Молитва - Янси Филип - Страница 5

странным образом обретают иной смысл.

Молитва — лекарство от близорукости. Она напоминает мне то, о чем я постоянно

забываю. Я упорно стремлюсь поменяться с Богом местами: хочу, чтобы Он служил мне, а

не я Ему. Бог напоминал Иову, что у Господа Вселенной много дел. Неплохо было бы хоть

на минуту перестать жаловаться на судьбу и взглянуть на происходящее глазами Бога:

«Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь. Кто положил

меру ей, если знаешь? Или кто протягивал по ней вервь? На чем утверждены основания ее,

или кто положил краеугольный камень ее, при общем ликовании утренних звезд, когда все

сыны Божий восклицали от радости?» (Иов 38:4–7).

Молитва заставляет меня оторвать взгляд от рутины — или, как в случае Иова, от

трагедии — и хотя бы краешком глаза взглянуть на высшую реальность. Я осознаю: я мал, а

Бог — велик. Я начинаю понимать, каково соотношение между мной и Богом. В Божьем

присутствии я чувствую себя маленьким, потому что я и есть маленький.

После того, как все жгучие богословские вопросы были заданы, Бог открыл

несчастному Иову глаза, и бедняга склонился перед Богом. «Я раскаиваюсь, — вот что по

сути сказал Иов. — Я и сам не понимал, о чем спрашиваю!» Иов не получил ни одного

ответа на свои животрепещущие вопросы. Но это уже не имело значения. Иов признал, что

Господь имеет полное право спросить о нем: «Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не

разумея?» И вот ответ Иова: «Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня,

которых я не знал» (Иов 42:3).

Я до сих пор, брыкаясь и визжа, пытаюсь усвоить уроки Иова. Бог не нуждается в

напоминаниях о том, какова природа вещей. А я нуждаюсь.

Третья планета от Солнца — Земля — имеет, помимо всего прочего, и богословскую

ось. Было время — об этом рассказывает книга Бытия, — когда Бог и Адам прогуливались

по саду и вели дружеские беседы. Для Адама было самым естественным делом общение с

Тем, Кто его создал, Кто вложил в него творческое начало, Кто дал ему помощника —

прекрасную Еву. И молитва была для Адама столь же естественным поступком, как для нас

— разговор с коллегой или любимым человеком. Но после грехопадения Божье присутствие

утратило свою реальность и для Адама, и для всех его потомков. Бог отдалился —

усомниться в Его существовании стало легче. И легче стало Его отвергнуть.

Мое зрение ухудшается с каждым днем: я не вижу ничего, кроме материального мира.

Лишь усилием воли мне удается вспомнить слова Павла, адресованные искушенным

афинским слушателям: Бог — «Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и

движемся и существуем» (Деян 17:27, 28). Молитва может показаться действом странным,

неловким, оторванным от реальной жизни. Но, согласитесь, еще более странно, что молитва

кажется глупым занятием тем людям, для которых ориентирами служат модные журналы,

где описываются поступки, продиктованные суевериями, собственными инстинктами, игрой

гормонов, нормами общественной морали или даже расположением звезд.

Чаще всего молитва не оставляет ощущения уверенности, что ты услышан. Мы

молимся в надежде, что слова каким-то образом преодолеют пропасть между видимым и

невидимым мирами, проникнут в запредельность, существование которой мы не в состоянии

доказать. Мы вступаем в Божьи владения, в царство духа, которое для нас менее реально,

чем для Адама.

Вниз от истока

Джейн, персонаж пьесы Торнтона Уайлдера «Городок», получает письмо. На конверте

адрес: название ее фермы, город, округ, штат, все, как положено. Но дальше написано

«Соединенные Штаты Америки; континент Северная Америка; Западное полушарие; Земля;

Солнечная система; Вселенная; Разум Божий». Так вот, христианам следует вести отсчет в

обратном порядке. Если взглянуть на собственную жизнь с позиций Божьего Разума и

Замысла, то все ее составляющие расположатся в надлежащем порядке. Или, во всяком

случае, по-другому.

Мой дом стоит в глубоком ущелье, в тени огромных гор. По дну ущелья протекает

Медвежий Ручей. Во время весеннего таяния снегов или после сильных дождей ручей

превращается в бурный пенистый поток, больше похожий на реку. Случалось, в нем даже

тонули люди. Однажды высоко в горах я отыскал исток ручья. Я стоял на заснеженной

площадке, испещренной лунками в тех местах, где снег уже подтаял. Из недр снежного

настила доносилось тихое бульканье, и из-под кромки снега вытекали струйки воды. Вода с

тихим журчанием собиралась в лужицы, образовывала озерцо, из которого и начиналось ее

долгое путешествие вниз по склону горы. По дороге малые ручьи сливались в один — так и

рождался ручей, протекавший мимо моего дома.

Когда я начинаю размышлять о молитве, то чаще всего сбиваюсь с мысли. Я начинаю с

низовий ручья — со своих забот — и несу их к Богу. Я рассказываю о них Богу так, будто

Ему ничего обо мне неизвестно. Я молю Бога, надеясь изменить Его решение, переломить

Его волю. Но мне следовало бы начать путешествие от истока ручья — от самого начала

течения вод.

Стоило мне пересмотреть свою позицию, как я понял: Богу мои заботы известны. Он

знает и про раздирающие мир войны, и про рак моего дяди, и про разбитые семьи, и про

непослушных подростков. У Него забот больше, чем у меня. Реки благодати стекают до

самого низа. Потоки милости не иссякают. Бог несет ответственность за все, происходящее

на Земле. Моя задача — выяснить у Бога, что делать мне, чтобы разделить с Ним

ответственность, понести свою долю. «Пусть, как вода, течет суд, и правда — как сильный

поток!» — восклицает пророк (Ам 5:24).

Что мне делать: стоять на берегу или отдаться течению потока?

Итак, изменился мой взгляд на молитву и на мир в целом. Я смотрю на природу и вижу

не только полевые цветы, не только золото осин, но и руку великого Художника. Я смотрю

на человека, и перед моими глазами предстает не «бедное, голое двуногое животное»,

которым внезапно увидел себя шекспировский король Лир, а личность, созданная по образу

и подобию Божьему и предназначенная для вечности. Благодарность и хвала сами рвутся из

груди.

Мне приходится все время напоминать себе, какой должна быть истинная молитва: за

день мои представления о ней искажаются. Я включаю телевизор. На меня изливаются

рекламные потоки с заверениями, что суть успеха — в богатстве и красоте. Я еду в центр

города и из окна автомобиля вижу грязного попрошайку с листком в руке «Благослови вас

Бог! Помогите, чем можете!». Я отвожу глаза. Я помню репортаж об одном африканском

диктаторе. Он затеял кампанию за чистоту города и снес бульдозерами целый район лачуг,

оставив без крова семьсот тысяч человек. Миру сложно смотреть на происходящее глазами

Бога.

Молитва, и только молитва помогает мне вновь вернуться к Божьей системе ценностей.

Я прозреваю и вижу, что богатство — это капкан, а не цель всей жизни. Ценность каждого из

нас не определяется происхождением или социальным статусом. Ценность — в образе

Божьем, который мы носим в себе. Сколько бы мы ни пытались стать красивее, красота не

пойдет в расчет в мире грядущем.

Протопресвитер Александр Шмеман, декан Свято-Владимирской семинарии, рассказал

о случае, произошедшем с ним в парижском метро. Он — тогда еще молодой — ехал со

своей невестой. На одной из остановок в вагон вошла уродливая старуха в форме Армии

Спасения и села рядом с ними. Влюбленные перешептывались на русском, обсуждая ее