взгляды встретились и сцепились намертво.

   Я ощутил в его словах нотки наслаждения, которые не возможно было скрыть.

   - Вы говорите о них, как о живых?

   Художник кивнул и на его глазах, я мог поклясться - выступили слезы.

   В тот миг мой взгляд приковал один из портретов. Я приблизился, щурясь, внимательно рассмотрел знакомые черты. Передо мной, будто живой, распоров вуаль ускользающего времени, стоял юный циркач, второй раз за сегодняшний день, посетивший мою память.

   Палец, уткнувшись в портрет юноши, осторожно коснулся старого холста, и я ощутил дрожащий огонек дыхания. Картина была живой. Я будто коснулся человеческой кожи, и рисунок отозвался протяжным вздохом, донеся до моего слуха еле уловимый шепот.

   - Кто это? - произнес я и не узнал своего голоса; он содрогался и казался чужим.

   - Один из моих детей, - спокойно ответил художник.

   Я не верил ему. Это не могло быть правдой. Рисунок, мои воспоминания, ощущения чего-то родного - странное сочетание для одинокого человека, уже давно лишившегося всякой надежды.

   Я еще раз углубился в своем прошлом и, копаясь в обрывках воспоминаний не смог обнаружить лиц своих родителей, братьев, сестер. Их словно и не существовало в моей многовековой жизни.

   - Ты помнишь его? Вы ведь встречались...О я помню, мне показалось это таким волнительным.

   Художник тяжело выдохнул и показал мне на противоположную стену, где среди множества ярких, живых образов отыскался и мой скромный портрет.

   Наваждение продолжалось. Я спал и не мог проснуться. Кошмар. Невероятный кошмар, сковавший по рукам и ногам, подвел меня к портрету и окатил ледяной водой. Я смотрел в зеркало и мой рисованный двойник с легкой улыбкой удивлялся моему нескрываемому окаменению.

   - Я нарисовал тебя очень давно, но именно ты удался мне как никто иной. Ты жил, не затерявшись среди живых...

   - О чем вы? - растерянно прошептал я, чувствуя, что ноги подкашиваются.

   Его рука коснулась моего плеча, но я не скинул ее и не бросился прочь, а замер на месте каменным изваянием. Всю свою жизнь я искал истину, а когда она сама нашла меня, я готов был провалиться сквозь землю и потерять вместе со своим равновесием память и больше никогда об этом не вспоминать.