Лютый зверь - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич - Страница 13

Ну-у теперь и жить можно… А вот оставаться поблизости от той ватаги, пожалуй, не стоит. Понятно, что темно, хоть глаз коли, но лучше уж помаленьку, но дистанцию увеличить. Так, на всякий случай. Он ведь не былинный богатырь, чтобы в одиночку упокоить два десятка.

Хм… А что за мысль у него мелькнула, когда он наблюдал за разбойничками? Ведь что-то дельное было. А потом этот паразит заурчал, требуя свою дань. Вот теперь насытился, но опять мешает, потому как желудок потяжелел — тело заломило, требуя отдыха. Да что это за напасть! То одно, то другое, никак не сосредоточиться.

Да вот же оно. Помнится, когда по осени в Звонград ездили за обновами, тогда еще все только начиналось и они с Голубой не были женаты… Та-ак, с этих воспоминаний съезжаем, а то зубы сами скрежетать начинают, и главное — мыслей ноль. О чем это он? Точно. Подходил к нему один купчишка мелкий и намекал: мол, если на постоялом дворе дела с умом вести, то можно куда больше зарабатывать. Ну там, к примеру, если торговлишкой какой пробавляться, если у одних брать за треть цены и хотя бы за полцены продавать другим… Очень даже изрядно можно на том заработать. Виктор тогда включил полного дурака: мол, он не купец и это дело ему нипочем не потянуть. Мол, будь иначе, у него достало бы денег в торговцы податься, но вот не видит он в том своих способностей, ей-ей не видит. И даже уговаривать не стоит, уж больно боязно — прогорит, как пить дать прогорит.

Дурачка-то Виктор включил, да только разговор на ус намотал. Стало ему интересно, как прогорел бывший владелец постоялого двора, просто одолело его любопытство! И без особого труда выяснил. Одного спросил, другого послушал, причем не выходя с подворья, беседуя с проезжим людом и купцами в частности. А что? Они вовсе не против принять лишнюю кружечку пива на халяву. Опять же с Добролюбом выпить не зазорно — чай, хозяин большого подворья.

Выяснил он, что взяли некоего купца Отряхина с товаром, который принадлежал иному купцу. Было там кое-что приметное и редкое, да попалось на глаза родне обобранного купца в Брячиславле, оказавшейся уж больно дотошной. Купчишку едва в железо не заковали, но тот начал божиться, что знать не знает, ведать не ведает, сам, мол, не особо богат, а потому польстился на дешевизну и купил товар, чтобы поправить свои дела. У кого купил? Так у хозяина постоялого двора, прямо на подворье и купил! Пригнал порожние повозки и загрузил товар прямиком из сарая, чин чином уплатил означенную сумму. Да если бы он знал!.. Да он!.. Да не в жисть!.. Да сразу бы донес на аспида такого! Отделался вирой. Немалой, но по миру не пошел и кое-какое дело у него осталось.

Можно сказать, обычная история. Ну не совсем обычная, но все же. Но это если позабыть о том, что купчишка, обратившийся с туманным предложением к Виктору, прозывался Лисом, а фамилия его — Отряхин. Интересно? Вот и Волкову стало интересно, но не настолько, чтобы принять заманчивое предложение. Мелькнула было мысль подловить гада, да и всего-то. Уж больно пронырлив купчишка, наверняка сам в сношения с татями не вступал, скорее всего, кого-то из холопов к этому делу привлек. Так что устрой ему западню — начнет делать круглые глаза, мол, знать не знаю, ведать не ведаю. А единственную ниточку оборвет. Как говорится — нет человека, нет проблем. К тому же есть те, кто за это жалованье получает, вот пусть свой хлеб и отрабатывают, а у Виктора иное занятие.

— Крепость-то отстроили? — Световид наконец выпустил сына из объятий.

Только Отец Небесный знает, что пережил воевода Звонграда, когда узнал, что сын, наследник, был на волосок от смерти. Пока Обережная и Звонград находились в осаде, все произошедшее в крепости оставалось вне его ведения. Переживал за сына, разумеется, да только и предположить не мог, что гульды сумеют в такой короткий срок подвести осадные пушки и мортиры, тем более что армия, осаждавшая Звонград, была снабжена только малыми, полевыми. Да и забот хватало иных: ворога тут собралось около тридцати тысяч, а то и побольше, а на Световиде лежит ответственность за град и окрестные земли, что подверглись разорению.

И вдруг ни с того ни с сего армия покатилась обратно, а вслед за ней двинулся великий князь с войском. Ополчение-то Световид присоединил к армии. Сам же, возглавив тысячу посадской конницы, принялся прочесывать местность в поисках припоздавшего ворога и лихих, почуявших кровь. Те-то почти не таясь начали трепать округу. Дел много навалилось. О том, что крепость от главного штурма отделяла самая малость, узнал, когда опасность уже миновала. А коли опасности нет, сын жив и здоров, то чего уж нестись на границу сломя голову? Нужно все приводить в порядок. Зима не за горами, а люди, почитай, в открытом поле остались. Все поколения Смолиных верно служили княжеству, служили крепко, не щадя живота своего. И не Световиду начинать с пренебрежения долгом.

Но вот наконец сынок, отрада и надежда (другие два обормота никак не желают браться за ум!), прибыл в отчий дом и предстал пред очи главы рода. Ан нет, не главы, только отца. Вон глава, вошел хмурый и грозный, а глаза на мокром месте. Но непрошеную слезу утер перед тем, как войти в горницу, а они и не дураки, чтобы что-то замечать.

— Здрав будь, дедушка.

— И тебе здорово, Градимирушка. Слышал, слышал, чести родовой не уронил, все пушки у ворога уволок и крепость отстоял, хотя и малая толика от разгрома отделяла да людишек у тебя всемеро меньше было. Предки с небес сейчас с гордостью взирают на кровиночку.

— Невелика моя заслуга, дедушка. Это люди у нас такие боевитые, про слабину не помнящие. Кстати, батюшка, о слабине. Что там с помощником моим решилось?

— Ты про Малагина? — скривился Световид, словно крутой закваски хватанул с излишком.

— Иного у меня не было.

— Ну так и не будет. Крепость-то на кого оставил?

— На сотенного голову. Дельный воин, да и я отлучился ненадолго. Вот крепость подлатали, вырвался на пару деньков, а потом обратно. Но ты не ответил.

— Ты ведь знаешь, что род Малагинский крепок и в чести у Миролюба.

— Об этом я ведаю, как и о том, что они первые и пока единственные взялись строить большие корабли, чтобы пересечь океан. Да только род — это одно, а паршивая овца, его портящая, — иное.

— Все одно к одному. В воинских начальниках ему не хаживать, твою грамотку великий князь без внимания не оставил, но к ответу никто его призывать не стал.

— Ну хоть так. А то как подумаю, до чего может такой начальник довести… Сам хорохорится и грозится, а как ворог к стенам подступает, так полные порты накладывает. Но ведь он может и в иные начальники выбиться.

— Тут мы с тобой государю не указ.

— И кого на его место пришлют?

— Уже должен выехать, затягивать не станет. Да ты его знаешь, даже биться вместе приходилось. Сын боярина Вяткина, товарища моего старинного.

— Боян! Славный воин — и храбр, и с головушкой в дружбе.

— Скажешь тоже «воин», ему только двадцать.

— И что с того? Он в семнадцать ворогу не кланялся. Командовал прожженными вояками, а и тех от стыда краснеть заставлял да погонял в атаку, а при необходимости мог и за порты оттянуть назад. Возраст тут не главное.

— Вот и учи парня, потому как сдается мне — прочат его тебе на смену. Да не гляди ты так на меня, моих козней в том нет. Да и когда он будет готов принять крепость? Года два пройдет, не меньше. А потом, ты что же считаешь, у Миролюба дум о тебе никаких нет? Так всю жизнь и продержит в Обережной? По мне, так хорошо бы, чтобы все под боком, даже несмотря на прошлую осаду, а куда тебя великий князь забросит волю его выполнять, даже не ведаю.

— Ничего, батюшка, мы род служивый, — сразу приободрился Градимир. Ну не хотелось ему пока оседать в вотчине, молод еще. Впрочем, это с какой стороны глянуть, уж четвертый десяток разменял. — Батюшка, я проезжал мимо постоялого двора у Приютного… Твоей заботой?

— А ты думаешь, не ведаю, что уже второй раз Добролюб твою жизнь спасает?